Лариса Арзуманян -- мама двух детей и бабушка двух внуков -- считает, что ее сердце спас кардиохирург, а ныне директор Института сердечно-сосудистой хирургии Геннадий Кнышов. Он же не видит в той операции ничего необычного и утверждает, что успех во многом зависит от оптимизма и жизнелюбия человека
-- Сын, когда ему лет десять было, как-то прибежал с улицы и спрашивает: «Мама, мальчишки во дворе говорят, что у тебя капроновое сердце. Это правда?», -- вспоминает Лариса Ивановна. -- А я ему отвечаю: «Нет, такого не бывает. У меня только кусочек сердца заменили -- клапан. Теперь он искусственный». Операцию на сердце мне сделали, когда Ашоту не было и четырех лет, а дочке -- год и четыре месяца. Что можно было им тогда рассказать?
… О том, что Лариса приехала в институт Амосова слишком поздно, что у нее запущенный ревматизм и практически не работают два клапана сердца, ей сообщили сразу после обследования в институтской поликлинике. Чувствовала она себя ужасно. Дома, в Алчевске Луганской области, ее почти год лечили антибиотиками и другими тяжелыми препаратами, после чего печень практически пришла в негодность.
-- Мне сказали прямо: «Операцию вам делать бессмысленно, не выдержите»,-- продолжает Лариса Ивановна. -- Скрывать что-либо от пациентов или их родственников здесь не принято. Так что серьезность положения я понимала. Но сердце дрогнуло, когда одна из врачей доверительно и нежно попросила: «Поезжай домой, Ларисочка. Не надо нам статистику смертности портить. » Умирать не хотелось… Дети были совсем маленькие. Муж пришел в отчаяние. Ему тоже говорили, что операцию я не перенесу. Тогда он стал умолять меня: «Поехали домой, Лариса. Сколько проживешь, столько проживешь… ». Я наотрез отказалась ехать. К тому времени уже разузнала, что такие операции, как нужна мне, очень хорошо выполняет Геннадий Кнышов. Он не стал пугать меня, наоборот, обнадежил, и сомнений в том, что я делаю все правильно, у меня не осталось. Муж должен был возвращаться домой, к детям. Я проводила Андрея до лифта, и он сказал мне: «Прости, если что-то было не так. Сейчас свою судьбу ты выбрала сама… ». Перед отъездом в Киев мы сфотографировались вчетвером, вместе с нашими малышами. Все время, пока я находилась в клинике, у меня на тумбочке стояла эта фотография. Разве могла я не вернуться к ним?
-- Когда я училась в школе, на глаза мне попалась книга Амосова «Мысли и сердце», -- вспоминает Лариса Ивановна. -- Прочла ее. Книга тогда потрясла меня до глубины души. Но разве могла я представить себе, что операция на сердце через несколько лет предстоит и мне, что я познакомлюсь с Николаем Михайловичем и только по воле случая не стану его пациенткой? На самом деле нет ничего случайного в нашей жизни. В этом мне приходилось убеждаться не раз.
В детстве Лариса несколько раз болела ангинами. Но кто придавал этому особое значение? Со здоровьем особых проблем не было. Вышла замуж, поменяла украинскую фамилию на армянскую -- Арзуманян. Родила сына, а когда малышу было два месяца, Лариса, кормящая мама, чтобы не пропустить сессию в институте, поехала вместе с Ашотом в Славянск на экзамены.
-- Там я в очередной раз заболела ангиной, после которой у меня начали сильно болеть ноги и, очевидно, развился ревматизм, -- говорит Лариса Ивановна. -- Бабушка мне парила ноги в крапиве, применяла другие народные средства, и симптомы удалось снять. Но во время второй беременности болезнь обострилась. Из-за этого роды были преждевременными, дочка появилась на свет крошечной, весом 850 граммов. Просто чудо, что нашим алчевским врачам в то время удалось ее выходить без супер-аппаратуры и дефицитных препаратов. Спасали любовью, заботой. Сколько еще раз на моем пути встречались настоящие врачи, такие же добрые и щедрые душой люди, которые спасали меня!
Когда дочке было четыре месяца, Лариса попала в больницу. Лечение не давало результата, состояние ухудшалось. Одна из консультировавших Ларису врачей посоветовала ехать в Киев, в Институт сердечно-сосудистой хирургии, и постараться найти там хирурга Геннадия Кнышова, сказав: «Он может вам помочь».
-- Я шел по коридору и обратил внимание на красивую молодую пару, -- вспоминает директор Института сердечно-сосудистой хирургии академик Геннадий Кнышов. -- Правда, было видно, что женщина тяжело больна. Помню, я еще подсказал семейству, как пройти в поликлинику. А через несколько дней мы встретились вновь, и Лариса стала моей пациенткой. Но операцию я сделал не сразу: необходимо было ее серьезно обследовать, подготовить.
