Ровно 50 лет назад, 5 ноября 1953 года, в Киеве было открыто движение по крупнейшему в Европе цельносварному мосту, названному впоследствии именем его создателя
Директор Института электросварки академик Евгений Патон, отправляя в 1951 году Софью Островскую в длительную командировку на днепропетровский завод, напутствовал свою сотрудницу: «Я вам тылы прикрою, а вы там пожестче с контролем -- мост надолго делается». И Софья Аркадьевна в приемке конструкций для будущего киевского моста навела страшные строгости…
О некоторых эпизодах подготовки и строительства уникального моста, названного именем Евгения Патона, «ФАКТАМ» рассказал заведующий лабораторией Института электросварки НАН Украины Виктор Ковтуненко.
-- В те годы я был студентом КПИ, -- вспоминает Виктор Ковтуненко, 47 лет проработавший в своем институте, -- и часто ездил с другом моих родителей Евгением Радзевичем на строительство моста. Оно велось с левого берега. Туда мы добирались по временному деревянному Наводницкому мосту, находившемуся рядом со строящимся.
Евгений Радзевич руководил «Мостоотрядом» N 2, а в свободное от работы время учил меня водить машину. На его «Москвиче-401» мы ездили по Предмостной слободке, Броварскому шоссе, вымощенному булыжником. Только колея была выложена кирпичом.
До революции на месте строительства стоял знаменитый Цепной мост. Во время своего первого свидания с Киевом в 1891 году Евгений Оскарович был поражен этим творением английского инженера Чарльза Виньоля. В годы гражданской войны, отступая из Киева, мост взорвали белополяки. Для профессора КПИ Евгения Патона случившееся стало настоящей трагедией. Он дал себе слово восстановить мост. Это был один из самых известных его проектов. Новый мост, получивший имя Евгении Бош, открыли в 1925 году, но в годы Великой Отечественной он также был разрушен.
Понимая, как в послевоенное время сложно было бы возводить на Днепре новые каменные опоры, в своем новом проекте академик Евгений Патон сохранил прежнюю разбивку на пролеты: четыре судоходных по 87 метров, 18 -- 58-метровых и два небольших, над проездами у берегов. Общая протяженность моста составила 1543 метра.
Очень ярко рассказывала о подготовительной работе старший научный сотрудник нашего института Софья Островская. Варили конструкции для моста на Днепропетровском заводе имени Бабушкина на протяжении двух лет. И все это время Софья Аркадьевна, находившаяся здесь в командировке, регулярно описывала Евгению Оскаровичу ход дел на заводе, а в ответ получала не менее детальные инструкции. В том числе по неуступчивости в вопросах качества сварки. Патон даже разработал дифференцированную систему оплаты: сварил шов на «отлично» -- получай премиальные, на «хорошо» -- оплата уменьшалась.
По рекомендации Патона Софья Островская сделала ставку на ребят, демобилизованных из армии, без специальности, обучив их варить очень качественные швы. Асов-автосварщиков переучивать не рискнула. Только одного из них оставила, но и тот поначалу пытался ее надуть: подозрительно быстро прогнал шов. Софья Аркадьевна без труда вычислила, что работа велась не по режиму, а с увеличенной скоростью. Значит, нужного провара шва не было. Парень даже покраснел, когда понял, что его хитрость раскусили. Потом работал безупречно.
Заводское ОТК со сварки моста убрали, так как оно подчинялось дирекции. Поставили наших приемщиков, из института. Это тоже Евгений Оскарович придумал, чтобы иметь неподкупных контролеров качества. Без данного нами «Добро!» инспектор МПС конструкцию не принимал, как и велел Патон.
Директор завода вычитывал представительницу нашего института: «Противопоставляете себя орденоносному коллективу? Да это же выйдет золотой мост! Будем жаловаться!» -- «Хоть Папе Римскому!» -- не сдавалась Софья Аркадьевна. В дальнейшем выяснилось, что заводчанам выгодно давать сразу высокое качество, а не переваривать постоянно отбракованные швы за сверхурочные.
