Вчера известный артист отпраздновал свой 52-й день рождения
Виктор Сухоруков дебютировал в кино еще 13 лет назад, но широкому зрителю стал известен лишь в конце 90-х, после фильмов «Алхимики», «Антикиллер», «Брат» и «Брат-2». В советское время он не был востребован. Его даже на порог «Ленфильма» не пускали. Он не такой как все -- белая ворона. В Голливуд звали -- отказался. Зато сейчас Сухоруков -- один из самых востребованных актеров, непременный гость модных киношных тусовок. Не стал исключением и фестиваль продюсерского кино «Кино-Ялта», проходивший в Крыму. Когда я позвонил Сухорукову, чтобы договориться об интервью, сначала он подумал, что это чья-то шутка. Наша встреча состоялась в холле гостиницы «Ялта». Беседу то и дело прерывали местные жрицы любви, протягивавшие знаменитости долларовые купюры для автографа.
-- Прямо зависть берет. На долларах вот так запросто свой росчерк пера оставляют, пожалуй, только президенты США и вы…
-- Я говорю им: «Примета плохая -- денег не будет!» Они хохочут: «Будут! Будут!»
-- Виктор, признавайтесь, как удается оставаться в такой прекрасной форме?
-- Работаю, а главное, люблю свою профессию. Знаю, что нужен, востребован, интересен людям. А это мобилизует. Потом, я не курю, не пью… не езжу на лифте!
-- А я слышал, что одно время вы очень даже могли приложиться к бутылке…
-- Это было ТАК давно! 1997--1998-й год. На съемках фильма Алексея Балабанова «Про уродов и людей». Очень стильный порнографический фильм -- вокруг него было много скандалов. Я играл редкого мерзавца и просто НЕНАВИДЕЛ свою роль, поэтому начал пить. Приходил на площадку, наливал в пакет из-под кефира водку и весь день пил. В результате попал в психиатрическую клинику, знаменитую Бехтеревку, и оттуда ездил на съемки. Но сегодня эта проблема для меня не существует. К сожалению!
-- К сожалению???
-- Потому что пьяницы журналистам интереснее… Кстати, знаете, кто меня заложил? (Улыбаясь. ) Сергей Маковецкий. Иначе никто бы не догадался, как напивается Сухоруков.
-- По-моему, вы актер не по призванию, а по жизни. Кстати, как простой мальчик из Орехово-Зуево попал в артисты?
-- Меня можно назвать белой вороной, гадким утенком, потому что я не мамин сын. В моем доме, воспитании, жизни НИЧЕГО не располагало к тому, чтобы я стал актером. Буднично, серо, фабрично, пьяно. Мама -- ткачиха, отец -- чистильщик машин. Серая, утомительная, нудная жизнь… Я же свой мир украшал, рисовал, фантазировал, сочинял, выдумывал. Сидел дома, делал из конфетных фантиков наряды для кукол, рисовал мелом на асфальте дома для них.
Мама хотела, чтобы я был помощником мастера или в худшем случае слесарем. Считала, что актерский мир -- не наш. Там все по блату, разврат, бл… во, наркотики…
-- Она оказалась права?
-- Не думаю. В моей жизни этого не было. Просто мама не хотела, чтобы я стал актером, не давала деньги на электричку до Москвы. Когда я привез ей справку из института о зачислении на первый курс актерского факультета ГИТИСа, она заплакала. Когда я сказал: «Вот мать, читай, я -- студент первого курса!» -- «Наконец-то, давно пора!» Она не дожила до моих успехов. Когда я учился на втором курсе, мама умерла от рака желудка. Поступив в вуз, я редко приезжал в Орехово, хотя это совсем рядом -- 95 километров по дороге, которую увековечил Венечка Ерофеев в своих знаменитых «Москва--Петушки».
-- Из Москвы как в Питер попали?
-- По распределению, точнее, по приглашению режиссера Петра Фоменко. Тогдашнего бунтаря, диссидента, борца. Ему предложили должность главного режиссера в Театре комедии, и мы, еще студенты, поехали показаться ему. Он обратил на меня внимание и прислал телеграмму, что приглашает меня на главную роль. Мне, 26-летнему парню, предлагает главную роль… старика Егорыча по произведению Василия Белова. Я -- в отдел кадров. Перехитрил всех, забрал диплом и уехал в Питер.
