К сожалению, и через тридцать лет не все участники секретной операции имеют положенный им статус ветерана войны
Тысячи ветеранов афганской войны, пытавшихся добиться хоть какого-то внимания к своим проблемам со стороны советских чиновников, часто слышали в ответ циничные слова, ставшие впоследствии знаменитыми: «Мы вас туда не посылали».
Однако «афганцы» воевали за пределами родины вполне официально и все же получили ряд социальных льгот и статус участников боевых действий. Гораздо меньше повезло тем солдатам и офицерам, которые принимали участие (зачастую в обстановке абсолютной секретности) в военно-политических конфликтах, отстаивая тайные и явные интересы СССР в Египте, Анголе, Эфиопии, Вьетнаме, на Кубе, Ближнем Востоке и в других регионах мира. Многие ветераны локальных войн, происходивших за рубежом, вообще не могли доказать факт своего пребывания в «горячих точках», а подписка о неразглашении секретных сведений лишала их права и возможности даже упоминать о пережитом. К числу таких людей принадлежит и Михаил Федорович Михайлович, тридцать лет назад выполнявший в Сирии секретное задание советского военного командования, а ныне живущий в нищете в маленьком городе Рени на юге Одесской области.
Несколько лет назад некий ренийский военком, знавший об армейском прошлом Михаила Михайловича и намеревавшийся помочь ему получить статус участника боевых действий, направил соответствующий запрос в Москву. Ответ, пришедший оттуда, гласил, что М. Михайлович в указанный период находился в составе секретной диверсионной группы, а посему документов о ней в военных архивах нет. Либо такие документы строго засекречены…
-- В 1972 году меня призвали на срочную воинскую службу в реактивную артиллерию, -- вспоминает Михаил Федорович. -- После учебки в Горьковской области, где я провел полгода, меня уже в звании сержанта отправили в Южную группу войск. Попал в Венгрию. Внезапно летом 1973 года 33 человека из нашего полка (рядовые и младший командный состав) были вызваны в ленинскую комнату. Там мы получили приказ командования: нас срочно перебрасывают на выполнение ответственного задания. Но куда и зачем, не сказали. Коротко и ясно: так надо. И никаких объяснений.
Вскоре прозвучала команда «по машинам!» и наша группа под руководством пяти офицеров (всего нас было 38 человек) двинулась в путь. Колонна состояла из двух бронетранспортеров и шести установок «Град». До границы нас сопровождала венгерская полиция, дальнейший путь пролегал по территории Югославии. Никаких проблем во время передвижения не возникало: нам везде был обеспечен зеленый свет. Я уверен, что ни венгерские, ни югославские власти даже не подозревали о том, кто мы такие, куда и зачем следуем.
Сухопутный маршрут закончился в Болгарии, на берегу моря. Нашу группу ждал советский десантный корабль, который выглядел как ничем не примечательное гражданское судно. Он принял на борт и людей, и технику. Нас переодели в арабскую военную форму и разместили в трюме. Вооружены мы были, как говорится, до зубов, каждому выдали бронежилет, боеприпасы и т. д. В общем, экипировали так, как это необходимо в настоящих боевых условиях. Но и в тот момент никто не знал, куда и с какой целью нас направляют. В данной ситуации утешало только то, что наше морское путешествие проходило в комфортных условиях. В это трудно поверить, если учесть, что в «чреве» не самого большого судна расположились и люди, и военная техника. Однако корабль, очевидно, был построен по спецзаказу Министерства обороны -- трюм был оборудован настолько удачно, с умом, что более приспособленного для подобных перевозок замкнутого пространства нельзя и придумать. Тесноты мы не ощущали, спали на нормальных койках, кормили нас отменно -- на гражданке многие таких продуктов никогда не видели.
