Чудом выжившая после удара тока напряжением в 380 вольт, но потерявшая при этом зрение крановщица донецкой шахты Юлия Воробьева обрела уникальную способность… видеть не только окружающий мир
Всю ночь 37-летняя крановщица Юлия Воробьева по приказу своего начальника писала… социалистические обязательства -- шел 1978 год. А утром тот же начальник потребовал, чтобы она села в кабину неисправного крана, у которого через несколько минут отказали тормоза. Остановить махину женщине не удалось… Очнулась она в палате реанимации, а открыв глаза, увидела… темноту.
-- Вы, можно сказать, побывали на том свете?
-- Родственникам моим сообщили, что я погибла, -- рассказывает Юлия Воробьева. -- Меня действительно без малейших признаков жизни прямо с шахтного склада привезли в морг. Была суббота, и вскрытие моего тела отложили до понедельника. Все это время в анатомичке со мной упражнялись студенты-практиканты. Посмотрите на ногу: это будущие хирурги отрезали мне пальцы, чтобы научиться делать заживляющие примочки на раны. А родители уже и гроб заказали.
Поначалу, очнувшись, я увидела… темноту. От поражения и ожога глаз электрической дугой пропало зрение. Потом были одесская больница Филатова, многомесячное лечение в клинике травм глаза -- и все безрезультатно. Долго все рассказывать, но зрение я себе возвратила сама. Позже Святослав Федоров сказал: «Это невероятно и непостижимо, но ты, Юля, видишь не глазами, а мозгом!». Я поднялась в его московский офис на третьем этаже. Федоров встретил меня в недоумении: «А кто вас сопровождал?» Я тоже ничего не поняла: «Мне сказали, что ваш кабинет на третьем этаже -- я и пришла». Святослав Николаевич еще больше удивился: «Как вы могли подняться -- вы же слепая?!» Я ему показываю на большой портрет в кабинете: «Ну я же вижу -- вот вы в гостях у Челентано, а рядом ваша жена Ирена Ефимовна!».
Во время лабораторных исследований в клинике Федорова, потом в киевском Институте ядерных исследований, в Академии наук Украины все без исключения приборы показали, что я слепая. Но я вижу, и вижу человека насквозь, во всей гамме цветов! Я не всегда хочу этого и без нужды не переключаю свой мозг, чтобы «просвечивать» каждого встречного. Невыносимо тяжело смотреть сквозь одежду. Но бывает так, что стою в очереди, еду в троллейбусе или поезде -- обязательно посмотрю на ребеночка и скажу его маме, на что надо бы обратить внимание. А однажды иду по коридору Донецкого института травматологии и вижу: лежит в специальном станке худющая и неподвижная женщина. После того как у нее отказали руки и ноги, ей поставили диагноз -- разрыв спинного мозга. А это полная неподвижность и медленное угасание. Ее двоих деток уже отдали в детдом. Но я вижу, что все позвонки целые, нет никакого разрыва, а просто ущемлен нерв! Нашли хорошего массажиста, а через четыре месяца Надя выписалась из больницы и поехала в детдом забирать своих малявок. Мне в качестве благодарности она подарила тетрадь прекрасных стихов.
-- Киевские ученые поверили в ваш феномен?
-- На Владимирской, 61б меня проверял целый научный коллектив, работавший под эгидой Академии наук. Когда эксперименты закончились, один их ученых, Борис Угаров, говорит: «Юля, ты должна посмотреть академика -- от его подписи под заключением зависит все». Я согласилась, хотя усталость была неимоверная, давление подпрыгнуло за 200… Академик был такой тучный, грозный, важный. Я смотрю на него сзади, спереди и вижу, что у него нет левой почки и шрама от операции нет. Думаю, может, блуждающая. Но и такой не обнаружила. Сказала ему все, как есть. Он сразу подобрел: «Ты, Юлечка, права на все 300 процентов. У меня с рождения нет одной почки, а наши медицинские светила 25 лет лечили мне несуществующий орган». После Киева, благодаря Владимиру Молчанову и его популярной телепередаче «До и после полуночи» обо мне узнал весь бывший Советский Союз…
Но через некоторое время в прессе раздули кампанию о моем якобы шарлатанстве. Люди шарахались от меня. Так продолжалось долгих шесть лет. Не знаю, откуда черпала силы, чтобы доказать, простите за нескромность, свои феноменальные способности. В одном из научных институтов Донецка меня даже ослепили на специальной лазерной установке, и три месяца я ничего не видела. Произошло это после того, как меня свозили в Москву к Чебрикову -- председателю КГБ СССР, и я отказалась от сотрудничества с этим ведомством. Там мне предлагали стоять за темной ширмой и все фиксировать о человеке, которым интересуется КГБ. И не только состояние его здоровья, но и мысли, прежние поступки, встречи… Ведь я обладаю даром заглядывать в память каждого человека. Хотите убедиться на себе?