Я был любимчиком Фоменко. Помню, заведующий труппой бегал за мной с флаконом с криком: «Выпей нашатырь!», а я убегал, крича: «Не буду, я уже протрезвел!» Нашатырь пил только из рук Петра Фоменко. Когда Петр Наумович ушел, меня выгнали за пьянку, уволив по «волчьей» статье -- без права работать по специальности полгода. Пришлось стать посудомойщиком, грузчиком, хлеборезом. Это было в 1982 году. Я бродил, блудил, пьянствовал, тунеядствовал…
Кстати, спустя годы я вспомнил свой детский сон: «Где мой дом? Где моя подбашня?» (Мой дом стоял под пожарной башней. ) И посторонняя женщина мне отвечает: «Какая подбашня, милок, ты в Ленинграде!» Я на этот сон тогда и внимания не обратил, посмеялся -- ведь я никогда не был в Ленинграде. И в результате спустя десятилетия оказался в этом городе. А через 25 лет уехал из Питера. Скорее даже не уехал, а вернулся в Москву. Я не прикипел к Петербургу. Может, поэтому я был признан в Питере, но не обласкан.
-- Депрессией не страдали?
-- НИ-КОГ-ДА! Я тертый калач. Уставший от жизни человек, но закаленный! (Подумав пару минут, устремив глаза вверх. -- Авт. ). Хотя нет, бывало. Правда, это не опасно. Я человек не суицидальный, потому что жизнелюб. Кончать с собой никогда не собирался, считаю это грехом. Этим никого не удивишь, а только вызовешь раздражение и презрение. Эти чувства можно вызывать и живым. Правда, знаете, я больше мазохист, чем садист. Наверное, это от природы, я мучиться люблю, а мучить других считаю преступлением. Я Скорпион, жрущий себя сам. Вот… Сбил меня с вопроса -- не знаю, чего добиваешься этим (лукаво улыбаясь)…
-- Мы о Питере говорили…
-- А-а-а! Я уехал из Питера, ушел в никуда, все бросил, испугался… Уехал к себе в Орехово-Зуево. Олег Меньшиков узнал, что я бросил академический театр, где-то раздобыл мой телефон, позвонил, пригласил поработать. Вернулся туда, где сегодня я нужнее.
-- Меньшиков вам ведь и с жильем помог, квартирку для вас выбил.
-- Сейчас я живу в двухкомнатной квартире на проспекте Мира, с хорошим ремонтом. Правда, недавно шумиха вокруг моей квартиры разыгралась. Якобы после ее перепланировки завалилось полдома. Но я ничего не переделывал, не ломал! Это мне отомстили журналисты одного из изданий, которым я отказал в интервью.
-- Мой дом -- моя крепость?
-- Дом всегда был для меня убежищем. Я считаю, что каждый человек должен иметь норку, пристанище, где можно не стесняться самого себя. Для меня мой дом -- и крепость, и убежище, и хата, и малина -- все вместе. Хотя шумные оргии не устраиваю!
Сейчас я только обживаю свою квартиру. Дизайном занимаюсь сам: картины, цветы, абажуры. У меня есть склонность к рукоделию… Хотя скорее это не склонность -- необходимость. Когда я бросал курить, искал, чем занять свои руки. В Челябинске купил круглые пяльцы, чтобы сделать фоторамку. До рамки дело не дошло… В начале 90-х я снимался у Михаила Каца на Одесской киностудии в фильме «Хромые не идут первыми». Прилетаю в Симферополь и вдруг обнаруживаю, что моя спортивная сумка наполовину забита «Беломором», а вторая половина -- лекарствами от язвы желудка. Удивился и возмутился, что мне некуда поставить термос. Тогда-то и дал себе слово бросить курить. И одним махом освободил спортивную сумку и от папирос, и от лекарств. Когда я бросал курить, это был труднейший этап в моей жизни. Я два года собирался с мыслями, забивал мундштуки ватой и, когда приготовился бросить, вдруг схватился за эти пяльцы, купил нитки мулине и начал вышивать «лютики-цветочки у меня в садочке». Затем бабочек, птичек, и таким образом выкарабкивался. Меня никто этому не учил. Сегодня я занимаюсь этим крайне редко -- только… 32 декабря. До сих пор дома в рамочке висит моя первая картинка, похожая на конфетный фантик.
