Корреспондент «ФАКТОВ» встретился с бывшей заложницей чеченцев на следующий день после ее возвращения домой
Жительницу Луцка Елену Ярощук, освобожденную в числе сотен других заложников в ночь с минувшей пятницы на субботу российскими спецназовцами из захваченного террористами Дворца культуры на Дубровке, выписали из 68-й московской больницы в понедельник. Спустя несколько часов она вылетела в Киев, где во вторник встретилась с мамой Галиной Федоровной, пережившей несколько ужасных суток. Домой, в Луцк, где не находили себе места муж Елены Тарас и их 8-летняя дочурка, женщины примчались на автомобиле, предоставленном начальником Волынской милиции Александром Справедливым.
-- Первый раз я в Москву приезжала когда мне было пять лет, -- вспоминает Елена Ярощук. -- А сейчас была в гостях у родного брата Василия. Он у нас военный, полковник российской армии. Служил в Германии, на Дальнем Востоке, на Урале, потом получил направление в Москву. Вася приехал в Луцк в отпуск, чтобы забрать меня в Москву.
Брат оказался великолепным гидом: мы посетили Третьяковскую галерею, Музей имени Пушкина, Алмазный фонд. На среду был запланирован цирк, на четверг -- Большой театр. Более-менее свободной оставалась пятница. Домой я должна была возвращаться в субботу. В среду мы с братом обошли множество касс -- хотели попасть на знаменитый мюзикл «Норд-Ост», но на пятницу билетов не было. Тогда Вася говорит: «Покупай на среду, а в цирк сходишь в пятницу». Я предложила Васе составить мне компанию. Он согласился.
Билеты нам достались на бельэтаж. Первое действие было замечательным. Во время антракта я не могла дождаться продолжения. Второе действие началось с танца военных летчиков. Вдруг к ним с левой стороны вышел мужчина в пятнистой спецназовской форме. Сперва мы решили, что это замысел режиссера, но странные зловещие люди появились и в партере, и на балконе. Представление прекратилось, и мужчина на сцене громко сказал: «Вы знаете, что в Чечне четвертый год идет война. Мы требуем, чтобы с ее территории вывели российские войска. До тех пор, пока наше условие не будет выполнено, вы -- наши заложники!»
Нам приказали заложить руки за голову и так сидеть, не двигаясь. Между собой они разговаривали по-чеченски, а к нам обращались по-русски. Иностранцам предложили выйти на сцену. Украинский паспорт был при мне, но я очень волновалась за единственного брата, поэтому осталась рядом с ним. Казалось, что это безобразие «с захватом» продолжится от силы час-полтора.
Спустя некоторое время мужчин отделили от женщин и рассадили. У мужчин стали на выбор проверять документы. Наверное, кого-то искали, возможно, военных. К счастью, Вася успел спрятать свои документы под съемным чехлом кресла.
Обнаружив у кого-то из мужчин удостоверение милиционера, Аслан, один из террористов, так этому обрадовался! На весь зал кричал, что всю жизнь мечтал взять в плен офицера милиции! Жена этого то ли майора, то ли капитана -- она была с ним в зале -- тоже оказалась милиционером. Чеченцы собирались обменять их на своих пленных. «Я не могла оторвать взгляд от пояса со взрывчаткой чеченки, стоявшей рядом с моим стулом. Это ее раздражало»
-- Террористы разрешили нам взять мобильные телефоны (перед этим у всех отобрали сумки) и сообщить родным о нашем положении и о выдвинутых условиях, -- продолжила Елена Ярощук. -- Телефонные разговоры многих заложников меня потрясли: те, кому удавалось пробиться (связь была плохой), сообщали, где находятся деньги, называли номера банковских счетов, говорили о завещаниях или о воспитании детей. Люди готовились к смерти.
Мы вполголоса знакомились с рядом сидевшими, интересовались друг у друга, откуда кто приехал. Через некоторое время нам позволили выйти в туалет. А под утро сказали, чтобы иностранцы собрались в отдельную группу. Я спустилась в проход между балконом и партером. Большинство иностранцев оказались украинцами. Нас вывели вниз, на площадку, но затем вернули обратно и приказали сесть в первом ряду и ждать. Так мы ждали до субботы. Брат оказался через три ряда от меня. Мы постоянно переговаривались жестами. Он успокаивал, уверял, что все непременно образуется.
