О своих встречах с Михаилом Горбачевым, ровно 13 лет назад, 15 марта 1990 года, избранным президентом СССР, корреспонденту «ФАКТОВ» рассказывает бывший первый секретарь ЦК ЛКСМ Украины Валерий Цыбух
Первый месяц весны был очень удачным в карьере Михаила Горбачева, родившегося 2 марта 1931 года. В марте 1985-го 54-летний Михаил Сергеевич возглавил ЦК КПСС, а спустя ровно пять лет, в марте 1990-го, принял присягу президента СССР.
На многих исторических заседаниях тех времен присутствовал бывший первый секретарь ЦК ЛКСМ Украины, народный депутат Верховного Совета СССР, председатель Госкомитета СССР по делам молодежи Валерий Цыбух. Сегодня Валерий Иванович -- глава Государственной туристической администрации Украины. Своими воспоминаниями он поделился с читателями «ФАКТОВ».
-- В связи с сегодняшними событиями вокруг Ирака мне вспоминается одно заседание 12-летней давности, -- рассказывает Валерий Цыбух. -- В 1991-1992 годах я был председателем Комитета Верховного Совета СССР по делам молодежи. И вот в марте 1991-го нас, членов Президиума (после отмены ст. 6 Конституции СССР о руководящей роли партии Президиум Верховного Совета СССР занимал нишу высшего руководства страны), в экстренном порядке собрал президент СССР Горбачев. Михаил Сергеевич выглядел уставшим. Он сказал: «Ночью мне позвонил президент Буш и предупредил: через несколько часов США будут бомбить Ирак. Я просил его не торопиться, подключить к решению проблемы ООН, мировую общественность, так как ситуация грозит смертью невинных людей. Но господин Буш ответил: «К сожалению, остановить операцию невозможно. Приказ отдан, самолеты уже в воздухе».
Услышав эту информацию, мы поняли, что даже президент СССР, владеющий ядерным чемоданчиком, не в силах предотвратить подобные действия…
Мое первое впечатление о Михаиле Горбачеве связано с его выступлением на XXVI съезде партии. В 1981 году 50-летнему секретарю ЦК КПСС Горбачеву было поручено выдвигать кандидатов в члены ЦК. До него список членов ЦК «озвучивал» 75-летний секретарь ЦК Андрей Кириленко. В силу своего возраста и здоровья Андрей Павлович многое перепутал, и делегаты услышали приблизительно следующее: Иванов -- первый секретарь Еврейской Молдавской Автономной республики… Зал -- а это все-таки более четырех тысяч человек! -- загудел. Расстроенный Кириленко, оставив бумаги на трибуне, занял свое место за столом президиума.
Выступление энергичного Горбачева стало, по сути, вызовом старой гвардии. Он взял с трибуны мандат, забытый предыдущим оратором, и демонстративно шлепнул им по столу перед Андреем Кириленко. Естественно, список кандидатов Михаил Сергеевич огласил идеально.
Тогда я, первый секретарь Киевского горкома комсомола, сидел в девятом ряду партера (делегация Украины занимала центральные места в Кремлевском дворце) и хорошо видел все происходящее. В том числе и как генеральный секретарь Брежнев любовался своим подарком -- золотым перстнем. Показывая его министру обороны СССР Дмитрию Устинову, Леонид Ильич радовался, как ребенок.
В последний день работы съезда Брежнев неожиданно вышел на сцену без остальных членов Политбюро -- что-то там охрана перестаралась. Не заметив казуса и пребывая в хорошем расположении духа, генсек обратился к залу: «Дорогие друзья! Вот и закончился наш съезд. Конечно, я не смогу пригласить вас всех на прием (прием рассчитан на 1,5 тысячи человек) по такому случаю, но мы с вами будем продолжать работать… « И в этот момент по залу прокатился шумок -- отставших от генерального выпустили на сцену. Леонид Ильич живо отреагировал: «Вот наконец-то подоспели и остальные».
-- Как сейчас помню выступление нового генерального секретаря Горбачева на партактиве Ленинграда в Смольном: цветы на белой трибуне и очень убедительная речь Михаила Сергеевича без бумажки, -- продолжает Валерий Иванович. -- Таким же непринужденным общением с народом во время поездок по стране молодой генсек завоевывал симпатии простых людей. Эти встречи назывались «бордюрными»: все готовилось заранее, «просеивали» кандидатуры для общения.
Но случались и непредвиденные ситуации. Например, во время визита Горбачева в Киев в 1988 году. Тогда настроение у первого секретаря ЦК Компартии Украины Владимира Щербицкого было не очень -- все больше и больше чувствовалось давление Москвы. Когда руководители возлагали цветы к памятнику Ленину на бульваре Шевченко, собравшиеся здесь активисты -- как сегодня сказали бы, представители оппозиции -- пытались высказать свое недовольство. А из толпы в сторону высшего руководства полетел портфель. Охранник Щербицкого сработал профессионально -- схватил его и побежал в сторону Бессарабки. В портфеле оказались какие-то бумаги. Позже выяснилось, что его бросил психически больной человек.
