В пятницу в галерее искусств открывается выставка знаменитого художника «Сонце в зенитi»
Иван Марчук творит на крыше. Вернее, на чердаке. Большом, светлом, в старом доме в самом центре Киева. Из его окон видны лишь крыши соседних домов да небо. Впрочем, художнику это ни к чему. Он рисует лишь то, что рождает его воображение…
-- Честно говоря, запыхалась, пока поднялась к вам по крутой лестнице. Даже со счета ступенек сбилась…
-- Их ровно 103. Ничего, я уже привык. Это вам не к Тарасовой могиле в Каневе взбираться. Сколько хожу, все время путаюсь со счетом ступенек. А тут все просто. Высоко, зато никто не мешает. Комнат-то у меня четыре, но работаю я в одной. Остальные как выставочные залы. Чистенькие, с белыми стенами, картинами. Правда, все равно для всех моих работ стен не хватает. Вон, видишь, на полу лежат одна на другой.
-- А я думала, вы их уже к выставке подготовили.
-- И к выставке тоже. Вон та работа -- солнце всходит над речкой -- на афише моей выставки. Потрясающая, правда? Этот вид открывается из окна моего дома в Каневе. Правда, когда выходишь из ворот, надо немного пройти вперед, и, если часиков так в шесть встать, можно поймать солнце на ладони.
-- Не слишком ли рано вставать приходится?
-- Мне нравится. Знаешь, выйдешь из дому и прямо в чем мать родила бросаешься в речку. Вода ласковая, солнце только всходит… Красота… Что может быть прекрасней? Может, только женщина…
-- Как вон та, молоденькая, на вашей картине среди цветов?
-- Ах, та! Она пришла ко мне в мастерскую с другими студентами. Я сразу обратил на нее внимание. У нее очень красивые волосы. Я сразу предложил написать ее портрет.
-- Значит, достаточно иметь роскошную косу и…
-- Нет. Еще мне важен нос. Только не курносый. Не люблю вздернутых носиков. Мне нравятся с горбинкой.
-- А как же насчет общеизвестных достоинств женщины? Например, длинных ног…
-- Ну… для работы это не так уж важно. А для всего остального… Очень люблю стройные ножки и все, что возле них. Как девушка одета, для меня не важно. Правда, не люблю зеленый цвет.
-- Ничего, что я сегодня в зеленом?
-- Нет-нет. Твой скорее желтых, теплых тонов. Не люблю яркий цвет. Ну вот как листья петрушки. У меня и на картинах не найдешь зеленого цвета. Если рисую траву, то при свете луны… Ну, пошли перекусим. (Иван Степанович с заметным удовольствием отрезает приличный кусок белоснежной луковицы и красиво выкладывает на тарелку. -- Авт. )
Чего ты так смотришь? По-моему, прекрасная закуска к мясу. Еще малосольных огурчиков на Владимирском базаре купил. Я бы и сам их солил, да времени нет. Еще когда жил на Борщаговке, как-то по рецепту соседки заквасил капусту. Боже! Через три дня это был просто шедевр! Вкуснее ничего подобного в жизни не пробовал.
-- И все-таки с женскими руками-то на кухне было бы сподручней.
-- У меня никогда не было жены. Правда, нет, каюсь. Был три месяца женат. Еще во времена моего студенчества во Львове. Мне было 28 лет, ей -- 27. Она архитектор… Ну и дурной я был.
-- Это в двадцать-то восемь лет?!
-- Ага. Я никогда не стану взрослым мужчиной.
-- Усы у вас тогда уже были?
-- Еще нет. Ими я обзавелся в Киеве. Приехал сюда в 1965 году, а завел в 1967-м. И уже никогда не сбривал. Я потому и не курю -- боюсь, что они пожелтеют. Ведь таких красивых усов ни у кого нет.
-- Это правда. Да еще таких бакенбардов.
-- Я так обрастаю. Когда они сойдутся с двух сторон, у меня получится красивая борода. А вот на макушке волос поуменьшилось.
-- Говорят, умная голова волос не терпит.
-- Это точно. Все равно жалко. Слишком люблю волосы…
-- За три месяца семейной жизни ребенка завести не успели?