Ходить по залу террористы не разрешали. Можно было прилечь на разобранные кресла, съемными частями которых мы заслонялись, когда чеченцы начинали стрелять из пулемета. Их это очень бесило -- требовали, чтобы мы сидели спокойно, твердили, что не собираются нас расстреливать. А пулеметные очереди давали, вероятно, из-за подозрительных, на их взгляд, движений за пределами зала. Стоило пробежать, скажем, кошке или слышался какой-то шорох -- и в ту сторону летели пули.
И они, и мы боялись штурма. Их женщины стояли по периметру зала с проводками, отходящими от поясов со взрывчаткой, готовые в любой момент взлететь на воздух. Нам сказали, что зал весь заминирован. Прямо перед нами установлена была металлическая, цилиндрической формы бомба, от которой тоже тянулись провода. Рядом с ней сидела чеченка. Говорили, что такая же бомба стояла на первом этаже, что все здание напичкано этими фугасками и минами.
Чеченки были в масках, правда, не все время. Одна женщина вообще ее практически не надевала, и лишь когда они выстраивались по периметру, очевидно, решив, что начинается штурм и пора нас взрывать, она натягивала на лицо маску и брала в руки проводки от пояса смертника. Мне было очень интересно, из чего же он сделан. Это был простой военный ремень с прикрепленными самодельными прямоугольниками из укутанных скотчем роликов и металлических шариков.
Я не могла оторвать взгляд от пояса террористки, стоявшей рядом с моим стулом. Это ее раздражало. «Что ты все время смотришь?» -- несколько раз спрашивала она. Из-за страха сказать что-то не так я лишь пожимала плечами и отводила взгляд.
Люди держались достойно, без паники. С нами на бельэтаже сидела группа школьников, которых отправили на представление за хорошую учебу и примерное поведение. Учительница переживала за них, как о родных: требовала у чеченцев таблетки, просила теплую одежду… И настаивала на своем, несмотря на то, что террористов это раздражало и они несколько раз, угрожая, приказывали ей сесть на место. Храбрая женщина отвечала им, что это ее дети и она должна заботиться о них.
Бесспорно, учительница рисковала жизнью. Особенно меня поразила ее 9-летняя дочка, которую, слава Богу, вместе с остальными детьми на второй день отпустили. Это бесподобный ребенок! Напоминала мне мою дочь -- такая же курносенькая, черноглазая. Девчушка играла, решала кроссворды, тихо напевая себе под нос. Я сфотографировала эту девочку спящей в проходе между рядами на подушках, снятых с кресел, в обнимку с плюшевым мишкой. Чрезвычайно трогательная была картина.
-- Неужели террористы разрешали вам фотографировать?
-- Вообще-то нет. В какой-то момент то ли по радио, то ли по телевидению прозвучало, что все происходящее во Дворце -- не секрет для тех, кто снаружи, и террористы принялись нас тщательно обыскивать. Боясь, что где-то вмонтированы датчики или другие средства передачи, они заставляли нас снимать часы, отбирали плееры, радиоприемники, телефоны. Выложив из сумки калькулятор, я нашла в ней фотоаппарат, о котором забыла напрочь. Когда на видеокассету снималось живое письмо заложников Путину -- нашу просьбу вывести войска из Чечни, я рискнула спросить у одного террориста, можно ли мне пофотографировать украинцев. Он согласился, только предупредил, чтобы была осторожна со вспышкой -- если ее заметят внизу, будут проблемы. Я снимала, стоя спиной к сцене. Наверное, заметь другие чеченцы вспышку, в лучшем случае отобрали бы пленку, а в худшем…
-- Как вели себя дети, чем занимались?
-- Играли, развлекались, как могли, не понимая, что происходит. Они пугались, лишь когда начиналась стрельба. Чеченцы относились к ним, в принципе, нормально, лишь требовали не шуметь. Один даже отыскал для маленькой девочки ручку, чтобы она могла рисовать.
-- Как обстояло дело с питьем и едой?
-- Пока не иссякли запасы в буфете Дворца культуры, чеченцы приносили оттуда воду, желе, пирожные. Мы тут же отдавали все детям. Лично мне не хотелось ни есть, ни пить. В нас террористы буквально швыряли жевательные резинки, шоколадки. На черный шоколад я, наверное, очень долго вообще не посмотрю. Я его и раньше не любила, но там заставляла себя съесть хоть кусочек, ведь это хороший источник энергии. Когда закончилась минералка, мы в бутылки набирали воду из-под крана в туалете. На второй день представители «Красного креста» принесли питание и воду, но чеченцы взяли только воду. Почему, не знаю. Говорили, что они дали обет: во время захвата заложников в рот ничего не брать, но я видела, как они ели и пили.
-- Они употребляли наркотики?