… Поразительно, но то, что прочитала Юлия Федоровна в моей памяти, воскресило события более чем 40-летней давности: как упал с дерева, воруя яблоки в соседском саду, как в паническом страхе убегал от разъяренного сельского бугая, как еще школьником тонул в Северском Донце и чудом остался жив…
-- Говорят, что вами в свое время особо заинтересовалась церковь?
-- После первой публикации в «Известиях» мой хороший друг, ныне покойный писатель Юлиан Семенов, добился для меня 25-минутной аудиенции с Патриархом Всея Руси Пименом. Вначале Пимен категорически отказался от встречи со мной -- это у нее сатанинское, говорил, не может простой смертный видеть живого человека насквозь, как на рентгене. Потом Юлиан позвонил мне: «Деточка! Если на Москву есть самолет -- немедленно вылетай! В аэропорту тебя встретят». Сообща собрали деньги на билет, и вот я в Загорске. Не скрою, меня дрожь пронимала, страх был: как это я, простая женщина в крестьянском платочке, в дочкиных ботинках -- других приличных не было, -- пойду на прием к Его преосвященству! Патриарх сел у окна, а меня усадил на стул против света, чтобы лучше видеть мое лицо и убедиться, что говорю только истинную правду. Встреча наша затянулась на целых шесть часов. Патриарх внимательно смотрел мне в глаза и спрашивал: «Что ты ТАМ видела?». Я очень боюсь греха и говорила ему только правду -- что не видела там ничего, но все время летела в наклонную трубу и гул там напоминал работу шахтных вентиляторов. Стены этой огромной трубы были оббиты чередующимися черными и красными лентами, закрученными по спирали. Этот гул преследовал меня лет семь после травмы. Лечу я по этой трубе и думаю: «Куда ж меня уносит? У меня ведь еще маленькие деточки!». Одета я была в шифоновое голубое платье с белым воротничком, и все время ударялась о стенки трубы. Такого платья у меня тогда не было. (А через шесть лет, когда я приехала в Павлоград, директор местного универмага подарила мне именно такое платье -- в качестве гонорара за спасенного мужа. Оно было у меня самым любимым!). Так вот, в конце этой трубы я видела яркий голубой свет, но до него не долетела и очнулась на больничной койке.
Патриарх Пимен все допытывался: «Может, тебе там приказали не говорить о том, что видела? Может, тебе нельзя говорить?» Но я его уверяла, что другого ничего не видела. Кстати, когда я ждала аудиенции, в приемной Патриарха было много людей. Но когда Пимен вышел, он безошибочно указал пальцем на меня и сказал: «Зайдите!». В конце нашей беседы я осмелилась спросить, как он меня узнал? «Дитя мое! -- ответил Пимен. -- Тебя можно увидеть среди тысячи женщин -- твои глаза говорят! И еще запомни -- это такой тяжкий труд: светя другим, сгорать будешь сама!»
-- Вот в этой квартире, на диване, где вы сидите, сидел и Леонид Кучма, еще в бытность руководителем «Южмаша», -- продолжает рассказ Юлия Воробьева. -- Здесь я смотрела дважды Героя Социалистического труда Александра Максимовича Макарова -- предшественника Леонида Даниловича. Они с директором Павлоградского филиала возвращались из командировки и заехали ко мне в гости. Посмотрите фотографии: вот я в гостях у Раджива Ганди, здесь -- с Владиславом Листьевым, это Вилли Токарев -- мой кум. Мы крестили его сына. Георгий Жженов подарил мне фото с надписью, на этом снимке мы в Швейцарии с Владимиром Молчановым, это Гена Хазанов. Дружили мы семьями с Святославом Федоровым, здесь мы с Эдгаром Митчеллом, американским астронавтом, который первым ступил на лунную поверхность. Он подарил мне фотографию земного шара, снятого с Луны. А вот наш земляк космонавт Георгий Береговой. Ему я обязана этой квартирой. Тогда мы с тремя детьми ютились в двухкомнатной хрущевке на окраине Донецка в Петровском районе, где квартиры отапливались печкой, и когда Георгий Тимофеевич сообщил, что едет ко мне в гости, горисполком в спешном порядке выделил моей семье трехкомнатную, ближе к центру.
