В Киевском хосписе на базе городской онкологической больницы теперь есть палата и для детей, оборудованная на частные пожертвования
На днях в первом Киевском хосписе, специальной клинике для безнадежно больных людей, состоялось открытие детской палаты, оборудованной на частные пожертвования. Внимание многочисленной прессы было приковано к Президенту международного фонда хосписов «ВАЛЕ» Елизавете Глинке. Американку русского происхождения, создавшую три года назад киевский хоспис, отвечающий мировым стандартам, в Украине называют не иначе, как матерью Терезой. Эта хрупкая женщина с поразительным упорством делает то, в чем другие не видят смысла. Елизавета Петровна собирает «с поля битвы за жизнь» обреченных больных и облегчает им последние дни.
Из досье «ФАКТОВ»
Глинка Елизавета Петровна, уроженка Москвы. 20 лет назад вышла замуж за американского адвоката и уехала в США. По образованию педиатр-реаниматолог. В Америке специализировалась как врач паллиативной медицины, работала в хосписах. В 2001 году, когда супруг заключил контракт в Киеве, переехала с ним и двумя детьми в Украину, где решила создать хоспис по европейским стандартам. Ее идею поддержали главный онколог Киева Геннадий Олейниченко и начальник городского управления здравоохранения Роман Макомела. Хоспис, которым руководит врач-онколог Алексей Калачев, включает два подразделения -- выездную службу и стационар. Финансируется частично из городского бюджета, частично -- международным фондом хосписов «ВАЛЕ». По окончании контракта мужа президент фонда уехала в Америку. Продолжает курировать работу киевского и других хосписов на территории стран СНГ.
-- Елизавета Петровна, наверное, чтобы сохранить свою психику, врач хосписа должен уметь отстраняться от трагедий, которые происходят в этих стенах?
-- Вы знаете, если врач, работающий с умирающими, начинает дистанцироваться, то ему нужно либо уходить совсем, либо брать долгосрочный отпуск. Но важно не впадать и в другую крайность -- самому не терять голову, если умирает больной.
Несколько дней тому назад у нас умерла пятилетняя девочка. Сидели ее родные -- мать, отец, бабушка. Мы не знали, что делать. Одинаково плохо было и предаться отчаянью, и просто выйти из палаты, как будто это нас не касается. В этой ситуации мы приняли решение, на наш взгляд, единственно правильное. В тот момент, когда девочка стала уходить из жизни (есть признаки, по которым мы это определяем), я спросила у матери: «Ты хочешь подержать ее на руках?». Она ответила: «Конечно, хочу. »
Мы посадили ее на диван. Она взяла Наташу на руки, папа сел рядом, обнял дочку. И бабушка села возле них. Они втроем держали малышку. Она умерла у них на руках, в течение пяти минут. Нам сказал это папа, который держал ее за руку. Мы передали мертвого ребенка отцу. Он прижал его к себе, попрощался, а потом положил на кроватку. Последние свои минуты девочка провела на руках родителей. Осознание того, что родные прошли с ребенком весь его тяжелый путь до конца, по-видимому, смягчило их горе. Поэтому не было взрыва отчаяния, криков, рыданий, все произошло как-то тихо.
-- Глядя на эту роскошно оборудованную детскую палату, не могу отделаться от мысли, что ребенок, попавший сюда, все равно умрет…
-- Конечно, эта сказка, куда попадает ребенок -- обман. Ведь дальше будет темнота, смерть. Но это благородный обман! Разве было бы лучше, если бы малыш умирал в бедной больничной обстановке, а его родители, ухаживая за ним, были лишены элементарных удобств? Поэтому мы сделали все, чтобы пребывание семьи в детской палате (а именно на одного ребенка и его семью она рассчитана) хотя бы частично облегчило им жизнь. В этой палате есть не только детская кроватка, но и мягкий раскладывающийся уголок для родителей, ковер, музыкальный центр, телевизор, холодильник, шкафы и душевая кабинка с туалетом. В дальнейшем мы планируем оборудовать палату компьютером, купить лошадок-качалок.