-- Не знаю, не видела. Если и употребляли, то не на наших глазах. Они не курили и запрещали это делать заложникам. За мной сидел парень, который, не выдержав, принялся нюхать незажженную сигарету. Чеченка спросила: «Что ты делаешь?» -- «Нюхаю. Вы же не разрешаете курить». -- «Спрячь! Еще раз увижу -- расстреляю!» Их многое раздражало. После того как разделили мужчин и женщин, иногда разрешали мужчинам на несколько минут встретиться со своей спутницей, но терпеть не могли, если кто-то начинал обниматься, пусть даже по-дружески. А еще им очень не нравились короткие юбки на девушках -- так и сыпали замечаниями.
-- У вас была надежда на освобождение? Что вы знали о переговорах?
-- Мы слушали радио, смотрели телепередачи -- чеченцы настроили найденный в режиссерской комнате телевизор. Показывал он плохо, но новости можно было смотреть. Мы были в курсе всего происходящего снаружи. Было очень обидно, когда диктор говорил, что требования террористов невыполнимы. Каково нам было знать об этом, сидеть и ждать собственной смерти… Чеченцы над нами смеялись, говорили: «Смотрите, да вы никому не нужны, ваше правительство о вас не заботится, им начхать на вас!.. »
Уже приехав домой, я узнала о существовании «стокгольмского синдрома» -- заложники как бы принимают позицию террористов. Наверное, в какой-то момент это немного коснулось и нас. Чеченки говорили, что пришли умирать, потому что убиты их мужья и дети, и у них в жизни ничего не осталось. Кстати, террористы-мужчины, судя по их поведению, надеялись, что уйдут живыми.
Решения чеченцев были очень сумбурными: то они иностранцев отпускают, то нет; то говорят, что увезут нас в Грозный, если не будут выполнены их требования, то -- непременно взорвут. То они занимали боевые позиции, то расслаблялись. Видно, программы, конкретного плана действий у них не было. Когда они расслаблялись, мы тоже получали возможность немножко передохнуть.
-- Первой бандиты застрелили 25-летнюю девушку, -- говорит Елена. -- Услышав ее резкие высказывания в адрес чеченцев, Аслан приказал вывести ее в фойе и расстрелять. Приказ был немедленно выполнен. Следующим был мужчина, искавший своего сына. Я не видела, как он появился на балконе. Его заставили сложить руки за окровавленной головой и стали допрашивать. Когда он сказал, что ищет сына Романа, всех ребят с таким именем по распоряжению чеченцев подняли со своих мест. Но среди них сына мужчина не нашел. Тогда его свели с балкона вниз.
Террористы стали бегать по залу -- мы даже решили, что начался штурм, застучал пулемет. Чеченец, стрелявший в мужчину, который искал сына, случайно попал в глаз одной заложнице. Сидевший рядом с ней муж вскочил со словами: «Господи, что же это творится?!» Его тоже застрелили…
Мне кажется, что каждый прошедший тот ад -- настоящий герой! Все старались помочь друг другу. Оказавшаяся среди нас единственная женщина-врач делала невозможное. А ее пациентами становились люди со множеством диагнозов: астмой, почечными коликами… Террористка, снабжавшая нас таблетками и женскими средствами гигиены, ни разу никому не отказала в помощи, а когда в зале похолодало, чеченцы попросили наших мужчин снять свои пиджаки и отдать их женщинам.
Командовавшего на бельэтаже некоего Аслана мы считали самым гуманным из террористов, подходили к нему со своими проблемами, и он, в принципе, шел на уступки. Все это вроде бы гуманно, но… О какой гуманности может идти речь, если ты помогаешь, стоя рядом с бомбой, и готовы в любой момент ее взорвать?
-- Как проходил штурм?
-- Примерно в три часа ночи нам сообщили, что на переговоры с чеченцами должен приехать Казанцев. Они очень обрадовались и сказали: мол, если переговоры закончатся успешно, то часам к одиннадцати утра нас отпустят. Я поняла, что могу хоть немного отдохнуть от постоянного ожидания смерти. Вася передал мне свой свитер-гольф и пиджак, я разложила их на спинке кресла и уткнулась в ткань лицом, что, наверное, и спасло меня от сильного отравления газом. Те, кто не спал, пытались спастись с помощью смоченных водой платков и одежды. По их рассказам, во время штурма сначала послышались взрывы и много выстрелов. Потом пустили газ.