-- Нет, зато потом сделал детей предостаточно. Даже не знаю, сколько их всего. Кстати, у меня получаются только девочки. И на меня похожи. Одна -- музыкант, другая -- художница…
-- С их мамами вы общаетесь?
-- Нет, что ты! Когда ко мне приходит женщина и я ее хочу, то совершенно не знаю, какие у нее дальнейшие планы. Некоторые просто хотели от меня ребенка. На самом деле я страшный индивидуалист. Поэтому ни с кем и не уживаюсь.
-- Неужели по-настоящему так никого и не любили?
-- Почему же? Два раза в жизни я испытал настоящее чувство. Первый раз во втором классе. Она была моей одноклассницей. Даже не так любил, как ревновал свою Галю. Хотел, чтобы все знали о моем чувстве. Потом мы разошлись. Без обид и скандалов. Теперь она бабушка. Ну какая бы из нас получилась пара? Я люблю молоденьких. Вот звонила мне сегодня одна. 26 лет. Но она мне не нравится…
-- Что, нос курносый?
-- Да вроде все при ней. И фигурка отличная. Но… с ней не интересно. Молчит много.
-- Разве мужчины не мечтают о такой, которая бы сидела, открыв рот, и ловила каждое слово любимого?
-- Нет уж. Знаешь, когда я устаю от работы, мне надо, чтобы вокруг меня кто-то щебетал. Переключал на другую волну, опускал на землю. Женщина должна быть, как кошка, которую, когда берешь ее на руки, начинает благодарно мурлыкать. И чтобы ластилась. Кстати, я уже заметил, что сельские кошечки гораздо ласковее городских. Те слишком наглые. Их гладишь, гладишь, а она имеет тебя в виду.
-- Может, проще четвероногую усатую селяночку завести?
-- А кто же за ней присматривать будет? Нет. Была вот у меня в Каневе кошечка. Такая ласковая. Всегда чувствовала, когда я должен приехать: залезала на забор и ждала. Недавно приехал, а кошки в хате нет.
-- Наверное, ушла к другому…
-- Обидно. На самом деле, если речь идет о простом удовлетворении физиологических потребностей, мне подойдет любая женщина. Но я СТРАШЕННО хочу любить.
-- Кстати, вы не рассказали о своей второй большой любви.
-- Это было в 1973 году. В то время я как раз собирался уехать из Союза. У меня был бурный роман с девушкой. Она меня очень любила, но я не хотел себя связывать. Я уехал, и мы больше никогда не встречались. Может, я был и не прав… Потом многие женщины хотели женить меня на себе. Но ни одна мне не подходила. Я не хотел терять свободу, да и настоящей любви не встречал. Искусство поглотило меня целиком.
-- Правда, что в Львовском художественном институте вам не давались уроки живописи?
-- Не то что не давались. Просто я никогда не получал по живописи «пятерку». Одни «четверки». Но меня вела моя звезда. В институте я впервые увидел абстракцию, написанную моим учителем Карлом Звиринским. Я чуть не сошел с ума! Это перевернуло мой мир! Шесть лет учебы во Львове я чувствовал, что не такой, как все. А какой, не знал. Понял это только в Киеве. Сказал себе: «Я есмь», и началось… Рука просто сама «ходит», я не знал, что делать. Включилась интуиция. Я получил направление в Институт сверхтвердых материалов. Рисовать стал прямо на работе тушью… Так родился голос моей души -- мой первый цикл. Мной овладела просто дикая сила! Из меня перло, рука не успевала рисовать. Я с завистью вспоминал бога Шиву со множеством рук.
-- И до сих пор так?
-- Конечно. Если бы мог, у меня сейчас было бы не две тысячи картин, а двадцать тысяч… В мастерской лежат тысячи эскизов, которые я так и не использовал.
-- Могли бы ученикам отдать.
-- У меня нет учеников. Я бы взял, но только девочек. Могу учить даже сразу нескольких. Мальчиков не люблю.