Мне довелось побывать в 28 странах мира. Мать Тереза Калькуттская просила меня стать ее преемницей… Никогда не забуду волнующую встречу с Андреем Сахаровым за четыре дня до его смерти. Когда Андрей Дмитриевич говорил, он как бы стеснялся, больше слушал, а говорили его глаза… В прессе меня пытаются стравить с Анатолием Кашпировским, а он в сердцах, бывает, обронит: «Это та, которая током ушибленная?!» Я не обижаюсь. Анатолий Михайлович -- уникальная личность.
Академик Чазов часто вызывал меня в кремлевскую больницу посмотреть членов Политбюро. До сих пор жалею, что переводчики неправильно истолковали мои предостережения Радживу Ганди. За полгода до его трагической гибели я назвала число, когда в Индии будет объявлен национальный траур, но он никак не отреагировал на мои слова.
-- В Париже французская телекомпания «Антен-2» проводила на всю страну публичные исследования моих способностей, -- вспоминает Юлия Воробьева. -- Но перед этим французские телевизионщики приехали ко мне в гости в село под Донецком. Мы там купили хату, посадили сад, завели собачек, курочек, уточек. Я, как хлебосольная украинская хозяйка, приготовила на 12 человек добрую кастрюлю наваристого борща, испекла пампушек, а на второе подала вареники с творогом. После такого угощения гости пришли в неописуемый восторг, правда, водку пить они не умеют -- 100-граммовую стопку выпивали за три раза. Потом осмотрели дом, подворье, огород, сад, домашнюю живность и спрашивают через переводчика: «Сколько у госпожи Юлии служанок?» Сильно удивились, когда я показала свои руки: «Вот они, две мои служанки!»
А потом был триумф на французском телевидении, где прошла моя пятичасовая программа. После Парижа -- Лион, Марсель… Увидев меня по телевизору, известный миллиардер из ЮАР прислал письмо с предложением переехать жить к нему. В конверт были вложены два авиабилета, для меня и дочери. Он вдовец и готов был жениться, усыновить и удочерить моих детей. Но я вернулась в Украину, а вслед пошли письма -- по два мешка в день. Я даже соседей и знакомых просила помочь читать, ведь в каждом письме -- человеческое горе и просьба о помощи.
Спустя время меня пригласила к себе жена французского президента госпожа Даниель Миттеран и сама встречала в парижском аэропорту Орли. Это было настолько трогательно, но настроение чуть подпортила соотечественница, еще в салоне самолета. При подлете к Парижу ко мне подходит бортпроводница и говорит: «Выходите первой -- вас будет встречать жена президента Франции». Но тут вмешалась одна молодая особа: «Нет! Выходить буду первой я!» Стюардесса поинтересовалась: «А почему, собственно, вы?» «Потому что я -- жена Собчака!» -- отрезала дама и побежала первой по трапу, вслед за пилотами. Но первая леди Франции узнала меня, подошла, обняла и подарила одну гвоздику. Так у них принято -- скромно и душевно.
Запали в душу встречи в Японии с исследовательской группой «Нокаоко» из Осаки. Они набрали большую группу, всем сделали медицинские повязки, и я должна была рассказать, какая у кого под бинтами и гипсом рана и когда она заживет. Подвох я распознала сразу -- половина повязок были ложными, под некоторыми спрятали металлические предметы. Потом в другой комнате они поедали самую разнообразную пищу, а я по содержимому их желудков определяла, какую именно. Японцы поражались: даже их современные компьютеры и томографы выдавали лишь мизер информации по сравнению с тем, что я им рассказывала.
-- Юлия Федоровна, допустим, к вам обратился человек. Вы установили диагноз, а лечение -- дело официальной медицины?
-- Трудно сейчас сосчитать, скольких «смертников» -- тех, кому врачи вынесли окончательный приговор -- я спасла. В Мариуполе живет моя давняя знакомая, врач-педиатр Галина Радченко. Встретились мы с ней в больнице, а она плачет: «Юлия Федоровна! Хочу с вами попрощаться -- у меня рак желудка. Посмотрите меня, сколько жить осталось, чтобы успеть завещание и другие документы приготовить». Смотрю на нее -- обычная диафрагмальная грыжа. Сделали ей операцию, зашили диафрагму, и живет Галина Ивановна после этого вот уже 22 года. Забыла, что собиралась через месяц-два помирать. И таких случаев в моей практике сотни.