-- В какие наряды смерть ни ряди, она, к сожалению, все равно остается смертью… Не могу понять: почему вы, молодая благополучная женщина, вдруг избрали столь мрачный и тяжелый путь?
-- Свой путь я не считаю ни мрачным, ни тяжелым. Разве сделать так, чтобы человек умирал, не воя от боли и отчаяния, а с умиротворенностью на душе, не достойная цель? Собственно, в этом и состоит суть хосписного движения. К слову, в Советском Союзе оно было инициировано вашим коллегой, журналистом Виктором Зорзой еще в конце 1980-х. Он родился в западной Украине, прошел через гетто, после войны оказался в Англии. Когда в лондонском хосписе от меланомы умерла его дочь Джейн, которая завещала ему перед смертью построить хосписы на территории бывшего СССР, он стал пробивать эту идею. Первый хоспис был открыт 12 лет назад в Санкт-Петербурге. Сегодня хосписы работают более чем в ста странах мира.
-- Вы говорили, что в хосписе человек сохраняет себя как личность до последнего вздоха. Что вы для этого делаете?
-- Мы избавляем людей от боли по передовым медицинским стандартам и смягчаем симптомы болезни. Наши пациенты мало чем отличаются от здоровых людей. Они рисуют картины, пишут стихи, общаются с родными. Вся разница между нами и ними лишь в том, что они уже знают, когда умрут, а мы еще нет.
-- Кто берет на себя тяжкую миссию сообщить больному диагноз? И какие слова вы находите, чтобы утешить его в эту минуту? Или вас в таких случаях не зовут?
-- Зовут. И тут главное -- не слова, а просто остаться с человеком в этот момент. Подержать его за руку. Погладить по голове. Но чаще всего диагноз сообщают родственники. Иногда они просят сказать об этом врачей. А иногда просят не говорить. Случается, больные сами скрывают диагноз от родных. Одна наша пациентка, узнав о своей болезни, отправила 15-летнего сына на учебу в Германию и лишь затем пошла на химиотерапию, после чего попала к нам.
-- О хосписе ходят самые разные слухи. Будто за «смерть с комфортом» нужно платить очень большие деньги.
-- Лечение у нас бесплатное. К нам попадают и власть имущие, и нищие с вокзала. Вот привезли к нам замечательного бомжа, который отсидел за убийство. У него была газета со статьей о хосписе, и он знал, что его здесь примут. Звали его Санек, весь в татуировках. Перед смертью он сказал: «Я, Петровна, хочу сфотографироваться с тобой». Говорю: «Санек, что за мечта у тебя такая странная?» -- «Знаешь, я всю жизнь фотографировался в тюрягах. И никогда -- просто так, с женщиной. Давай с тобой!.. » Он был огромный, я ему буквально до локтя доходила по росту. Он меня обнял, и возле храма мы снялись. Он был совершенно счастлив, его мечта сбылась. Санек умер в хосписе от кровотечения.
-- Он раскаялся перед смертью в убийстве?
-- Понимаете, покаяние -- это дело только Санька и священника. Вы знаете, когда человек поступает в хоспис, меня не интересует, сидел он в тюрьме или «висел» на доске почета, есть у него деньги или нет. Мне важно, что больному нужна помощь. Я стараюсь не касаться таких вещей, как прошлое, цвет кожи, вероисповедание. Я никогда, например, даже не говорю о своем вероисповедании больным, чтобы не задеть чьи-то религиозные чувства.
-- Говорят, в вашем хосписе исполняют любые просьбы обреченных больных, от самой малой -- привезти килограмм апельсинов в два часа ночи -- до каких-то совсем уж невероятных…
-- Это правда. Однажды больной, который в детстве жил на ферме, попросил принести ему козленка. Я обыскала весь Киев. И наконец, взяла у одного хозяина его животное напрокат на три часа за 10 долларов. Козленок наделал тут переполоху. Скакал по коридорам, какашки везде оставлял, съел все цветы. Но больной, обняв его, был счастлив.
