О судьбе самобытного украинского поэта Ивана Коваленко, чье творчество лишь сейчас обрело признание, рассказывает его дочь Мария Кириленко
В январе нынешнего года поэту-диссиденту Ивану Коваленко исполнилось бы 85 лет. Всю жизнь он учительствовал в Боярке на Киевщине. И всю жизнь писал стихи, судьба которых была так же непроста, как и судьба их автора. Лагерный срок Иван Коваленко отбывал вместе с Иваном Свитлычным, Валерием Марченко, Евгеном Пронюком, Семеном Глузманом. Осужденный за «украинский буржуазный национализм», он сам называл себя «западником». В зоне дружил и с украинскими шестидесятниками, и с воинами УПА, и с русскими диссидентами Буковским и Балахоновым. А особым преследованиям лагерного начальства подвергался за то, что учил евреев, готовящихся к эмиграции, английскому языку… Сегодня стихи Ивана Коваленко изучают в школах. В национальном союзе писателей Украины минувшей осенью состоялся вечер его поэзии. А совсем недавно вечера его памяти прошли и в нескольких вузах Киева. Почему только сейчас, через три года после его смерти, к Ивану Коваленко пришло настоящее признание? С этого вопроса начался наш разговор с дочерью покойного поэта Марией Ивановной Кириленко.
-- Может быть, все дело в числе 13, которое было для отца особенным, -- говорит Мария Кириленко. -- 13-го января 1919 года он родился. 13-го января 1972-го его арестовало КГБ. 13-го января 1977-го он вновь переступил порог родного дома, чудом пережив все ужасы лагеря для политзаключенных. И, как видите, только на 13-м году независимости Украины к нему приходит известность. Я шучу, конечно. Но определенная доля мистики всегда присутствовала в судьбе и творчестве отца…
-- К вам обращаются почитатели его поэзии?
-- Недавно пришел простой хлопец, рабочий, с повергшей меня в изумление просьбой: «Мне нужно стихотворение Коваленко всех времен и народов». И в свою очередь удивился моему непониманию: «Какое стихотворение?» -- «Иуды», конечно». А на днях ко мне обратилась кандидат наук с просьбой размножить на ксероксе 20 экземпляров последнего стихотворения Ивана Коваленко. Я упомянула только два эпизода. А постоянно распечатывать стихи моего отца -- это для меня обычное занятие, начиная с 17 лет, когда я закончила курсы машинописи.
Уже во время независимости Украины ученики и друзья отца прилагали все усилия, чтобы напечатать его стихи в прессе, они давали деньги на издание первого сборника «Недокошенный луг», хлопотали об издании второго -- «Джерело». Но тиражи сборников были очень маленькие. И сейчас горько отказывать в просьбе подарить всем желающим книги отца. Их у нас почти не осталось…
-- На вечере памяти Ивана Коваленко в Союзе писателей Украины звучала запись интервью, которое правозащитник Василь Овсиенко взял у вашего отца незадолго до его смерти. Там были такие слова: «Я родился уже диссидентом… Пережил голодомор. К счастью, у нас вымерло только полсела, тогда как другие села вымирали почти полностью или на две трети… »
-- Да, судьба отца уже с детства была искалечена. Мой дедушка, папин отец, подвергся репрессиям за слишком умелое хозяйствование: хату разрушили, усадьбу уничтожили и вынудили до конца жизни скитаться по чужим углам. А отец моей мамы был дважды репрессирован и расстрелян в 1937 году.
Отец преподавал иностранный язык в школах, на зарплату учителя много лет строил своими руками небольшой домик, воспитывал нас с братом Олесем. Десять лет ухаживал за нашей полупарализованной мамой, с которой прожил 62 года и которой всю жизнь посвящал стихи…
-- А как познакомились ваши родители?