Мне Бог дал видеть, но я не вижу своих, кровных, родных -- идет привыкание. Одного и того же человека не могу смотреть пять дней подряд -- только через три месяца. Почему это так -- объяснить не могу, а украинская наука от меня сегодня отвернулась. В основном Москва мной интересуется, даже книгу «Адреса спасения» выпустила. В Финляндии мне присвоили звание доктора народной медицины. А как правительство Швейцарии упрашивало остаться и лечить жителей конфедерации, даже показали шикарную виллу в Альпах, где я с детьми буду жить! Но я никуда не хочу уезжать из Украины. Я не встречала богатых и одновременно счастливых людей. Была в семье Горбачевых, трижды ездила к Ельцину…
-- Почему же все-таки никому не удалось спасти Раису Максимовну?
-- Это была красивая, мудрая и очень умная женщина. А на ее скоропостижную кончину повлияла, наверное, черная зависть наших женщин. Она очень переживала за деток, заболевших лейкемией. От этой болезни и сама умерла. Представляете, какой сгусток черной отрицательной энергии на нее обрушивался ежедневно! А встречалась я с Раисой Максимовной, когда она была еще здорова…
В Институте ядерной физики, НИИ полупроводников, где меня исследовали, установили, что я излучаю сильное электромагнитное поле в миллиметровом диапазоне частот. В Плехановском институте в Москве даже фильм показывали, как под воздействием электромагнитного излучения от моей руки у безнадежного пациента восстанавливалось кровообращение. Получался своего рода электромагнитный массаж. Но это не проходит для меня бесследно -- я должна сопереживать и входить в состояние больного. Так было, когда меня привезли к генералу Романову, пострадавшему от взрыва в Чечне. Увидев его в барокамере в коматозном состоянии, забыла, кто я, где я, как зовут водителя, доставившего меня в госпиталь имени Бурденко. Из состояния комы вышла только через неделю. Поэтому теперь не смотрю людей с эпилепсией, шизофреников, с поражениями мозга. А вдруг сил не хватит вернуться в нормальное состояние!
Мой сын служил в охране следственной группы Генеральной прокуратуры СССР, возглавляемей Гдляном. На одной из крымских госдач он стоял в оцеплении и вдруг среди ночи услышал мой голос: «Сыночек!» Подумал, что послышалось, но когда голос матери прозвучал во второй раз -- резко наклонился и повернул голову в ту сторону, откуда якобы услышал мой голос. В эти секунды кто-то выстрелил, и пуля отломила щепку от ствола сосны, где несколько мгновений назад находилась голова сына. Что это? До сих пор не могу объяснить.
«ФАКТЫ» позвонили в Звездный городок вдове летчика-космонавта, дважды Героя Советского Союза Георгия Берегового Лидии Матвеевне.
-- Когда Георгий Тимофеевич был депутатом Верховного Совета СССР от Донбасса, к нам приезжал с делегацией мэр Енакиево Александр Нагорский, с которым мы и сейчас дружим, -- говорит Лидия Береговая. -- Он познакомил нас с Юлией Воробьевой. Встреча происходила в кафе. «Хотите, я скажу, что висит у вас дома в шкафу?» -- обратилась она ко мне. А я незадолго до этого купила в военторге английское серое шерстяное платьице с золотой пряжкой. Эту обновку еще никто не видел. Все были заинтригованы. И Юлия Федоровна правильно назвала все приметы этой вещи, кроме цвета. Сказала, что платье -- коричневое. Может быть, потому, что у меня карие глаза, к которым этот цвет подходит? Но я всю жизнь предпочитала другой! Да и платья такие тогда были в моде. Пусть не обижается Юлия Федоровна. Но мы с мужем не очень-то верили во всяких экстрасенсов. Был случай, я ощутила на расстоянии тепло, исходящее от руки другой целительницы. Она, кстати, правильно установила, что меня мучают головные боли. Так что все может быть…
Но мы с мужем всегда лечились в госпиталях. Такие вот, наверное, материалисты… А что касается квартиры… Береговой многим помогал, но никогда не рассказывал о своих добрых делах. Спасибо, что его помнят.