Плавание продолжалось, как мне кажется, не больше трех суток. И только тогда, когда группу высадили на побережье, стало понятно, что мы прибыли на Ближний Восток, в Сирию, и придется немного повоевать. Именно в это время шли боевые действия между Сирией и Израилем, а поскольку Советский Союз поддерживал первую из конфликтующих сторон, мы должны были оказать военную помощь сирийцам. Но о долговременной и легальной помощи, разумеется, речи быть не могло. Насколько я знаю, задача операции заключалась в том, чтобы наше подразделение нанесло неожиданный и молниеносный удар по скоплению израильской военной техники, а затем не менее быстро и незаметно исчезло. У офицеров я видел карту той местности, точки на которой необходимо было поразить. По сути, нам предстояло сыграть роль диверсионной группы.
Установки «Град» дали в общей сложности четыре залпа. Причем каждый залп производился на новом месте -- мы очень быстро перемещались с одной позиции на другую. Естественно, являясь всего лишь старшим сержантом (меня повысили в звании перед отправкой в Сирию), я не имел информации о том, насколько точным и результативным был наш огонь. Это, наверное, лучше знали командиры. Но я уверен, что стреляли мы не по мирным жителям. И поскольку на эту операцию взяли лучшие боевые расчеты, которые на полигоне стреляли хорошо, думаю, что мы накрыли цель.
В Сирии мы пробыли всего одну ночь, поэтому я даже не успел как следует оглядеться кругом. К тому же, что в темноте увидишь? И все же одно впечатление осталось. Помню, меня поразил вид ночной пустыни: бесконечные голые и безмолвные холмы, а над ними яркие южные звезды. Спустя много лет, когда я стал верующим, понял: в ту ночь мне посчастливилось увидеть пейзаж Святой земли, ведь именно такими пустынными холмами покрыта Палестина. Но тогда, будучи советским юношей-атеистом, я не подозревал, что, наверное, в такой же местности почти две тысячи лет назад сидел в одиночестве Христос, искушаемый дьяволом…
Выполнив задачу, наша группа оперативно вернулась к морю. Забрал нас тот же корабль.
Дальнейшее повествование Михаила Федоровича напоминает пересказ эпизода какого-нибудь голливудского фильма о противостоянии вояк СССР и США. Как оказалось, советских диверсантов, столь нагло вмешавшихся в чужую войну, все же засекли, несмотря на их удивительную мобильность. За «гражданским» судном, увозившим от сирийских берегов участников секретной операции, из-за которой мог разразиться нешуточный международный скандал, погнался американский боевой корабль (США поддерживали Израиль). В сложившейся ситуации советское судно, оборудованное турбинными двигателями, вынуждено было значительно увеличить скорость. Когда американцы увидели, что «обычная посудина» понеслась чуть ли не со стремительностью торпеды, они моментально раскусили русских: уходят на военном корабле! Преследователи, требуя остановиться, начали предупредительную стрельбу.
Но не суждено было американцам поймать соперников «на горячем». И не потому, что их кораблю не хватило скорости. Причину советские солдаты поняли чуть позже. По приказу они вышли из трюма на палубу, чтобы подышать свежим воздухом. И увидели две «свои» подводные лодки: одна всплыла по левому борту, другая -- по правому. Заметив такое сопровождение, «звездно-полосатые» поспешили ретироваться…
-- Благополучно возвратившись в Болгарию, -- продолжает Михаил Михайлович, -- мы были несколько ошарашены откровенным признанием встретившего нас генерала: мол, хорошо, конечно, что все остались живы-здоровы, но успешного исхода командование не ждало, гарантии на него не давало. Диверсионная группа подвергается слишком большому риску, она состоит почти из смертников.
После медосмотра прибывших стали вызывать по одному к старшим офицерам, в числе которых был и тот генерал. Каждому строго-настрого внушали нужную «правду»: вы нигде не были, ничего не делали, ничего не видели, ничего не знаете. Если будут допытываться, отвечайте так: летали на самолете в Казахстан, на полигон, где участвовали в учебных стрельбах. Успешно отстрелялись и вернулись. Вопросы есть? Вопросов нет.
