В эти дни 62 года назад было совершено тягчайшее преступление XX века -- начиная с 29 сентября 1941 года на протяжении двух оккупационных лет каждые выходные в Бабьем Яру фашисты расстреливали евреев, украинцев, русских, цыган…
29--30 сентября 1941 года стали кровавой датой в истории человечества. В эти дни 62 года назад в Бабьем Яру в оккупированном фашистами Киеве начались расстрелы мирного многонационального населения города, пленных Красной Армии, детей и стариков. Они повторялись каждую субботу и воскресенье на протяжении двух лет. Сегодня уже вряд ли удастся установить точное число казненных в этом страшном месте, но зато известно точное количество оставшихся в живых, спасшихся, восставших из могил Бабьего Яра людей. Их семеро: трое проживают сегодня в США, один -- в Петербурге, и еще трое -- в Киеве.
Раисе Вадимовне Майстренко (в девичестве Лымаревой) недавно исполнилось 65 лет. От гибели в Бабьем Яру ее спасла бабушка, ставшая Праведницей мира. Недавно Раиса Майстренко побывала в военкомате, хотела оформить удостоверение участника боевых действий и получить надбавку к пенсии, ведь после спасения она безвыездно находилась в Киеве во время фашисткой оккупации. Военкоматовский чинуша, выслушав ее историю, указал женщине на дверь, хмыкнув, мол, «все это литература:» В день страшной годовщины начала расстрелов в Бабьем Яру корреспондент «ФАКТОВ» отправился с Раисой Майстренко по маршруту той «дороги смерти», которую ей с тысячами евреев пришлось пройти от родного дома до места спасения.
В 1941-м, 12 сентября, Рае Лымаревой только исполнилось три года. Ее отец, офицер Красной Армии Вадим Лымарев, был украинцем, мама -- Циля Ковкина -- еврейкой. Ковкины не поддерживали отношений с Лымаревыми, поскольку были против брака дочери с украинцем. Но в день иудейского праздника Йом-Кипур (Страшный суд), когда со стен киевских домов осенний ветер срывал оккупационные листовки, начинавшиеся словами «Все жиды города Киева и его окрестностей должны явиться 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Мельниковой и Доктеривской улиц (возле кладбищ)», Меер Ковкин со всем своим многочисленным семейством появился во дворе по улице Саксаганского, 131, чтобы забрать дочь Цилю и внучку Раю.
-- В то раннее утро я впервые увидела еврейскую половину своего рода, -- рассказывает «ФАКТАМ» Раиса Майстренко (Лымарева). -- Дед Меер Ковкин, был извозчиком. Он приехал к нам на запряженной лошадьми подводе. На ней уже были уложены семейные вещи, чемоданы, сидели сонные старики и дети. Родители моего отца хотели спрятать меня и маму на время оккупации у себя, но дед Меер, веривший, что немцы только хотят вывезти всех киевских евреев в другой город, убедил маму ехать с ними. Она посадила меня среди братьев и сестер, думала даже взять с собой моего сводного брата Валю, сына отца от первого брака. Но Меер сказал, что заберет его, после того как мы все устроимся на новом месте. Дети на подводе тихо играли, менялись игрушками, и я кому-то отдала свою тряпичную куклу. Нам никто ничего не объяснял, и мне было просто интересно среди этих незнакомых, но родных для меня людей. По дороге мимо Евбаза (ныне площадь Победы. -- Я. Ш. ) я рассматривала их, еще не понимая, что вижу Ковкиных в первый и последний раз. Было тепло и солнечно. Провожать меня и маму отправилась моя украинская бабушка Таня, вторая жена деда по отцовской линии. Она все время была рядом с подводой. Вместе с нами по Брест-Литовскому шоссе шло много евреев, катили повозки с пожитками, несли на руках детей. Многих провожали украинские и русские родственники, соседи, друзья.
Берлин, 2 октября 1941года
Начальнику полиции и службы безопасности
Оперативное донесение по СССР N101, Эйнзацгруппа «Ц»
Расположение: Киев
«Зондеркоманда 4а в сотрудничестве с двумя полицейскими подразделениями из бригады «Юг» ликвидировала 29 и 30 сентября 1941 года в г. Киеве 33771 еврея».
