Свои предложения по этому кошмарному оружию харьковский ученый сформулировал раньше, чем Андрей Сахаров. Ныне 78-летний физик работает над мирной задачей -- проектом термоядерной электростанции
«… Я был студентом первого курса Московского госуниверситета, когда министр электроприборостроения Василий Махнев привел меня и Андрея Сахарова, которого называют отцом водородной бомбы, на прием к главе НКВД Лаврентию Берии, -- говорит заслуженный деятель науки и техники Украины Олег Александрович Лаврентьев. -- Берия тогда курировал новейшие военные разработки, в том числе ядерные. Я полагал, что он сразу начнет расспрашивать меня о моих предложениях по водородной бомбе, но он доброжелательно так спросил: «У вас что, зуб болит?» -- мол, щеки у меня пухлые. А они от природы такие, хотя я был тогда худым, как щепка. Остальные вопросы Берии оказались также совершенно не относящимися к водородной бомбе. Только потом я понял: Лаврентий Павлович «прощупывал» -- не сумасшедший ли я. После нашей беседы он дал письменное распоряжение руководителям атомного проекта академику Курчатову, генералам Павлову и Ванникову «поговорить со студентом, помочь ему в учебе и по возможности пристроить к делу».
Чтобы встретиться с ведущим научным сотрудником Института физики плазмы Национального научного центра «Харьковский физико-технический институт» НАН Украины 78-летним Олегом Александровичем Лаврентьевым, мне пришлось прибегнуть к протекции его коллеги -- ученый 28 мая защитил докторскую диссертацию и сейчас ужасно загружен оформлением документов.
-- Из-за бюрократических дебрей я десятилетиями откладывал защиту докторской, а в конце прошлого года директор нашего института нашел остроумный способ заставить-таки меня пойти на защиту. «Если к 20 декабря не напишешь докторскую, -- заявил он мне, -- то меня снимут с директорского поста», -- говорит Олег Лаврентьев. -- Это, конечно, шутка, но она сработала… Еще в 1973 году я попытался получить степень доктора наук, зарегистрировав свои разработки по водородной бомбе как открытие. Но в архиве ЦК КПСС не сумели тогда найти необходимый документ -- мой письменный отчет о своих идеях, который я написал в июле 1950 года перед увольнением в запас со срочной воинской службы, которую я проходил 6 лет.
-- Неужели писали этот документ прямо в казарме?
-- Нет, для этого мне выделили отдельную комнату в здании штаба. Впрочем, как создать водородную бомбу, я придумал действительно в казарме. Ключевые идеи у меня сформировались в 1948 году, кстати, немного раньше, чем у Андрея Сахарова. Тогда я служил на узле связи на Сахалине. Высшего образования у меня еще не было -- закончил лишь школу-семилетку. Но уже в школе штудировал научные труды, в том числе по ядерной физике, и в армии находил время посидеть над учебниками по высшей математике и другим точным дисциплинам. Радиопередатчики на нашем узле связи были маломощными, действовали на 10--15 километров. Вот мы с приятелями и решили сделать направленную антенну. После этого радиус действия передатчика возрос до 300 километров. Но у меня были куда более интересные идеи -- в 1941-м я направил в Академию наук СССР предложения по ядерному реактору на быстрых нейтронах, а в Министерство обороны -- по управляемым реактивным снарядам. Из академии не ответили, а из Минобороны через 8 месяцев пришла отписка. Наученный этим опытом, я не хотел писать куда-либо о водородной бомбе.
У меня был план: получить среднее образование, поступить в Московский госуниверситет и только тогда посвятить компетентных людей, которых я обязательно встречу, в суть моих предложений. Но в январе 1950 года президент США Трумэн выступил перед сенатом с речью о необходимости ускорить работы по водородной бомбе. Советские газеты, радио комментировали это как ядерный шантаж. Но у меня была другая точка зрения, и я решился написать Сталину. В письме была лишь одна фраза: «Я знаю секрет водородной бомбы». Ответа я не получил. Думаю, причиной тому был 70-летний юбилей вождя -- письма-то ему приходили мешками. Через два месяца я написал в ЦК ВКП(б). Реакция была почти мгновенной: через две недели ко мне приехал сотрудник Сахалинского обкома партии, инженер-полковник Юрганов. Мы поговорили о физике, но суть своих предложений я ему решил не сообщать. Для него, вероятно, главным было проверить, нормален ли я, ведь психически нездоровые люди зачастую выдвигают всяческие «научные» идеи.
-- На следующий день из обкома распорядились выделить мне отдельную комнату, чтобы я мог подготовить письменный отчет о своих идеях, -- продолжает Олег Александрович. -- В августе я уже сдавал вступительные экзамены в МГУ. Вскоре со мной встретился сотрудник ЦК ВКП(б) Сербин, предложивший написать еще один отчет.
Реакция на этот документ последовала через несколько месяцев. У нашего курса была первая в студенческой жизни сессия. 3 января мы сдали экзамен по высшей математике, потом долго гуляли. А вечером в общежитии меня ждала записка: позвонить по такому-то телефону. На другом конце провода я услышал: «С вами говорит министр электроприборостроения Махнев. Приезжайте к Спасской башне Кремля. Для вас уже заказан пропуск». Когда я назвал свою фамилию у окошка бюро пропусков, заметил, что на меня странно покосился какой-то молодой человек. Затем мы с ним шли в одном направлении. «Наверное, поставлен присматривать за мной», -- подумал я, тем более что он зашел за мной в приемную министра. Вскоре к нам вышел Махнев. «Знакомьтесь, -- обратился он ко мне, -- это талантливый ученый Андрей Сахаров, он знакомился с вашим отчетом».