Моя соседка в больничной палате Вероника (скрипачка из оркестра мюзикла «Норд-Ост»), вспоминала, как сидевшая перед ней чеченка с поясом смерти получила приказ соединить проводки, но в самый последний момент у нее вдруг остекленели глаза -- подействовал газ, и взрыв не состоялся.
Я ничего этого не видела, потому что уснула, а очнулась уже в «скорой». Медсестра тут же наговорила мне массу комплиментов: «Слава Богу, что вы живы! Какая вы умничка! Дышите, не сдавайтесь, держитесь!» Я снова потеряла сознание. В себя пришла под капельницей. В больницу к нам никого не пускали, даже родственников. Первым ко мне прошел сотрудник украинского посольства в России Борис Иванович Сотников.
В 68-й городской клинической больнице, куда меня доставили, трудится бесподобный медперсонал. Врачи и медсестры ухаживали за нами, как за собственными детьми. А нас на нервной почве вследствие пережитого сильнейшего стресса постоянно пробивало… на юмор. Так что в палате было очень весело: мы день и ночь разговаривали, шутили, а при выписке прощались, как родные.
Но много было и грустного. Однажды, слушая в больнице радио, я буквально закричала от услышанного: умерла моя соседка по креслу австрийка Эмилия. Оказывается, она страдала бронхитом. Эта заводная, очень общительная женщина приехала в Москву на выставку представлять свою продукцию. Заодно решила сходить в театр. Я ее тоже фотографировала, надеюсь, что пленка сохранится (ее взяли представители Московской прокуратуры для изучения).
-- После выписки в понедельник меня отправили в посольскую гостиницу, -- вспоминает Елена Ярощук. -- Самолет на Киев должен был вылетать в пять вечера. Василия выписали в четыре, но он успел ко мне приехать. Как мы радовались друг другу!.. К сожалению, у него проблемы со здоровьем. Когда нас выносили из Дворца и клали прямо на землю, он, видимо, простыл…
В Киев мы прибыли ночью. Летевший с нами секретарь Совета национальной безопасности и обороны Украины Евгений Марчук распорядился, чтобы пострадавших всячески оберегали -- в тот момент действительно было очень важно, чтобы нас не доставали своими вопросами корреспонденты и репортеры.
Из аэропорта мы поехали в гостиницу, но я так хотела домой, что попросила, чтобы меня отвезли на железнодорожный вокзал. Уже собралась брать в кассе билет, но, позвонив домой и посоветовавшись с мамой, вернулась в отель.
С Еленой мы беседовали в ее уютной квартире в центре Луцка. Она только что пришла из больницы, где проходила обследование и сдавала анализы. За назначенные врачами медикаменты ей уже пришлось выложить более ста гривен, и это только начало. Кроме того, в те страшные дни Галина Федоровна часто и много звонила в Москву, переживая за дочь, и теперь Елена пытается разузнать, существует ли возможность списания или какой-либо иной помощи в оплате вынужденных и весьма дорогих международных переговоров. Но, несмотря на массу в одночасье навалившихся проблем, Елена держится молодцом.
-- Слава Богу, что доченька осталась жива, -- сильно волнуясь, говорит мама Елены Ярощук Галина Федоровна. -- Что я пережила в те ужасные дни -- не передать словами.
Бедная мать с нетерпением ждала каждого выпуска теленовостей, за все это время она спала от силы полтора часа. Наконец, Елена позвонила ей из украинского посольства в России и дрожащим голосом сообщила, что жива. Личность Василия долго не могли установить -- он был без сознания, а документы остались под обивкой кресла в Дворце культуры. Что он жив и в тяжелом состоянии госпитализирован в одну из московских больниц, выяснилось лишь в субботу вечером.
-- Теперь мы с братом будем долго жить, тем более что двух случаев для меня достаточно. -- Улыбнувшись, Елена продолжила. -- Да, много лет назад я уже становилась заложницей! Еще школьницей, когда Прибалтика отделялась от СССР, я одна возвращалась из Риги. У них как раз были сильные волнения. Так вот, проснувшись утром в купе, я с удивлением увидела, что мы, вместо того чтобы уже подъезжать к Ровно, все еще в Прибалтике. Наш поезд не пропускали, требуя выполнить какие-то условия. Помню, как на улице швыряли бутылки с зажигательной смесью. К счастью, через сутки нас отпустили.
Елена Ярощук и ее родные искренне благодарят за помощь и понимание сотрудников посольства Украины в Российской Федерации Бориса Сотникова и Юрия Ленартовича, начальника УМВД Украины в Волынской области Александра Справедливого, а также друзей, знакомых, соседей -- всех, кто не остался в стороне в трудную минуту.