Был я и на выступлении Горбачева на партактиве в ЦК Компартии Украины. Тогда генсека предупреждали о недопустимости его принципа: «Давите снизу, а я -- сверху, и тогда реформы пойдут». Первый секретарь Одесского обкома партии Георгий Крючков сказал правду-матушку: «Такими методами мы развалим Советский Союз».
Михаил Сергеевич не любил тех, кто сомневался в перестройке, всегда резко реагировал на подобные замечания: «Все это вчерашний день». Сразу же после совещания в ЦК КПУ расстроенный генсек отправился на встречу с украинскими писателями, причем без руководителя партийной организации республики.
В те годы многие вещи воспринимались нами через призму Горбачева, а слова «лидер», «первая леди» вообще звучали по-особому. Как раз в этот период на киевском заводе Антонова был закончен Ан-225 «Мрiя» -- самый большой в мире самолет грузоподъемностью 250 тонн. На митинге по этому случаю кто-то спросил: «А почему именно «Мрiя»?» Я имел неосторожность пошутить: «Очень просто: Миша, Рая и я». Генеральный конструктор Петр Балабуев обиженно сказал: «Ну и шутки у тебя… комсомольские». Хотя это в очередной раз свидетельствовало о популярности Горбачева. Все-таки Михаил Сергеевич был неординарной политической фигурой, и следует отдать ему должное за жажду реформ. Хотя не избежал он и ошибок.
Михаил Сергеевич действительно вел себя демократично. С 1989 года он возглавлял Президиум Верховного Совета СССР. Один из центральных секторов зала заседаний обычно занимала делегация УССР. В центре находилась трибуна председателя Президиума. Председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов, председатель Совета национальностей Рафик Нишанов (мы его называли «личный РАФик Горбачева»), его заместитель Борис Олийнык и другие работали за столом президиума. В перерывах члены Президиума могли напрямую обратиться к Горбачеву и таким образом решить многие вопросы.
Как-то передо мной в очереди к Горбачеву оказался депутат Леонид Сухов, таксист из Харькова. Я еще задумался, что же такое он держит в кульке? Оказалось, носки. Когда подошла очередь харьковчанина, он обратился к председателю: «На наш цех таксомоторного парка выделили 50 пар носков. Как прикажете их разделить между всеми работающими? Может, вам Раиса Максимовна подскажет?»
-- Леня, тебе что, делать нечего? -- воскликнул Михаил Сергеевич и разразился пылкой и длительной тирадой, не стесняясь в выражениях, клеймил бюрократов и нерадивых управленцев. Зато до остальных, понятное дело, очередь не дошла, и решение наших вопросов, увы, застопорилось.
-- В этот же период опальный Ельцин, низвергнутый с поста первого секретаря Московского горкома партии до должности первого заместителя председателя Госстроя СССР и выведенный из Политбюро ЦК КПСС, занимался своими популистскими акциями, -- вспоминает Валерий Цыбух. -- Он демонстративно отказался от кремлевской поликлиники, служебной машины, заезжал на Ивановскую площадь Кремля на подаренном ему частном «Москвиче» стального цвета. Благодаря этому Борис Николаевич стал народным депутатом СССР и возглавил Комитет Верховного Совета СССР по строительству и архитектуре. Тем не менее, визируя проект по организации работы комитетов и комиссий Верховного Совета, который мне как председателю молодежного комитета поручили подготовить, Ельцин практически не вычеркнул ни одного пункта, оставив и обслуживание в кремлевской поликлинике, и пользование служебным транспортом, госдачей и другое. Некоторые предлагали опубликовать этот документ с визой Ельцина, но Горбачев посчитал, что лучше не заниматься выяснением, кто есть кто, а работать.
И почти тут же на всю страну прогремел инцидент со «сбрасыванием» Бориса Ельцина с моста. Видели бы вы этот мост (17 метров высотой!) на Москва-реке. Там, наверное, и костей не удалось бы собрать. Этот случай вначале хотели рассматривать на заседании Верховного Совета. Но поскольку сессия транслировалась на весь Союз, решили обсудить ситуацию только на Президиуме.
Я видел, как волновался Ельцин, как искал глазами поддержки у коллег по Президиуму -- ведь репутация Бориса Николаевича висела на волоске. Член Президиума Валентина Шевченко, как всегда, деловая и принципиальная, спросила: «Скажите, как в сухую погоду вы умудрились так намокнуть?» Ответ был лаконичен: «Это мое частное дело». Если бы Горбачев захотел, он мог бы в этот момент поставить точку в политической карьере Ельцина…
В этой связи вспоминаю популярный тогда анекдот в исполнении Геннадия Хазанова: «Пошел Борис Николаевич к своей избирательнице, а у нее оказались два альтернативщика. Как вы думаете, он подмочил себе репутацию? Нет, он намочил себе штаны!»
Задолго до августа 1991-го уже чувствовалась обеспокоенность среди руководства страны. Когда наш комитет выразил недоверие КГБ СССР в связи с делом генерала Калугина -- шум был по всей стране! -- мне позвонил председатель КГБ Владимир Крючков: «Я бы хотел, чтобы вы ознакомились с некоторыми документами. Вам их привезти или вы приедете к нам?»