-- Многие врачи говорили тогда, что шансов у Ларисы нет…
-- Шанс есть всегда. К тому же женщина сразу поразила меня своим жизнелюбием, оптимизмом. С нытиками обычно сложнее. У них и результат бывает хуже. Лариса не хотела мириться с тем, что больна, ни до операции, ни после нее. А операция была сложной: один сердечный клапан, уничтоженный инфекцией, пришлось заменить, второй -- почистить. Сердце стало работать нормально. Лариса постоянно приезжала к нам на контрольные обследования, привозила фотографии детей, с гордостью рассказывала о своем детском саде. В нем есть группы для детей со слабым сердцем, с пороками. Некоторые из них приезжают к нам на консультацию, чтобы специалисты могли вовремя подсказать родителям, что делать. Несколько лет назад у Ларисы началась аритмия, и моему коллеге, Валерию Залевскому, пришлось поставить ей кардиостимулятор: под кожу вшить миниатюрный прибор, а электроды, идущие от него, с помощью катетера ввести в сердце. Устройство держит в норме сердечный ритм. Кардиохирургия, к счастью, сегодня может сделать многое, чтобы спасать людей, не обрекая их на мучения.
-- Мне кажется, что в памяти у меня осталась каждая минута, проведенная в институт Амосова тогда, 26 лет назад, -- говорит Лариса Ивановна. -- Моменты были и радостные, и горестные. Люди знакомились, становились родными, переживали друг за друга. Каждый понимал, что человек, уходящий на операцию, может не вернуться. У нас были свои ритуалы, которые строго выполнялись. Перед операцией женщины делали прическу, подкрашивали глаза. Когда человека увозили в операционную, соседи по палате ставили его тапочки ровно, аккуратно. И ждали известий. Конечно, трагедии были. Но надежда на то, что у тебя все будет хорошо, оставалась.
Ларису вызвали на консультацию к Николаю Амосову.
-- Идти к нему было страшно, все же директор института, -- продолжает женщина. -- Но Николай Михайлович, посмотрев результаты обследований и мою карточку, сказал: «Ты смелая девушка, раз вышла замуж за кавказца. Молодец. Значит, и операцию перенесешь нормально». Он собирался оперировать меня лично, хотя я не просила его об этом. Поток пациентов был большим, и что-то затем помешало ему это сделать. Я подумала тогда, что не буду вмешиваться в ход событий. Судьба сама выберет для меня хирурга. К моменту, когда меня уже можно было оперировать, из командировки вернулся Кнышов.
За несколько дней до операции проведать Ларису приехала из Луганской области ее тетя и привезла маленького Ашотика. Сын не отходил от мамы ни на шаг. А когда услышал «взрослый» разговор и понял, что его маме будут делать опасную операцию, стал очень серьезным и заявил: «Моя мамочка молодая. Она не умрет».
-- Я рассердилась на врача за то, что не вовремя завел разговор, но, с другой стороны, как много значили для меня слова сына! -- говорит Лариса Ивановна. -- У меня не было мыслей о смерти, откуда-то взялась уверенность, что все будет хорошо. Об операции воспоминания смутные. Помню, когда санитарочка тетя Саша доставила меня в операционную, то сказала: «Я вам привезла свою красуню». И на душе стало так тепло… В операционной я увидела потрясающе красивые глаза ассистентов, парня и девушки. Я даже сказала им об этом. Лица скрывали маски. Затем -- сон. Очнулась в реанимации. Рядом со мной врачи. Первое, что услышала -- «Только не пытайся говорить. У тебя трубочки во рту». И вновь ощущение, что все тебя любят. Я ведь в Киеве осталась одна, родные не могли находиться со мной, муж работал, а на маминых руках были наши малыши. В первый же день после операции в реанимацию пришел Амосов и дал мне попить чуть-чуть кефира. Вкуснее того кефира я в жизни не пробовала. До сих пор помню его вкус.
В реанимации Лариса пробыла две недели. Операция прошла удачно, и можно было возвращаться в свою палату, где ее ждали с нетерпением.
-- Отправляясь на операцию, я пообещала, что обратно приду самостоятельно и буду улыбаться. Обязательно, -- вспоминает женщина. -- Правда, оказалось, что перед тем как отпустить пациента из реанимации, смазывают йодом всю рану, чтобы не развилась инфекция. Это очень-очень больно. После процедуры иду, плакать хочется, но зубы сжала -- и улыбаюсь. Вот такой характер.
Из Сухуми свекор передал Ларисе в больницу большую посылку с лимонами, мандаринами и… водой «Нарзан». Всего этого хватило не одной Ларисе, но и другим послеоперационным больным. А к посылке была приложена записка, адресованная врачам: «Огромное спасибо великому украинскому народу от великого армянского народа за то, что спасли мою невестку». Это была единственная дозволенная в амосовском институте форма благодарности. Все хорошо знали табличку с таким текстом: «Просьба к родственникам больных: подарки сотрудникам института не дарить (кроме цветов). Амосов».
Когда Лариса вернулась домой, не могла нарадоваться на детей. Они же, хоть и маленькие совсем, оберегали и щадили ее. «К маме на ручки нельзя. У нее больное сердце», -- говорили дети. И никогда не просили взять их. Так же любят и заботятся они о маме и сейчас, став взрослыми. Ашоту скоро 30. Дочке, которая и сама уже мама двух детей, 27.
-- Поначалу после операции я все думала: «Хоть бы дочку в первый класс отправить», затем -- «Хоть бы сына вырастить… » -- вспоминает Лариса. -- А теперь меня уже радуют внуки -- шестилетняя Армине и четырехлетний Армен. Вот это счастье, которым я обязана всему коллективу Института сердечно-сосудистой хирургии и лично Геннадию Кнышову. Он действительно подарил мне жизнь.