30 лет назад ушел из жизни один из самых известных полководцев Второй мировой войны
Маршал Георгий Константинович Жуков был на удивление талантливой, но в то же время противоречивой личностью. Недюжинный стратегический талант сочетался в нем с жестокостью к подчиненным, привязанность к семье -- с необузданным темпераментом. Наверное, поэтому столь много написано противоречивых книг и научных работ о жизни и деятельности полководца. В канун 30-летия со дня смерти Жукова «ФАКТЫ» публикуют малоизвестные детали из его биографии, исходя из рассказов людей, окружавших Георгия Константиновича при жизни -- супруги, дочерей, друзей.
-- В конце 60-х годов отец очень сдружился с писателем Константином Симоновым, -- рассказывала в интервью журналисту «ФАКТОВ» старшая дочь Жукова Эра Георгиевна. -- От него мы узнали о том, чего папа нам не рассказывал. Оказалось, чтобы не идти в школу прапорщиков, а попасть на фронт простым солдатом, отец скрыл свое образование. Во время первой мировой людей, имевших хоть какое-то образование, старались отправить учиться на прапорщика или унтер-офицера. Отец закончил четыре класса училища, что давало ему право поступить в школу прапорщиков. Но в приемной комиссии он сказал, что имеет всего два класса церковно-приходской школы -- прямой путь в солдаты. Симонову он признался, почему сделал это.
Накануне призыва папа навестил родных в деревне. Туда же на побывку приехали два молодых прапорщика. На отца они произвели отвратительное впечатление: нескладные, заматеревшие, осунувшиеся. Представив, что после окончания школы он, вот такой заматеревший мальчишка, станет начальствовать над бывалыми солдатами-бородачами, ужаснулся! Поэтому и скрыл училищное образование. Правда, после контузии (тогда он на полгода оглох на одно ухо) его все-таки отослали в учебную команду унтер-офицерской школы. Кстати, отец очень гордился своим первым офицерским званием, даже когда перешел на службу в Красную Армию.
С этим связан эпизод в биографии будущего маршала, который чуть не стоил ему жизни. В 1921 году Жуков в должности командира эскадрона участвовал в подавлении восстания крестьян в Тамбовской области (тех самых, которых маршал Тухачевский затем вытравливал из лесных укрытий хлором). Георгий Константинович отношения к этому не имел, а бросал в атаку своих всадников. В одном из боев командир, оторвавшись от бойцов, преследовал повстанца -- детину двухметрового роста. Здоровяк оказался еще и умелым фехтовальщиком.
Когда отец догнал всадника и уже замахнулся шашкой, тот в одно мгновение выхватил свою и через плечо назад рубанул отца в грудь, -- продолжает Эра Георгиевна. -- Удар был такой силы, что папу выбросило из седла. От смерти его спасло только чудо. Лезвие рассекло ремни от шашки, бинокля и нагана, стеганый сукном полушубок и гимнастерку. Но нательная рубашка оказалась абсолютно целой. Подмога подоспела вовремя, и повстанца зарубили. Когда убитого обыскивали, отец посмотрел его документы. Он, как и папа, тоже был унтер-офицером царской армии, драгуном.
Сражаясь с восставшими крестьянами, Жуков нашел не только славу, но и свою первую любовь.
-- Как-то отец с комиссаром эскадрона Николаем Яниным остановились переночевать в одной из хат, -- рассказывала Эра Жукова. -- Оказалось, там жил священник. Неожиданно они услышали на печи шорох. Конечно, подумали, что это враг, и схватились за оружие. Но сдернув покрывало, обнаружили, что там лежит девушка. Это была Александра Зуйкова, местная учительница. Она приходилась священнику дальней родственницей и спряталась в доме, пережидая, пока бои минуют деревню. Отец с комиссаром решили взять ее к себе в писари. Мол, у них она будет под более надежной защитой.
Правда, через пару дней отцу пришлось спасать девушку по-настоящему. Он стал случайным свидетелем того, как несколько бойцов из соседнего эскадрона гнались за Александрой с весьма недвусмысленными намерениями. Догнав преследователей, он отлупил их хорошо, в молодости был очень сильным. У них с Александрой завязалась дружба, а потом они поженились. Несмотря на все тяготы и лишения, мама следовала за папой повсюду.
Она умудрялась найти выход из любой ситуации. После гражданской войны папа служил в Белоруссии. Жили очень бедно. Купить ничего нельзя было, все выдавалось по карточкам, и мама стала вручную перешивать старые солдатские гимнастерки на юбки и платья. Из нательных рубах и кальсон шила белье, а обувь плела из старых ремней и веревок. Только в 1932 году, переехав в Москву, они обзавелись кое-какими вещами. Мама рассказывала, что родственники подарили ей меховое пальто (небывалая по тем временам роскошь). Но она его не носила, а хранила, так как знала, что в случае крайней необходимости такое пальто можно поменять на продукты.