А дальше случилось то, что придает всей этой истории подлинную уникальность. Ни сам факт проведенной на Ближнем Востоке боевой операции, ни погоня американцев за советским диверсионным кораблем по своей сенсационности не могут сравниться с одним-единственным случаем, произошедшим в тот момент, когда самое страшное для группы, казалось, было уже позади.
Перед обратным рывком в Венгрию мы недосчитались одного человека. Его звали Коля. Он как сквозь землю провалился. В действительности же дело обстояло еще хуже. Колю возмутило требование высоких чинов «потерять память», и парень начал, как говорится, качать права. Дерзости ему не простили, и на построение он не вышел. Как выяснилось потом, строптивого солдата хотели заставить прикусить язык. В худшем случае, если бы он продолжал упорствовать, его ликвидировали бы.
Ничего не знавшая о судьбе товарища группа решилась на редчайший для советской армии шаг -- коллективное неподчинение приказу, да еще в чрезвычайных обстоятельствах. Ребята отказались садиться по машинам и поставили жесткое условие: пока не вернете нам Колю, никуда не поедем.
Генерал был взбешен, офицеры матерились так, как только умеют военные. Ослушникам пригрозили расстрелом. Но мы уперлись: без Коли не сдвинемся с места. В ту минуту у меня промелькнула мысль: если все равно придется умирать, то лучше уж мы опередим командиров -- сами их порешим…
Наверное, начальство почуяло этот дух боевого братства и побоялось доводить конфликт до точки кипения. Колю отпустили, и группа в полном составе двинулась в Венгрию.
Командир полка с радостью встретил подчиненных, которых он, быть может, уже и не надеялся увидеть живыми, лично открыл перед нами ворота. В той самой ленинской комнате, откуда 38 человек ушли в неизвестность, он поблагодарил нас за все и сообщил, что отныне служба всех, за исключением офицеров, закончилась. Но при соблюдении единственного требования -- не нарушать устав и дисциплину.
Оставшиеся до дембеля 10 месяцев мы, бывшие диверсанты, откровенно волынили. Разрешили ведь!
Домой, в Рени, Михаил Федорович приехал в мае 1974 года. И вот уже тридцать лет старается не вспоминать о событиях, участником которых он оказался по воле случая.
Его мирная жизнь долгие годы складывалась так же, как и у всех в маленьком провинциальном городке: женился, стал отцом двух сыновей, потихоньку занимался любимым делом -- плотницким и столярным ремеслом. Более 20 лет Михаил Федорович проработал в Ренийском горторге, потом устроился на местную нефтебазу. Но доработать до пенсии (вернее даже заработать пенсию, несмотря на 28-летний трудовой стаж) ему не удалось. Восемь лет назад Михаил Федорович в рабочее время попал в автокатастрофу и получил тяжелейшую травму головы.
-- А потом со мной произошла еще одна невероятная история, -- продолжает мой собеседник, -- столь же необычная, как и в 1973 году, когда вместе с товарищами, возвращаясь из Сирии, я лишь чудом избежал расстрела за неподчинение приказу. Чудо случилось вновь.
После автокатастрофы я двадцать дней пролежал в коме, у меня была полностью парализована половина тела. Никто из врачей районной больницы не верил в мое спасение. И даже коллеги, как я позже узнал, готовились к похоронам. На работе даже не стали оформлять документы о несчастном случае на производстве -- все были уверены, что я не выживу.
Но на двадцать первый день я встал и пошел. Паралич исчез сам собой -- о нем сейчас напоминает лишь немного «немеющая» верхняя губа. Да шрам на лбу не дает забыть о случившемся.
В настоящее время Михаил Михайлович -- инвалид III группы. Его пенсия составляет всего 162 гривни, поскольку из-за отсутствия необходимых документов и бюрократического отношения ренийских чиновников соцобеспечения он так и не смог добиться начисления трудовой пенсии. Не предпринимает он и дальнейших попыток получить статус участника боевых действий -- не верит в успех. Да и пресловутая советская секретность до сих пор заставляет «не высовываться». Михайлович предпочитает просто работать -- его натруженные, привыкшие к ссадинам и занозам руки плотника и столяра еще крепко держат инструменты.