Начальник Главного управления культуры города Киева, более двадцати лет проработавший в Национальном театре украинской драмы имени Ивана Франко, делится воспоминаниями о встречах со знаменитыми людьми своего времени
Решение уйти из Национального украинского театра имени Ивана Франко заслуженный артист Украины Александр Быструшкин принял за… девять секунд. Он стоял на проходной «Телефильма», где озвучивал картину Леонида Биймы, стараясь заработать на отпуск, и смотрел на большие настенные часы, отсчитывавшие минуты. В это время на другом конце телефона провода тогдашний мэр Киева Леонид Косаковский предлагал ему место начальника Главного управления культуры. Стрелки отсчитали девять секунд, и он ответил: «Да».
С того времени прошло более десяти лет. И о творчестве в нынешней жизни Александр Быструшкин вспоминает редко. Лишь когда пишет стихи, снимается в кино или… смотрит на картину, висящую прямо перед его рабочим столом -- бело-голубое здание театра, перед которым струйками бьет фонтан. Что-то весьма отдаленно напоминающее его родной Театр Ивана Франко…
-- Художник имеет право на домысел, -- объясняет Александр Быструшкин. -- Я очень люблю это место, как никак в Театре Франко я прослужил 23 года!
-- Наверное, и в ваше время туда было сложно попасть. Кто-то похлопотал за молодого Быструшкина?
-- Только я сам! Хотя изначально, поступая в Киевский театральный институт, мечтал только о Львовском драматическом театре имени М. Заньковецкой. Ведь я сам из Коломыи, с Карпат. Знаете, как меня называл мой преподаватель Дмитрий Алексидзе? Бемби! Намекая на юность, проведенную в горах. Так вот, на зимние каникулы перед окончанием института я поехал во Львов и договорился о прослушивании. Художественным руководителем театра в то время был Гиляровский. Он посмотрел меня и сказал: «Хорошо. Приходи работать». Оставалось только ждать вызова. Даже выпускные экзамены я сдавал спустя рукава. Расслабился. А ведь был Ленинским стипендиатом…
-- Жили на широкую ногу?
-- По крайней мере, каждый месяц получал 60 рублей. Вполне по тем временам приличные деньги для студента. На четвертом курсе даже смог уйти из общежития и снять комнатку на Печерске, за Лаврой, на улице Редутной. У архитектора, руководившего капитальным ремонтом Театра Франко в 50-х годах, Израиля Давидовича Медведовского. Сам он называл себя Агрессором Давидовичем. Говорил: «Вы что, не слышали: Израиль -- агрессор! Значит, я -- Агрессор Давидович!» Я платил ему за комнату 25 рублей. В общем, вызова из Театра Заньковецкой я так и не дождался. И пошел устраиваться в Театр Франко.
-- Тоже неплохо. Не стали мелочиться…
-- Да чего «мелочиться»?! Пришел к главному режиссеру Сергею Смияну и сказал, что хотел бы работать в его театре. Мне устроили просмотр и… взяли. Но самое интересное, что буквально на последнем экзамене на мое имя в институт пришло два вызова -- из Театра Франко и из Театра Заньковецкой. Оказалось, там произошла заминка из-за смены главного режиссера. Тогда вместо Гиляровского пришел Данченко. И обо мне на время забыли. Правда, когда вспомнили, свой выбор я уже сделал.
-- Тем не менее вам довелось-таки поработать и с Данченко, когда он пришел в Театр Франко.
-- Сергей Владимирович был довольно сложным человеком. Он больше ждал, что ты привнесешь в спектакль. Да и больших актерских открытий у него, кроме Богдана Ступки, не было. Ведь Богдан Бенюк, Толик Хостикоев и Виктор Ивченко раскрылись благодаря режиссеру Владимиру Оглоблину, поставившему «Трибунал», «Моя профессия -- сеньор из высшего общества». Это гениальный человек! Но надо отдать должное Сергею Данченко -- он, как никто другой, блестяще подбирал группу единомышленников, улавливая малейшие движения и отбрасывая лишнее. Правда, один раз я нарвался на неприятность с Сергеем Владимировичем, и он мне не простил оплошности.
-- ???