-- Они вместе учились в Киевском университете имени Т. Г. Шевченко. Их свадьба на втором году обучения стала скандалом на курсе. К маме подходили и говорили: «Ира, как ты могла?». Ведь она была лучшая студентка курса, из интеллигентной черниговской семьи Пустосмеховых, тесно связанной в свое время с семьями Коцюбинских, Вербицких, Вороных. А отец был, что называется «парнем из села», непохожим на других, сложным в общении, немного «колючим» (потом он изменился, я знала его уже совсем другим). Но в то же время талантливым: рисовал, играл на многих струнных инструментах, а главное -- уже тогда писал удивительные стихи. Он был самобытной личностью, чем и покорил маму. А ведь в то время она была невестой другого -- бравого офицера, но предпочла бедного поэта. И никогда не пожалела о своем выборе. Мои родители не отмечали дня свадьбы, но всегда вспоминали день своего первого свидания -- 9 апреля. Именно о том далеком весеннем дне 1939 года отец писал в стихотворении, которое он прислал маме из лагеря: «Благословлю той день весняний, I перши грози, першi рани, Коли i час спинив свiй лiк, I звiг планет, i Вищу Волю, Що об'єднала нашу долю, Що нам дала любов навiк».
-- Ваш отец попал в лагерь немолодым больным человеком. Что, на ваш взгляд, дало ему силы выжить?
-- Я уверена, что основной поддержкой для отца были письма моей мамы. Писали и мы с братом, но, конечно, реже. А мама каждый день, пока мой отец был в заключении, отсылала ему весточку. Так как письма часто пропадали, приходилось отправлять их с обратными уведомлениями. Их было так много, что на почте не хватало квитанционных книг. Вначале обратные уведомления возвращались за подписью отца. Это было для нас большой моральной поддержкой. Мы даже пытались по характеру подписи определить состояние его здоровья. Но, к сожалению, вскоре обратные уведомления стали приходить за подписью кого-то из лагерной администрации…
-- Почему, несмотря на то, что стихи Ивана Коваленко систематически изымались и уничтожались, его поэзия все-таки сохранилась?
-- Отец очень любил булгаковское выражение «рукописи не горят». Но в нашей семье эти слова произносятся с горечью. Я постоянно задаю себе вопрос: почему одни стихи были уничтожены, а другие сохранились? Может быть, те, что сохранились, лучше, сильнее, нужнее людям? Может быть, столько пропало, чтобы мы особенно ценили каждое уцелевшее стихотворение? А может, у каждого произведения своя судьба, как у живого существа?
Для меня каждое стихотворение отца -- это часть моей жизни. Представьте себе свидание в изоляторе КГБ после восьми месяцев разлуки. Позади суд, отцу предстоит этап в лагерь. Сколько нужно сказать друг другу! Нам с мамой, чтобы повидаться с отцом, отведен один час. Пока заведут, пока выведут -- получается и того меньше. Но почти все время нашего свидания ушло на то, чтобы я успела заучить наизусть одно из стихотворений, сочиненных отцом в изоляторе. А стихи «У концтаборi в суботу… » вывез из лагеря, заучив наизусть, политзаключенный Олесь Назаренко. Выйдя из лагеря раньше отца, он, не заезжая к себе домой, сразу приехал в наш дом, в Боярку, чтобы спасти хотя бы одно из произведений.
Люди, преимущественно весьма далекие от литературы, не могли остаться равнодушны ни к стихам отца, ни к его судьбе. В советское время стихи перепечатывались, переписывались от руки, со временем набирались на первых компьютерах и множились на первых ксероксах, а затем распространялись. Помощь многих заключалась даже в том, что они просто не боялись хранить у себя стихи моего отца. Я перепечатывала стихи на папиросной бумаге, и мы раздавали их как можно большему количеству людей, часто из других городов. Как-то в наш дом заехал абсолютно незнакомый нам человек, который привез записку от наших друзей с просьбой приютить его на несколько дней. Помимо записки он предъявил «пропуск» -- сложенный во много раз папиросный листочек со стихотворением моего отца -- знак, что мы можем ему полностью доверять и не бояться, что это очередной сексот…
Сейчас я готовлю к печати полный сборник произведений моего отца, всего около 400 произведений, в том числе статьи и письма. Но пока совершенно не представляю, как сложится судьба книги. Вспоминаются отцовские строки: «Усе на цiм свiтi зника i сплива, та Слово не згине без вашої згоди!.. »