Берлин, 7 октября 1941года
Начальнику полиции и службы безопасности
Оперативное донесение по СССР N106, Эйнзацгруппа «Ц»
Расположение: Киев
«… Запертые и пустые квартиры, не сожженные и не поврежденные, были предоставлены населению. Соответствующее количество квартир оказалось в нашем распоряжении вследствие ликвидации около 36000 евреев 29 и 30 сентября 1941 года… »
-- Первая наша остановка была около стадиона «Старт» недалеко от Лукьяновки, -- продолжает Раиса Майстренко. -- Нас сняли с подводы, и ее куда-то увезли. Мне очень хотелось есть. Может, поэтому я все время крутилась возле банок с вареньем, стоявших прямо на земле. Почему-то я их очень хорошо запомнила, эти банки, прикрытые газетами и завязанные тряпочками… Вокруг скопилось много народу, затем все как-то странно оживились, и я бросилась к дороге. По ней солдаты вели колонну людей в белом с пятнами крови на нижнем белье. Это были старики, бородатые и седовласые. На их лицах я заметила следы побоев, в волосах колтуны запекшейся крови. Одна женщина с криком: «Отец!» бросилась к колонне, обняла одного старика. Все тогда заговорили, мол, видите она нарушает порядок, и оторвали ее от отца. Бабушка Таня даже закричала: «Люди! Может, они видятся в последний раз!». Уже потом я узнала, что это были киевские раввины. В моей памяти они так и остались «белыми дедушками». Тогда же, наверное, люди и почувствовали, что идут на смерть. От стадиона все время шли пешком. Молчали. Бабушка несла меня на руках, я так в нее вцепилась, что даже мама не могла меня забрать. Ближе к старому еврейскому кладбищу, где-то на улице Керосинной, я стала замечать полицаев. А около самого кладбища (сейчас там начинается офицерское кладбище) увидела большие противотанковые ежи и оцепление. Услышала первые выстрелы.
Может быть, во мне сработала какая то внутренняя защита и я плохо помню, что было у кладбища. Оружие, лай, сапоги, испуганные лица, слезы -- все смешалось. Знаю, что всех били резиновыми палками, травили собаками, строили рядами, разделяли. Наверное, там и забрали все вещи. Бабушка Таня все время держала меня на руках, я обхватила ее за шею и отворачивалась от этого ужаса. Тогда она достала паспорт и стала им креститься говоря: «Я русская!» К ней подошел украинский полицай и целясь мне в голову замахнулся прикладом винтовки. Если бы бабушка не подставила свое плечо, мне, наверное, размозжили бы голову. Мы упали на землю, немец в черной форме спросил у полицая, указывая на нас: «Юден?». Тот ответил: «Говорят, что русские». Тогда офицер схватил бабушку за шиворот и швырнул нас в толпу. Бабушка не отпускала меня, а раненой рукой продолжала креститься, не переставая кричать, что она русская. Люди расступились, образовался коридор, бабушка Таня бросилась по нему в сторону кладбища. За нами еще побежала девочка лет двенадцати. Прогремело несколько выстрелов, но, видимо, чтобы не разбежались остальные, нас преследовать не стали. Мы спрятались где-то между могилок. Бабушка накрыла меня и девочку и всю ночь шептала нам: «Тише-тише». Я мало что понимала, только слышала крики и выстрелы.
Плохо помню, как мы добрались домой. У Евбаза (сейчас -- район Площади Победы. -- Я. Ш. ), девочка от нас отстала, сказав, что дальше дорогу домой найдет сама. Когда же мы вернулись в дом отца на улицу Саксаганского, раненой бабушке с перебитым плечом пришлось просидеть во дворе под открытым небом со мной на руках три дня, потому что когда меня заносили в дом, у меня начиналась истерика.
Большую часть войны Рая прожила в отцовском доме. Ее дед Петр Лымарев был опытным печником, и его работа в разрушенном Киеве пришлась как нельзя кстати. На заработанные дедом деньги и продукты семья кое-как сводила концы с концами. Бабушка Таня ходила по окрестным селам, где обменивала вещи на снедь. Когда она уходила, детей -- Валентина и Раю -- закрывали одних в комнате. Они по несколько суток в одиночестве дожидались родных. Иногда вместе с бабушкой Рая отправлялась на Дарницу или на Сырец, где находились зоны советских военнопленных. Передавая через колючую проволоку луковицу, картофелину или кусок хлеба, они спрашивали солдат о пропавшем отце, от которого так и не получили ни одной весточки с фронта. Часто вместе с братом Рая выбиралась на киевские улицы. Одетые во все пестрое, перешитое бабушкой из старой одежды, дети войны играли на развалинах, прячась от полицаев и «фашистов в черном». Иногда обыкновенные немецкие солдаты угощали малышей маковыми конфетами. Для них это была одна из немногих оккупационных радостей.
