Воспитанникам школ запрещалось посещать даже театр, за исключением тех представлений, где хор пел «Боже, царя храни»
Последнее «прости» родной школе -- и на волю! Чтобы выпускной вечер запомнился их чадам навсегда, родители чего только не затевают. После танцев до упаду -- гулянье до рассвета. А чтобы «детки» не порастерялись, нанимают троллейбусы, трамваи и пароходы (только до самолетов дело еще не дошло). Выпускникам прошлого столетия о таком и не мечталось. Им даже мундиры не разрешалось сменить на менее строгий наряд в торжественный момент прощания с гимназией (или училищем), а девицам -- форменные платья. Впрочем, привыкшим к строгим правилам ученической жизни гимназистам это казалось естественным.
Необходимость строгих рамок диктовалась целью -- воспитанников и воспитанниц учебных заведений готовили к «служению общественной пользе». Служить таковой могли только дисциплинированные люди, а ничто так не приучает к дисциплине, как казарма. И вот мальчики -- в мундирах, носить которые были обязаны даже на каникулах. В зной мундир был застегнут на все пуговицы, а на голове красовалась фуражка: ходить по улицам без нее гимназисты не имели права. Бляхи на ремнях должны были быть начищены до зеркального блеска, и воспитатели внимательно следили за соблюдением этого правила. Каждая гимназия имела свою форму -- с отличиями. На головном уборе или на мундире непременно присутствовала эмблема учебного заведения, поэтому если кто нашкодил, его легко было найти.
Но из рамок приличий выходили немногие и нечасто. Константин Паустовский, описывая школьные обычаи, вспоминал, как в младших классах мальчишки устраивали небольшие потасовки. За драки их наказывали: надзиратели могли и в отдельной комнате запереть. Впрочем, наказания в учебных заведениях разнились -- если во 2-й киевской мужской гимназии с воспитанниками особенно не церемонились, то в 1-й телесные наказания не были приняты. В пансионах, где жили ее ученики, -- крахмальные простыни, сияющие столовые приборы -- как среди всего этого уши надирать?
Понятно, что и воспитанниц института благородных девиц не пороли, но от этого им было не намного легче -- они все равно чувствовали себя на казарменном положении. Институтки практически были лишены папенькиной-маменькиной опеки. Отлучаться из учебного заведения они могли лишь в случае болезни или смерти кого-либо из родителей или близкого родственного круга, и то в сопровождении классной дамы. Родственники могли навещать девиц, но только в дни празднеств по определенным часам. Лишь иногородним позволялось приезжать в другие дни, однако встреча могла состояться в свободное от занятий время. Отыскать его было не так просто, потому что день у девиц был расписан буквально по минутам. Девушки круглосуточно находились под наблюдением воспитательниц, которые и жили, и столовались при институте. Не все воспитанницы выдерживали такой надзор -- иных отпускали домой.
Впечатлительные встречались и среди мальчиков -- их родители не мирились с тем, что к детям применяли строгости. Про мать известного украинского композитора Мыколы Лысенко рассказывали, что она переводила сына из пансиона в пансион, едва заметив, что воспитатель на него «не так посмотрел». Будучи выпускницей Петербургского Смольного института, она к тому же была настроена против всего украинского. Но магия Киева такова, что в конце концов Лысенко сделался выразителем украинской души.
Однако вернемся к гимназическим строгостям. Их поборниками были не одни надзиратели. К «непедагогичным» приемам прибегали и директора.
-- Мальчишкам во все времена хотелось поскорее почувствовать себя взрослыми -- вот и потягивали папироски, -- рассказывает исследователь киевской старины Людмила Ковалева. -- Рассказывать им, как это вредно? Директор 4-й гимназии пошел по другому пути. Когда родители сдавали свое чадо в учение, он ставил условие: они не должны оспаривать его методы борьбы с курением. Те охотно соглашались, думая, что уж их-то чада это никак не коснется. Но классе в четвертом-пятом мальчики начинали покуривать. Если воспитателю случалось поймать курильщика, он приглашал его к директору. Тот выкладывал на стол пачку махорки, ставил перед провинившимся стакан воды и давал ему задание -- съесть махорку, запивая водой. После этого удалялся из кабинета, но вскоре появлялись преподаватели -- известно было, что после первой же порции махорки у бедолаги начиналась ужасная рвота. После такого урока у курильщика никогда не возникало желания затянуться табачным дымом.
А уж как высоки были требования к знаниям!.. Экзамены тогда сдавали по 8--12 предметам. Если гимназист проваливал хоть один, его оставляли на повторный курс. Александр Кошиц (известный композитор и дирижер, уехавший впоследствии в Канаду) вспоминал, что в один год не сдал греческий и латынь. Пришлось пересдавать, и он закаялся пренебрегать занятиями даже ради самых благих целей.
Если не в театре и на маскараде, то где знакомиться мальчикам и девочкам? Ведь на улице неприлично! Знакомились на катках, концертах, балах. Если девочка очень нравилась, а подойти к ней было неудобно (да и невозможно -- часто гимназисток сопровождали гувернантки), мальчишки бросали им под ноги камешки, завернутые в бумажки. Писали милые глупости, спрашивали, как зовут, признавались в любви. Девочки в ответ просили… помочь по каким-нибудь предметам.
Самой большой наградой для мальчика было, если девочка, уезжая на каникулы, разрешала проводить себя. Провожали даму до той точки, где ее встречали родители. После этого надо было возвращаться домой. Провожание часто проходило на пароходе, что делало общение особенно приятным. Кстати, уже известный читателю Александр Кошиц свои экзамены провалил именно потому, что нравившаяся ему девочка разрешила себя проводить.
Но вот учение закончено -- выпускной бал! К нему готовились загодя. В мужскую гимназию приглашались сестры и их подруги, в женскую -- братья и их друзья. Выпускники должны были приходить на торжество в форме же, но ее украшали белые воротнички и манжеты. Никаких открытых платьев и оголенных плеч!
Непременный фрагмент бала -- концерт. Поскольку воспитанников учили играть на музыкальных инструментах, на выпускном балу они демонстрировали свои музыкальные способности. Апогей бала -- танцы! Играл оркестр, а выпускники и выпускницы чинно выступали в полонезе, кружились в мазурке. В начале XX века выпускники иногда просили воспитателей разрешить танго. Так же, как и чарльстон, этот танец считался фривольным, а таковые позволялись только после «обязательной программы», в которую входили полонез, мазурка, паде-катр, паде-грас, вальс.
Накрытых столов на выпускных тогда не было и рассвет встречать не ходили. Зато выпускники не жаловались на качество знаний. А киевские учебные заведения закончили не последние люди. В 1-й гимназии учился Константин Паустовский, во 2-й -- тот самый Игорь Сикорский, вертолеты которого прославили Америку. Серж Лифарь, Иван Нечуй-Левицкий, Александр Вертинский… Последний, правда, был отпетым двоечником и до конца гимназического курса не дотянул, но и того, что успел выучить, ему хватило, чтобы заворожить не одну страну. Анна Ахматова -- выпускница Фундуклеевской гимназии, которую, однако, так не любила, что, окончив, чувствовала себя подобно каторжнику, сбросившему кандалы. Вряд ли она одна испытывала такие чувства в день выпуска, но впоследствии… Разве мы не удивлялись, что бывшие гимназистки бабушками помнили выученное в классах?