Мы сразу направились к Лаврентию Берии. У него был огромный кабинет. Посередине стол буквой «Т», вдоль стен -- кресла, окна плотно зашторены. Берия вышел из-за стола нам навстречу, пожал руки. Кстати, ладонь у него не была потной, как затем писал Сахаров. Берия расспрашивал меня о родных, учебе, службе в армии, а затем попросил нас с Сахаровым подождать министра в приемной.
-- Он вас угощал?
-- Нет. А вот в приемной два молодых капитана предложили нам лимонад. Сахаров отказался, а пить одному мне было неудобно.
Вскоре вышел, улыбаясь, Махнев -- Берия остался мной доволен. Затем в коридоре министр стал предлагать мне взаймы денег -- вероятно, обратил внимание, что я был на грани физического истощения. Ведь стипендию на первом курсе я не получал, а армейские запасы уже закончились. Но у министра я денег не взял, хотя тот и убеждал, что вскоре у меня все изменится и долг смогу вернуть. Отказался я и от предложения поужинать в кремлевском буфете. Платить-то мне было нечем. Я не знал, что тогда там все было бесплатно.
На улице мы разговорились с Сахаровым. Обсуждали вопросы физики, а на прощание он мне сказал: «Давайте работать вместе».
-- И что же изменилось в вашем положении?
-- В те годы высшее образование было платным. Но с меня денег не брали, к тому же назначили стипендию: сначала обычную, а затем -- повышенную, Сталинскую. Мне также выделили комнату в доме на набережной Москвы-реки и право брать на дом книги из Государственной научной библиотеки имени Горького.
В Москве, в Архиве Президента Российской Федерации, мне удалось ознакомиться с запиской, которую Берия продиктовал после нашей встречи. Там сказано буквально следующее: «И не забудьте студента. Курчатову, Ванникову, Павлову -- вызовите его, поговорите, помогите с учебой и, по возможности, пристройте к делу».
Но в 1951-м об этой записке я ничего не знал. Поэтому встреча с Курчатовым была для меня совершенно неожиданной. В общежитие приехал молодой человек в штатском и говорит: «Поедете со мной». В те годы спрашивать «Куда?» было не принято. Он привез меня к какому-то забору с колючей проволокой наверху. Я испугался: неужели здесь, в закрытом учреждении, мне предстоит работать? Но то был черный ход в одно из министерств. В кабинете, на дверях которого было написано «Начальник главка Ванников», меня встретили двое генералов и бородатый человек в штатском -- Курчатов. Он взял с меня слово закончить университет за три года. У меня опыт в этом деле был -- в армии мне разрешили ходить в вечернюю школу, и я за год прошел курс восьмого, девятого и десятого классов. Курчатов, кстати, тоже закончил вуз то ли за два, то ли за три года. Он дал мне номер своего домашнего телефона, пообещал устроить в свой Институт атомной энергии.
-- Смерть Сталина и последовавший вскоре за ней арест Берии ударили и по мне, -- продолжает ученый. -- Меня сразу лишили повышенной стипендии и стали взыскивать плату за учебу. Я пошел на прием к декану, а он заявил: «Ваш благодетель умер». Пришлось снова писать в ЦК партии. Меня вызвал референт Никиты Хрущева Панасенко, физик по образованию. Он помог прекратить необоснованные гонения. Обещание досрочно окончить университетский курс, данное Курчатову, я выполнил. Но после защиты диплома я не не смог устроиться в институт Курчатова -- меня почему-то невзлюбил один из замдиректоров, Синельников. Уже когда я приехал по рекомендации Панасенко в Харьков, то первое, что услышал от тогдашнего директора института, было: «Что вы не поделили с Синельниковым?» Не исключаю, что меня решили оттеснить как нежелательного конкурента.
-- Удалось ли отыскать отчет о водородной бомбе, который вы написали, будучи солдатом?
-- Его обнаружили в Архиве Президента России в 90-е годы и опубликовали в академическом журнале «Успехи физических наук». Экземпляр журнала мне торжественно вручили на заседании ученого совета нашего института. Мне даже пришлось стать одним из героев документального фильма «Секретные физики», который снял российский телеканал «Культура».
-- Чем вы занимались после переезда в Харьков?
-- В советские годы наш коллектив разработал проект термоядерной электростанции мощностью миллион киловатт, но добиться ее постройки не удалось. Ныне в Италии планируется создать подобную электростанцию вдвое меньшей мощности. Бюджет стройки -- 4 миллиарда евро. Мы понимаем, что таких денег в Украине не выделят. Мы создали проект небольшой станции стоимостью миллион долларов. Но и на эту сумму инвестора найти непросто. Поэтому сейчас работаем над малогабаритной термоядерной электростанцией, энергии которой хватит на снабжение поселка. Ее стоимость будет исчисляться лишь тысячами долларов.