-- Однажды я, Лесь Заднипровский и Владимир Нечипоренко задержались в гримерке Театра Франко до половины двенадцатого ночи. Вели «змiстовнi розмови», обсуждали творческий процесс. В общем, когда все наши, скажем так, «тезисы» исчерпались и каждый понял, что мы достойны работать в этом театре и для театра это огромное счастье, решили расходиться по домам. И вдруг в коридоре встречаем шефа! Он шел в глубокой задумчивости. Спрашивает: «А что это вы тут делаете?» Мы, мол, обговариваем творческие планы. Он: «А я вот тут тоже над макетом работал. Может, зайдете, посмотрите?» Мы с радостью, думаем, может, у него «тезисы» какие-то остались. Входим в кабинет к Данченко и видим, что на столе действительно стоит огромный макет художника Даниила Лидера к спектаклю «Вiзит старої дами». Ну я тут возьми и ляпни: «Так тут уже и работать-то не над чем!» Ох и обиделся на меня Сергей Владимирович! Ну, не сдержался, есть грех. Так же как в случае с Николаем Мащенко.
-- А его чем обидели?
-- Я должен был играть у него в «Оводе». Как-то Мащенко пригласил меня к себе домой. Выпили на двоих бутылку коньячного спирта, я ему проиграл партию в шахматы. Думаю, ну, вот сейчас режиссер предложит мне роль. И действительно, Мащенко дает мне сценарий и говорит: «Сашко, завтра чтобы был в девять утра на киностудии. Вот тебе сценарий. Скажешь мне, в какой роли ты себя видишь. Ну, кроме Овода. С ним уже все решено, его сыграет Андрей Харитонов».
Я беру сценарий, читаю первый абзац и восклицаю: «Николай Павлович, это же передовица «Правды», а не сценарий!» Боже, как он разобиделся! «Все! -- кричит. -- Будь здоров!» Позже я узнал, что сценарий-то был его собственный!
-- Говорят, Мащенко приглашал вас на главную роль в «Как закалялась сталь».
-- Я должен был сыграть в картине роль Цветаева. Как-то пришел на Киностудию Довженко, в кафе. Смотрю, сидят Мащенко и Николай Бурляев. Мащенко ему говорит, указывая на меня: «Коля, посмотри -- это же Цветаев!» Тот: «Поддерживаю. Хороший парень. Глаза умные, интеллигентный, рафинированный». Мащенко воскликнул: «Все! Без проб! Утвержден! Ну, иди». Потом я на «Мосфильме» снимаюсь в картине «Тайник у Красных камней». Вышел на перерыв и вдруг слышу, в группе обсуждают, что второй режиссер у Мащенко, Олег Фиалко, ищет актера на роль Цветаева. Я говорю: «Подождите, как же это?!» Звоню Фиалко, возмущаюсь, а он: «Ой, Саша, да ради Бога! Ну сыграешь другую роль. Какая тебе разница? В картине ты будешь однозначно!»
Но он забыл, что я «хлопець з гiр». Говорю: «Олег, если режиссеру все равно, кого в его фильме будет играть актер, то или актер говно, или режиссер. Я себя таким не считаю». И бросил трубку. Кстати, в «Богдане Хмельницком» мне тоже обещали роль.
-- И вы поверили?
-- В последний раз. Но, видимо, у Николая Павловича склероз. Так что, когда он заканчивал работу над «Хмельницким», я ему сказал: «Вы -- мой режиссер, я чувствую это. Но теперь, после «Хмельницкого», даже если вы на колени передо мной встанете и попросите: «Сашко, снимись у меня в кино», отвечу: «Нет!»
-- Значит, все-таки есть несыгранные роли, о которых можно пожалеть…
-- Знаете, вот чего я себе действительно не прощу, так это того, что не откликнулся на приглашение Леонида Быкова. Как-то я поехал домой, в Карпаты, и туда позвонил Леня Быков, разыскивал меня. Тогда я не придал особого значения этому звонку. А когда через полтора месяца вернулся в Киев, оказалось, что он хотел меня пригласить на пробы картины «В бой идут одни старики». До сих пор не могу себе простить, что не перезвонил ему. Леня был всеобщий любимец, удивительнейший человек! Встречи с ним и Параджановым оставили большой след в моей творческой биографии.