Однажды, вернувшись из отдыха в Крыму, родители не обнаружили в своей коммуналке некоторых вещей, в том числе и пальто. Папа, конечно, заявил в МУР, но милиция так и не смогла найти украденое. И вдруг одна из знакомых увидела на улице женщину в мамином пальто. С помощью милиции ее задержали. Оказалось, незнакомка приобрела эту вещь в комиссионке. После разбирательств пальто вернули законным владельцам, но мама так ни разу и не надела его. От бесконечных переездов из гарнизона в гарнизон оно пришло в негодность.
-- Мы переезжали так часто, -- продолжает рассказ Эра Георгиевна, -- что я не успевала запомнить номера школ, в которых училась, улицы и дома, где нам приходилось жить. Все наши пожитки в то время умещались в двух чемоданах. Третий был для папиных призов, полученных на соревнованиях, ведь он любил верховую езду. Впервые мы почувствовали, что у нас есть свой дом, только в Киеве. Это произошло осенью 1939 года, после успешного завершения боев на Халхин-Голе. Отец очень хотел попасть в Киев. Во-первых, Особый Киевский военный округ считался элитным, поэтому для военного человека возглавить такое формирование было очень престижно. А во-вторых, Киев очень нравился отцу. Приехав в этот город, мы словно перенеслись в другой мир.
Киев тогда расцветал на глазах. Прошло пять лет, как он вновь официально стал столицей Украины. Велось крупномасштабное строительство. И хотя новое жилье предназначалось для партийных деятелей и военных, нас поселили в небольшом домике по улице Кирова (сейчас Грушевского). И об этом мы нисколько не жалели. Особнячок был просторный и уютный, с красивой мебелью. Я, тогда еще ребенок, была без ума от небольшого дворика с садиком. Первое время любимым местом в городе был наш дом и дворик. Конечно, все мы приходили в восторг от Крещатика и каштанов, соборов и церквей. Кстати, чтобы мы сестрой смогли побывать в Печерской лавре, папа спользовал свое служебное положение единственный раз. Тогда посещение святыни было ограниченным, да и показывали далеко не все. Но отец позвонил, и нас на служебной машине привезли к воротам лавры. Экскурсовод ходил только с нами и показал места, куда обычным посетителям доступ был закрыт.
Мы очень полюбили Киев, и расставание с ним было для нас тяжелым. Даже отец, мужественный и стойкий человек, не смог сдержать эмоций. В январе 1940 года его назначили начальником Генерального штаба. Папа понимал, что война не за горами, поэтому, прощаясь с нами на киевском вокзале, он не смог сдержать слез. А напоследок сказал, что таким он Киев уже не увидит. Его слова в какой-то степени оказались пророческими.
Как известно, война стала для Жукова вершиной его карьеры. По ее окончании полководец был одной из самых популярных и знаменитых личностей не только в Советском Союзе, но и за рубежом. Возможно, это сыграло с ним злую шутку. Сталину, а затем Хрущеву, которому Георгий Константинович помог захватить власть, мешала популярность военачальника. Поэтому оба, каждый в свое время, старались избавиться от неудобного маршала. Но, по словам близких, хрущевская опала стала для него особенно болезненной. С этим связан малоизвестный эпизод биографии полководца.
-- Мы знали: если папа молчит, это первый признак, что ему очень плохо, -- вспоминала Эра Георгиевна. -- Он был потрясен отставкой, ведь военная служба для него -- смысл всей жизни. А тут его лишили всего, что с ней связано. Последней каплей было исключение отца из состава Президиума ЦК. Чтобы не сломиться, он принял безумное, на первый взгляд, решение: стал пить снотворное. Но это его спасло. Примет лекарство -- проспит несколько часов. Проснувшись, поест, побреется -- и снова снотворное… Так продолжалось 15 суток. Мы боялись, что его организм не выдержит такой нагрузки. Но он категорически запретил кому-то сообщать и вызывать врачей. Затем прекратил пить таблетки и… на целый день отправился на рыбалку. Вернулся он другим человеком. Очень изменился за эти 15 дней, но мы поняли, что он сумел победить всю свою боль и разочарование.
После этого он написал в ЦК письмо с просьбой разрешить поехать с семьей на курорт. Это пошло папе на пользу. Его силы восстанавливались буквально на глазах. Вернувшись с отдыха, стал писать письма на имя Хрущева, просил предоставить ему любую должность, даже обычного преподавателя в военном вузе. Но на все письма отца приходил ответ: «Пока такой возможности нет».