А с качеством сварки интересная история произошла уже после смерти Патона. В Киев приехали румынские мостовики и технологи и, увидев образцы швов с моста имени Патона, усомнились, что на гигантском сооружении можно добиться такого идеального качества. Тогда на их глазах в институтской лаборатории сварили метр шва. Но они все равно не верили. Пришлось отвезти гостей на мост. А там швы давным-давно находились под краской. Оттерли ее кое-где и только тогда румыны убедились: на живом мосту был точно такой же красивый шов, как и в лаборатории.
-- И в отпуск Евгений Патон Островскую не пускал, -- продолжает Виктор Алексеевич. -- Разрешал только раз в три месяца наведаться в Киев. Но и то, как только увидит в институте, интересовался: «А обратный билет в Днепропетровск вы уже взяли?» Сотрудники, ехавшие в Крым или в Одессу к морю, как правило, вызывали свою коллегу к киевскому поезду. По дороге на курорт передавали Софье Аркадьевне записки и распоряжения Патона, на обратном пути -- персики и виноград. Зато первый состав готовых металлоконструкций в Киеве встречали со всеми почестями, восторженно говорили о качестве сварки. Евгений Оскарович же, увидев результат своего заочного руководства, дал ему по-патоновски скупую оценку: «Вполне приемлемо» -- мысли ученого уже были на монтажной площадке.
Директор института Евгений Патон обстоятельно разработал инструкции по монтажу и взаимоотношениям со строителями из «Мостостроя» Баренбойма. Через специальные курсы прошли все итээровцы, мастера и бригадиры, наладчики и контролеры. Представляете эту уйму людей? Однако академик Патон не успокоился и на такой подготовке, решив, что первые стыки будут варить сотрудники института. Только когда убедились, что строители по-настоящему овладели сваркой, оставили за собой функции контроля.
Но вскоре возникла организационная неувязка: наши инспекторы работали в одну смену, строители -- в три. Спустя какое-то время после начала работ начальник левого берега сообщил: «Вчера вечером я принял стык». То есть сам, без участия сотрудников института. На команду вырезать стык и приготовиться к новой сварке мужик возмутился: «Да как же так? Я ведь сдал вам технологию сварки на «5»!»
Работа остановилась. Не помогли уговоры ни главного инженера, ни начальника «Мостоотряда» N 2. К середине дня в теплушку к патоновцам пришел недовольный начальник «Мостостроя» Исаак Юлисович Баренбойм при всех своих генеральских регалиях: «Да вы что, не верите, что стык хороший?» -- «Стык, может быть, и хороший. Но мы с вами только третий пролет делаем, а их 24! Если благословим отсебятину, чего-нибудь и напортачим».
Обиженные мостостроевцы вырезали все-таки злосчастный стык. Евгений Оскарович был очень доволен наличием конфликта -- он всегда опасался мирной обстановки. «Молодцы, что проявили характер. Теперь на мосту хозяевами своего дела будете!» -- похвалил он принципиальных патоновцев.
По состоянию здоровья Евгений Оскарович не мог бывать на строительстве. Один-единственный раз, весной 1952 года, врачи позволили ему посетить монтаж весной 1952 года. Но за эту поездку Патон увидел столько, что пришлось обсуждать итоги его визита в течение нескольких совещаний.
Осенью 1952-го строители заволновались, что патоновцы не успевают с гамма-контролем сварных шов. Евгений Патон, который был непреклонен во всем, что касалось надежности будущего цельносварного моста, вдруг принял неожиданное решение: «Оставляйте стыки непроверенными. Вот-вот начнется ледостав».
По опыту старого мостовика Евгений Оскарович помнил: у мостостроителей два кульминационных момента в сезоне -- ледоход весной и ледостав осенью. В это время крупные льдины могут нанести непоправимый урон подмостям и мосту. Ничего не попишешь, стихия… Но Патон понимал и то, что строители уже приучены работать всерьез и безукоризненно.
Евгений Оскарович так и не поднялся на свой главный мост. Июньским утром 1953-го ученый смотрел на него с зеленеющей правобережной кручи, куда смог заехать его «Линкольн-зефир». Сюда, к мосту, который уже многотонной дугой преодолел течение седого Днепра, академик Евгений Патон приехал прощаться. И теперь видел сам, без чужих рассказов, что построенный мост будет долго служить людям.