-- Вы бывали у Параджанова в доме?
-- Параджанов был очень радушным хозяином. И, конечно, эстетом. У него в квартире, дверь которой никогда не закрывалась, была удивительная обстановка. Все вещи настолько гармонично соседствовали одна с другой… Даже обыкновенный стол в гостиной, на котором в роскошной вазе лежали яблоки, был как декорация к его картинам. Это была богемность какого-то высшего порядка!
У Ивана Миколайчука тоже квартира была сродни проходному двору. Его жена Маричка утром варила здоровенную кастрюлю борща, а к вечеру гости все съедали. Не знаю, когда Иван успевал думать, писать, работать. Но у Миколайчуков, в отличие от Параджанова, все было решено в народном, карпатском, стиле. Очень красиво. Кстати, в гости к Ивану часто приходил и Параджанов, который его просто обожал.
-- Вы ведь в Театре Франко застали еще времена, когда там играли знаменитые Наталья Ужвий, Анатолий Пономаренко, Юрий Шумский, Николай Яковченко.
-- Я играл в спектакле с великой Натальей Ужвий. Это была потрясающая женщина! Помню, меня в составе украинской делегации послали на празднование 60-летия ВЛКСМ в Москву, в Кремлевский дворец. Я был просто счастлив! Особенно, когда всем членам делегации выдали красивые значки на золотой планочке с надписью «60 лет ВЛКСМ». Я вернулся из Москвы как раз на юбилей Ужвий, который должен был вести. Мне, конечно, хотелось, чтобы все видели, что у меня есть такой значок, и прицепил его на лацкан пиджака. Тогда в Театр Франко прибыли важные гости во главе с секретарем ЦК Украины Владимиром Щербицким. Он должен был вручать Наталии Ужвий Гертруду.
-- Что-что?
-- Звезду Героя Социалистического Труда. И вот я собираюсь пригласить на сцену Наталью Михайловну, а вижу, что она стоит и не может отвести от меня глаз. Спрашиваю: «Наталья Михайловна, что случилось?» «Сашунечко, -- Ужвий всегда говорила тихим мягким голосом, -- что это у вас там такое?» И указывает на мой значок. Я ей гордо: «Ой, это я был в Москве, и мне вот вручили… » А она так обиженно: «А у меня такого нет… » Я придурок! Ну возьми сними и подари ей. Так нет же.
-- Растерялись…
-- Как с Дином Ридом, которого я случайно встретил на Крещатике. Я нес большую стопку пластинок. И вдруг ко мне подходит улыбающийся Дин Рид -- тогда все знали этого американца, верящего в идеалы коммунизма, -- и говорит: «О! Какие хорошие пластинки!» А у меня Бах, Бетховен -- только купил. И тоже -- ну подари ему. Но я от неожиданности только и смог вымолвить: «О, йес, о'кей!»
-- В сентябре исполнилось тридцать лет со дня смерти народного артиста Украины, легендарного шутника Николая Яковченко.
-- Помню, театр был на гастролях в Кривом Роге. Утречком я забежал в буфет выпить кефирчика, вижу, за стойкой Николай Федорович что-то пьет. Я скромно подхожу к нему, думая, как бы поделикатнее к нему обратиться. «Николай Федорович, мне как-то неудобно у вас спрашивать… » Он своим немного скрипучим голосом резко меня перебивает: «Ну, спрашивай уже!» «Скажите, -- говорю, -- пожалуйста, сколько вы в своей жизни выпили?» Яковченко взял паузу, а потом ответил совершенно невозмутимым голосом: «Не переплывешь!»
Я стоял за кулисами, когда ему Шумский говорил: «Так, простак, сначала я выйду на сцену, потом -- ты». Яковченко возмущался: почему, если он по пьесе выходит первым? На что Шумский, рассвирепев, шипел: «Молчи, говорю. После тебя уже и выходить нечего! Разве что за аплодисментами». Стоило только Яковченко появиться на сцене, как зал буквально взрывался.
-- Он действительно частенько сидел на лавочке перед театром?