-- Зная вашу страсть к женскому полу…
-- Ну это тут вовсе ни при чем. Хотя, не буду скрывать, я часто увлекаюсь женщинами. И они мной. Хотя, признаюсь, в молодые годы страшно себе не нравился. Думал: ну почему я такой некрасивый? А вот недавно выбирал фотографии для своей новой книги и ахнул: «Боже, да я был не так-то и плох!» Правда, с годами стал гораздо лучше.
-- Да какие там ваши годы…
-- И правда, я ощущаю себя двадцатилетним. Хотя последнее время работать стало тяжелее физически. Спина болит. Ведь пейзажи я пишу только согнувшись над столом. Такая техника, при которой картина должна лежать горизонтально. После двух недель стояния разгибаюсь с трудом. Турник вон в мастерской поставил. Правда, «вешаться» на нем забываю. Да и что толку? Видишь, вон в углу пейзажи стоят, их еще надо дорабатывать.
-- Выглядят вполне законченными.
-- Многие так думают. Но только я знаю, что к миллиону деталей на этой картине еще не хватает двухсот. Я и названия своим картинам никогда заранее не придумываю. Только когда работа полностью закончена. Просто не знаю, что у меня получится. Ведь все картины мне сами являются. Это как с женщиной. Я ее не ищу. Она должна ЯВИТЬСЯ. Это что-то свыше. Я только вожу рукой. Поэтому для меня писать на заказ -- адская мука. Да и не надо мне этого. Мои картины и так покупают. Я уже давно экономически независим. Ощутил это в начале восьмидесятых. Тогда-то я и стал многих раздражать…
-- Кто купил вашу первую картину?
-- Писатель Юрий Щербак. Это была графическая работа. Тогда я еще работал в институте с заплатой 120 рублей в месяц. Щербак купил картину за 30 рублей. Я был счастлив! Рисовал ее один день. Подсчитал, что она меня прокормила пять дней. Позднее стал дороже оценивать свои работы. Если трачу на создание день, то должен жить от продажи месяц. Сейчас за проданную картину мог бы спокойно жить год. Это не такие уж и большие деньги. Мои картины должны стоить 50, 100 тысяч долларов. Я же продаю их гораздо дешевле. Потом, к сожалению, до сих пор так и не решен вопрос о создании школы и музея Марчука, где были бы выставлены в достаточном количестве мои работы. Ведь у меня есть картины, с которыми я не хотел бы расставаться и которые не продам ни за какие деньги, а в музее люди могли бы их увидеть.
-- На самом деле вы могли бы уже и не работать.
-- Абсолютно! Если бы я жил, скажем, в Австралии, то уже и не знал бы, какой дворец себе купить. Но мне это не надо. Единственное, чего я хочу, -- иметь много-много стен. Если бы мне дали 10 тысяч квадратных метров стен, я бы не умер, пока не завесил их своими картинами.
-- Сколько квадратных метров вы бы завесили уже сегодня?
-- Три тысячи.
-- Наверняка в Америке вам могли бы предложить еще заветных семь тысяч, но вы вернулись…
-- У меня была страшная ностальгия. Потом, я не хотел жить только для себя. И знал, что многим людям в Украине я нужен. Семьей за десять лет жизни за океаном не обзавелся. Честно говоря, я побаивался американок. Ходил по улицам и лишь облизывался, глядя на тамошних красоток. Язык хорошо я так и не выучил, поэтому до тесных контактов дело не дошло. Представляете себе, что это такое -- столько лет без женщины?
-- Я -- нет.
-- Мука! Так что в Америке меня ничего не держало. Там я мог иметь только деньги. Этого слишком мало. Меня не интересуют бытовые проблемы. У меня и костюм-то первый появился недавно. Купил у Михаила Воронина для церемонии вручения звания народного художника. И машиной недавно обзавелся. Небольшой, но очень удобной -- «Опель Корса».
-- Что может заставить вас страдать?
-- Я всю жизнь страдаю. И из-за того, что не имею в жизни той одной, которую хочу любить.
-- Не боитесь, что вдруг рука перестанет рисовать?
-- Иногда думаю, может, мне и надо было бы остановиться. Найти себе женщину… Я недолюбленный. Это правда… Потом, я никогда не испытал любви к собственному ребенку. Просто не хотелось. А теперь думаю, что, если бы он был от любимой женщины, может, я был бы лучшим в мире отцом…