В одну из таких прогулок Рая видела связанных колючей проволокой пленных матросов Днепровской флотилии, которых гнали палками в сторону Бабьего Яра. Она запомнила, что матросы, которые шли в центре колоны, дотягивались руками до мощеной булыжниками дороги, вырывали пальцами из земли тяжелые камни и швыряли их в немцев…
-- Для нас был большой праздник, когда бабушке или дедушке удавалось раздобыть немного муки, -- вспоминает Раиса Вадимовна. -- На плите без жира нам тогда пекли коржики. Чтобы они не прилипали к противню, их прокалывали вилкой. Коржи мы ели, запивая кипятком. Помню день, когда взорвали хлебозавод, тесто тогда растеклось прямо по земле. Люди набирали его в кастрюли, несли домой. Моя вторая бабушка, Фрося, оказалась тогда рядом. У нее ничего с собой не было, чтобы собрать тесто, и она сняла панталоны, набрала его в них. Из прокисшего теста бабушки испекли нам хлеб. Вкуснее того хлеба я до сих пор ничего не ела…
О начинающихся облавах нас предупреждал дворник, он был подпольщиком. В нашей двухкомнатной квартире ютились три «существа», которым нужно было прятаться от фашистов. Я, полукровка, мой дед Аким, он был психически болен (за день до расстрела пациентов Павловской больницы дед Аким пришел домой помыться, а назад мы его не отпустили), и… рыжая голубка, жившая в клетке. Немцы боялись голубиной почты, поэтому запрещали держать дома птиц. Так мы втроем и прятались в подвале при облавах.
-- За полгода до освобождения Киева (6 ноября, 1943 года. -- Я. Ш. ) немцы объявили нашу часть города запретной. Моей семье пришлось перебираться на Соломенку к бабушкиным племянницам. До сих пор перед глазами стоит эта скорбная процессия. Ночью, в комендантский час мы шли за повозкой, которую толкали бабушка Таня и дед Петр. Мы тогда очень боялись, чтобы не закричал дед Аким, которого вела баба Фрося. Если бы нас обнаружили, то расстреляли бы.
… За ночь до освобождения Киева (5 ноября 1944 года. -- Я. Ш. ) мы все-таки вернулись в отчий дом, -- вспоминает Раиса Вадимовна. -- Перед приходом наших войск все собрались и что-то обсуждали в комнате, а я с Валентином радостно прыгала в коридоре на кровати. Немцы хотели вывезти всех живых из Киева, оставить мертвый город. Дворник тогда закрыл ворота во двор на амбарный замок и не пустил их.
На следующее утро напротив дома Лымаревых по улице Саксаганского уже стоял советский танк, из люка выглянул усталый танкист с потемневшим от пыли и пота лицом, вытерся и спросил, как проехать на Сталинку. Потом попросил у бабушки Тани разрешения подержать на руках ребенка. Раины щеки кольнула щетина, и на лице остались слезы танкиста…
-- Бабушка Таня после войны покрестила меня и строго-настрого запретила говорить о том, что я наполовину еврейка и о том, что я видела у Бабьего Яра, -- говорит Раиса Вадимовна. -- Открылась я только своему мужу Валентину, когда узнала, что он маленьким мальчиком наблюдал из окна своей комнаты, как евреев вели на расстрел. Вместе с ним я не раз ходила по улицам, где пролегла киевская «дорога смерти». И каждый раз в моем сознании всплывали страшные картины того времени. Только в 1991 году я решилась внести имя своей мамы, Цили Мееровны, в Книгу памяти жертв Бабьего Яра, после чего моя бабушка стала Праведницей мира. Благодаря ей и дедушке я осталась жива, у меня есть муж, двое детей и внуки.
Меня часто спрашивают в еврейских организациях, кто я, какой все-таки веры? Говорю, что не могу отказаться от веры людей, спасших меня, но не могу и отвергать веру матери, родившей меня. Наверное, я язычница, верю в добро, в спасение и… в счастливый билет. Когда мой Валентин сделал мне предложение, мы сидели на трамвайной остановке. Я тогда сказала: «Вот придет сейчас трамвай, выпадет нам счастливый билет -- и обязательно поженимся». Знаете, а цифры на трамвайном талончике действительно совпали… Верьте, у каждого есть свой счастливый билет.
Точное количество погибших в Бабьем Яру не установлено до сих пор. 19 ноября 1941 года газета «Известия» писала: «Как сообщает корреспондент агентства Овесис Ньюс из одного пункта в Европе, из достоверных источников получены сведения, что немцы в Киеве казнили 52 тысячи евреев -- мужчин, женщин, детей».
Данные о казненных в Бабьем Яру евреях из сообщения Чрезвычайной государственной комиссии о разрушениях и зверствах, совершенных немецко-фашистскими захватчиками от 29 февраля 1944 года, удивительным образом совпали с данными оперативных донесений Эйнзацгруппы «Ц» -- 33771 человек. Всего, по заключению комиссии, в Бабьем Яру погибшими считаются свыше 100 тысяч человек. Энциклопедия Холокоста называет общее количество жертв-евреев в Киеве в 1941-1942 гг. в 39-40 тысяч человек. Известный исследователь Холокоста доктор Шмуэль Спектор в одной из своих статей, где упоминается «чистка» могил Бабьего Яра, проведенная фашистами в августе-сентябре 1943 года, называет данные о «приблизительно 100 тысячах погибших», среди которых -- не менее 50 тысяч евреев…