-- Случалось, что ваши пациенты выздоравливали?
-- Был алкоголик один. Ему неправильно поставили диагноз. Он пробыл у меня недолго. Выйдя из хосписа, тут же бросил пить.
-- То есть надежда всегда есть. В мировой литературе, да и в практической медицине, описано немало случаев, как люди встречают известие о приближающейся смерти. У Ремарка (»Жизнь взаймы») смертельно больная женщина сбегает из больничного приюта в горах, чтобы провести остаток жизни так, как ей хочется. Она влюбляется без оглядки, путешествует, покупает наряды… Но есть и другая линия поведения. Люди отказываются от борьбы и просят помочь им уйти из жизни с помощью смертельной инъекции, хотя эвтаназия в Украине и запрещена. Чего в вашей практике было больше?
-- От меня никто не сбегал. А если просили их выписать, то лишь затем, чтобы умереть дома в кругу близких. Что же касается просьб помочь уйти из жизни… В основном об этом говорили те, кто болеет дома. Со временем я пришла к выводу, что они не столько желали, чтобы им помогли покончить с собой, сколько хотели быть услышанными. Это был замаскированный крик о помощи. С открытием нашей выездной службы, которая обслуживает Святошинский район города Киева, такие просьбы стали крайней редкостью.
-- Как вы подбираете себе персонал?
-- У нас очень суровый отбор. Важны не только профессиональные качества, но и отношение к больным. Главное, чтобы будущие сотрудники не брали денег -- ни за то, что подают судно, ни за то, что переворачивают больного в кровати. Обязательно 36 часов отработать бесплатно. Затем три месяца испытательного срока, во время которого мы присматриваемся к новичку. И лишь потом -- зачисление в штат. Это общемировой принцип отбора во всех хосписах. Могу сказать, что текучести кадров у нас нет.
-- Хоспис рассчитан всего на 12 пациентов. Кто к вам попадает и куда вы определяете остальных больных?
-- Сюда попадают больные на последней стадии рака. Первая категория: одинокие пациенты, у которых боль настолько сильная, что снять ее в домашних условиях невозможно. Вторая -- пациенты, которые ложатся на 3--4 недели, чтобы дать отдых своим родственникам. Например, родные куда-то уезжают или им самим нужно лечь в больницу на время. Тех же, кого мы не можем принять из-за недостатка мест, мы определяем в хосписное отделение второй больницы или в 10-ю больницу, где есть отделение сестринского ухода. Очень тяжело осознавать, что больший процент наших больных просто не доживет до госпитализации и планового визита вообще.
-- Вы видите какой-то выход?
-- Я очень благодарна украинскому государству, которое цивилизованно сотрудничает с частными благотворительными фондами, давая возможность развитию бесплатной медицинской помощи для обреченных больных. Но хоспис на 12 мест -- это очень мало. Я мечтаю о том, чтобы власти построили отдельно стоящее хосписное здание на 20 мест. А я буду помогать этот хоспис содержать.
Но мы не отказываемся и от помощи со стороны. Когда к нам привозят больного, будь то взрослый или ребенок, я предупреждаю: «Денег, конфет, цветов мы не берем! Если и впрямь хотите нам помочь, приносите мыло, шампунь, памперсы, туалетную бумагу, то, что необходимо хоспису в огромных количествах». Даже самая крохотная лепта, которую могут внести люди, помогает содержать больных в достойных условиях.
-- Какую высшую истину открыла вам ваша работа?
-- Что ничего в этой жизни не нужно откладывать на потом -- ни дела, ни планы, ни чувства к любимым людям. Однажды у меня лежала больная. Муж за ней так ухаживал! Цветы каждый день носил, в глаза заглядывал. Она же его избегала. Как-то я сказала ей: «Раиса, ваш муж вас так любит! С цветами приходит, а вы отворачиваетесь… » Она посмотрела на меня грустно и говорит: «Елизавета Петровна, меня надо было любить раньше, а не сейчас!.. »