Поскольку тогда я учился в Дипломатической академии МИД СССР, то после обеда спешил на занятия и свободным временем не располагал. Но, с другой стороны, когда бы еще у меня появилась возможность побывать на Лубянке! Я выбрал последний вариант и поехал в КГБ, в новое здание, построенное за «Детским миром». Бывший кабинет Андропова уже находился здесь: маленький лифт, все в коврах, чистота и тишина.
Меня встретил молодой генерал, предложил чай-кофе, бублики, бутерброды, зная, что я не обедал. И показал мне документы. Я был страшно удивлен, впервые увидев сверхсекретные материалы: результаты наблюдений, собственноручное письмо Калугина… На приеме у председателя КГБ я спросил: «Зачем вы мне все это показали? Фактически это государственная тайна».
Владимир Крючков ответил: «За этим же приставным столиком, как и вы, сидел Андрей Дмитриевич Сахаров, которому мы показали документы по Гдляну и Иванову. Надо отдать должное известному академику: после этого он никогда публично не поддерживал Гдляна». И продолжил: «Мы все знаем, что секретарь ЦК КПСС Александр Яковлев и генерал Калугин учились в Оксфордском университете и поддерживают отношения. Как-то я доложил Михаилу Сергеевичу, что они встречаются, а он, вместо того, чтобы сделать соответствующие выводы, на очередном заседании Президентского совета спросил: «Александр Николаевич, ты зачем встречаешься с Калугиным?» -- «Я не встречаюсь… » -- «Как же так? А мне Крючков докладывает, что ты там-то и там-то с ним виделся… »
Мне стало понятно, что в высшем руководстве страны наметилась несогласованность действий в серьезных вопросах.
-- В августе 1991 года я пребывал в двух ипостасях -- члена Президиума Верховного Совета СССР и председателя Госкомитета СССР по делам молодежи. Жил на даче в Жуковке под Москвой, когда--то принадлежащей Вячеславу Молотову. Утром 19 августа, как всегда, выбежал на зарядку… Но вместо вдохновлявшей меня обычно музыки услышал на молодежном канале какие-то заявления. Премьер-министр СССР Павлов, мой новый шеф, и Лукьянов, мой бывший руководитель, поддерживали ГКЧП.
Как всегда, в 8. 15 к крыльцу дачи подъехала служебная машина, на которой я отправился в офис на Калининском проспекте (сегодня -- Новый Арбат. -- Авт. ). Ко мне зашел депутат -- полковник из Шепетовки, прошедший Афган и Чернобыль: «Советскому Союзу конец!» -- «Почему?» -- уточнил я. Полковник показал мне на вид за окном: в сторону Кремля следовали военные машины спецсвязи. Я тут же позвонил по прямому двузначному номеру (АТС-1) Лукьянову. Впервые трубку снял дежурный приемной: «Будьте на месте, в любой момент вас могут пригласить на заседание Президиума Верховного Совета в связи с заявлением ГКЧП».
Конечно, я немедленно позвонил в Киев, домой, жене, друзьям: «Как там у вас дела?» Мне спокойно отвечали: «Все нормально».
Отправляясь в Кремль, мы без особого контроля (кроме проверки удостоверения водителя) проехали через Боровицкие ворота. Хотя вокруг стояли танки. Меня поразило, что их стволы были направлены на Кремль, а не в обратную сторону, как следовало бы в случае обороны.
На заседании правительства, начавшемся в 17. 00, обстановка была напряженной. Министр культуры СССР Николай Губенко обратился к премьеру Павлову: «Виталий Алексеевич, все понятно, страна в тяжелом положении. Но прошу не допустить 1937 года, чтобы не пролилась кровь, не пострадала интеллигенция». И мы услышали в ответ: «Вы знаете, что вы и ваша семья, все здесь присутствующие и их семьи в списке номер один на уничтожение».
Сразу отрезвев, остальные начали докладывать: «Поддерживаем ГКЧП!» К примеру, министр экологии СССР Воронцов сказал: «В целом я поддерживаю заявление ГКЧП, но в нем не хватает двух слов -- «экологической безопасности» (как руководитель он старался протянуть и свои вопросы). Чуть позже выступил министр угольной промышленности СССР Щадов. Своим хриплым голосом Михаил Иванович произнес: «Должен вам откровенно сказать, на Кузбассе шахтеры «залегли» по политическим мотивам и не хотят подниматься на поверхность. Они за Горбачева!».
Павлову стало очень плохо. Он выскочил пулей из зала и, как я понял, его там откачивали. Через минут 20 заседание продолжилось. Никто из выступавших министров не высказал озабоченности или предложений в защиту Горбачева. Мы знаем, что и руководители Украины, выжидая прояснения ситуации, в первый день путча высказывались неоднозначно. 20 августа, с приездом Горбачева из Фороса (заметьте: не в Верховный Совет СССР или в свою резиденцию президента страны, а в Верховный Совет РСФСР, председателем которого был Ельцин), ситуация изменилась. Путч провалился.