-- В кулинарии вы тоже мастак?
-- Сейчас, пожалуй, уже нет. Раньше любил этим заниматься. Наверное, из-за голодного детства. Любил фантазировать с остатками продуктов. Одно яйцо, половинка луковицы, ложка вермишели -- что можно из этого сделать? Моделировал сложнейшие блюда. Вкусно получалось.
-- Вам уже за 50, а вы все в холостяках…
-- Между актерством и женитьбой я выбрал первое. Так случилось… Я ни разу не был женат, хотя не голубой, не импотент и не контуженый. А может, и то, и другое, и третье -- но это опять же тема для другого разговора. Так имеет право думать каждый, потому что я живу не совсем нормально. Конечно, я дерево посадил. Может, где-то бегает пацанчик с моими глазами. Может, и не один. Но в гражданском, общественном, нормальном понимании -- «как у людей» -- не случилось. Кто знает, как надо. Может, моя жизнь и есть та норма, только кто-то придумал, что должна быть жена под боком… А если я не люблю, когда храпят, толкаются?!
У меня ведь есть другой пример на этот счет. Если ненормальна моя жизнь бобыля, а нормально, когда люди, прожив 25 лет, трутся животами, как два куска мыла, а после этого выскакивают из-под одеяла, разводятся, заявляя во всеуслышание: «Не сошлись характерами!» Это нормально? Вот где РАЗВРАТ!
-- А как же стакан воды в старости?
-- Разберемся! Нам бы дождить. Попьем из ладоней.
-- Вы часто появляетесь на людях со своим 11-летним племянником…
-- Я занимаюсь воспитанием Вани. Он сын моей родной, самой любимой младшей сестры Галины. Его отец погиб от наркомании.
-- Не обидно, что до «Брата» у вас было много ролей, но только после этой картины вас узнала вся страна?
-- Как случилось, так случилось. Главное, что слу-чи-лось. Просто совпали время, место, ситуация. Я талантлив был вчера и уверен -- таким буду и завтра. Были и раньше интересные роботы, но так случилось, что именно эта картина меня прославила.
-- После «Брата» жизнь сильно изменилась?
-- Да нет, просто узнают больше и улыбаются чаще.
-- В вашем багаже в основном герои-то отрицательные. Не надоело отбросов и подонков играть?
-- Кто-то же должен их играть. А если это у меня хорошо получается… У меня были и положительные симпатичные персонажи, но фильмы не получили резонанса. Сейчас я снялся в 12-серийном фильме Юрия Кузьменко «История женщины». Сыграл наркома Берию. Но КАК! Он у меня там даже танцует фрагмент из «Лебединого озера». Хоть как назовите, хоть говном, но играть-то интересно.
-- С Сергеем Бодровым в каких отношениях были?
-- Мы были друзьями, ничего больше сказать не могу. Когда по телевизору узнал о случившейся с ним трагедии, заперся и три дня из дома не выходил. Плакал, рыдал (улыбается). Не отвечал на телефонные звонки. Мне звонили даже из «Лос-Анджелес таймс». Видимо, хотели каких-то слов, но я… не имел на это права.
-- Даже говоря о таких трагических вещах, вы улыбаетесь…
-- А что вкуснее -- кислое яблоко или сладкое? В один прекрасный момент я понял: скучный, кислый, злой, обидчивый, жалующийся, я не нужен никому, не интересен. Таких людей пожалеют, почмокают губками -- и прочь. А когда ты весел, жизнерадостен, азартен, с юмором, когда тебе ничего от человечества не надо, к тебе потянутся. Такие люди нужны. Я хочу быть генератором, а не тормозом хорошего настроения.
-- Не страшно быть не таким, как все?
-- Вся моя жизнь гениальная, классная игра, и я не скрываю этого. Все, что ненормально, либо болезнь, либо игра. Я могу превращаться в шута, дурака, придурка, но я знаю, что это шоу интересно и его смотрят. Не хочу быть снобом или занудой. Единственное, что я придумал сам в своем имидже -- быть честным… Даже с вашим братом журналистом. Хотя некоторые мне говорят: «Вить, ты можешь пострадать от собственной откровенности и искренности. Будь осторожен!». «Идите вы на… » -- отвечаю…