-- Николай Федорович же все время ждал там Дмитрия Гнатюка! Дмитрий Михайлович ставил машину в гараже возле кинотеатра «Дружба», шел к себе по Заньковецкой и сворачивал на Карла Маркса. И как раз напротив было замечательное кафе «Затишок», где разливали великолепный портвейн. Николай Федорович оканчивал репетиции раньше и уже ходил там, ожидая друга. Они встречались возле «Затишка», и Дмитрий Михайлович приглашал Яковченко на «портвешок».
-- Ведь это Гнатюк ходатайствовал о том, чтобы Яковченко вернули в театр?
-- Николая Федоровича уволили за недисциплинированность. И тогда актеры обратились к Гнатюку, который был вхож в ЦК. Он замолвил словечко, и Яковченко восстановили на работе. Николай Федорович об этом узнал. Дмитрий Михайлович рассказывал, что как-то он шел по улице Карла Маркса и вдруг видит, бежит сверху Николай Федорович, за ним телепается его верная такса Фанфан, и он кричит: «Все, Дмитрий Михайлович! Завязал! Крышка! Ам-ба!» И тут они как раз оказались возле «Затишка». «Но если с вами, -- продолжил Яковченко, -- то с большим удовольствием… »
-- Вот это были времена!
-- Фантастические! Ведь после премьеры мы не уходили из театра до двух часов ночи. Пили, говорили, козу водили.
-- Кого водили?
-- Гуляли по питейным заведениям Киева, это называлось «водить козу». Мы встречались напротив консерватории в винном магазинчике, где все было на разлив. Потом шли дальше. Художники, поэты, композиторы, актеры… Мимо «Петушка» -- возле стадиона «Динамо», на Владимирскую горку, в «Леваду» -- на площади Ленинского комсомола. И заканчивали в «Троянде Закарпаття» на Красноармейской.
Однажды мы с народным артистом СССР Аркадием Гашинским закончили «водить козу» около одиннадцати, на площади Победы. Он меня спрашивает: «Саша, а вы в цирке давно были?» Я говорю, что вообще там не был. «Ка-а-ак? Вы не были в цирке? Пошли!» Бум-бум в дверь и кричит: «Скажите директору цирка Зайцу, что пришел Аркаша!» Тут же прибежал директор, открыл дверь, и Гашинский, указывая на меня говорит: «Человек цирк смотрит! Не мешайте!» Потом мы пошли к нему домой, он жил недалеко от Параджанова, на площади Победы. Аркадий Евгеньевич открывает холодильник: «Вот есть полбутылочки спирта и мясо. Но сырое». А мы ему: «Знали бы вы, как Кость Степанков готовит мясо!» Он тут же поднимает трубку и звонит Степанкову: «Адочка, это Аркаша. Я тут с молодым артистом Сашей Быструшкиным. У нас есть кое-что и мясо. Не могли бы вы приехать?» Я смотрю на часы: без пятнадцати двенадцать. Через двадцать минут звонок в дверь. Стоят Ада Николаевна и Кость Петрович с бутылкой коньяка. Тут же и мясо стали готовить.
А утречком Аркадий Евгеньевич будит меня: «Саша, пора на работу». Свеженький, рубашечка выглажена. Фантастика! Школа! Такая же была и у Ефима Копеляна.
-- Вы что, и с ним «козу водили»?
-- Не довелось. Мы вместе снимались в картине «Тайник у Красных камней». Он играл шефа разведки, я -- его агента. Помню, мы сидим на съемках в Севастополе, обсуждаем какие-то творческие моменты с режиссером Григорием Коханом. Тут заходит Ефим Захарович: «Здравствуйте. Чего вы тут так сидите? У меня есть кое-что с собой». И достает бутылку. Только, говорит, угадайте, каким напитком я вас буду угощать. Все смеются, мол, запросто. Копелян разливает жидкость из какой-то квадратной бутылки. Пробуем -- непонятно что. Еще -- то же самое. Тогда Григорий Романович уже просит: «Скажи, Ефим, что это такое?» Он так скромно: «Моя водочка. На корочках и травах настоянная». И, действительно, изумительнейший был напиток!