Искупив свой грех усыновлением ребенка из Дома малютки, 23-летняя Люба Лялюк все же надеется когда-нибудь разыскать родную дочь
В райотдел одного из городов Днепропетровской области позвонил мужчина, сообщивший, что он задержал преступницу, пытавшуюся похитить у него ребенка. Прибывшая на место происшествия опергруппа с первых же минут поняла, что «захватывать» тут некого. Скромно одетая девушка с бледным от страха лицом, находившаяся в салоне автомобиля «потерпевшего», скорее нуждалась в помощи врача -- она была близка к обмороку. Когда виновницу переполоха доставили в райотдел и выяснили обстоятельства происшедшего, ее отпустили за отсутствием состава преступления. Впрочем, в тот момент Любе Лялюк было все равно. Ибо неожиданно наступившая развязка отобрала у нее смысл существования и желание жить. Ребенок, которого она приняла за свою оставленную в роддоме дочь и которым бредила дни и ночи напролет, оказался… законнорожденным сыном известной в городе четы предпринимателей.
Когда Любе Лялюк (имена и фамилии действующих лиц изменены. -- Авт. ) исполнилось 15 лет, мама отправила ее учиться к бабушке. Старушка, которая вдовствовала вот уже десятый год, обрадовалась, что в доме появилась еще одна живая душа. Соскучившаяся по человеческому теплу, Полина Захаровна таяла от простых забот о ней внучки. Однако идиллические посиделки бабушки с внучкой закончились, когда Люба влюбилась. Девушка часами пропадала на улице, могла не прийти ночевать и все нотации бабы Поли пропускала мимо ушей. Оскорбленная тем, что Любушка предала их отношения и предпочла ее какому-то мальчишке, бабушка затаилась в ожидании момента, когда можно будет опять обрести власть над внучкой.
Такой случай представился очень скоро, когда Люба, дрожа от страха, заявила бабушке, что беременна, а парень не хочет на ней жениться. Бабушка, не раздумывая, посоветовала ей сделать аборт, пообещав ничего не рассказывать матери. Полина Захаровна надеялась, что в благодарность за ее «великодушие», девочка станет шелковой и ею можно будет манипулировать, как угодно. Так и вышло. Теперь, когда Люба пыталась отпроситься у нее погулять, баба Поля чувствовала себя чуть ли не судьей, который мог покарать или же помиловать грешницу, отпустив ее на полчаса на улицу.
Неизвестно, сколько бы внучке пришлось находиться в заключении у бабушки, если бы мать не прислала письмо, в котором пригласила к себе дочь на каникулы. Приехав в маленький уютный городок на востоке Украины, Люба обнаружила в доме небритого мужчину в домашних тапочках, лет на пятнадцать моложе ее матери. Это был новый мамин любовник -- дядя Виталий, которого мать оберегала от тлетворного влияния дружков-пьяниц, жизненных проблем и… красоты дочери. Только сейчас мать разглядела, как похорошела и повзрослела ее дочь. И дала дочери «вольную» на все каникулы, только бы та меньше торчала дома.
Обрадованная свободой, Люба с упоением гуляла в новых компаниях, благодаря судьбу за то, что мать занята собой и ей все равно, как дочь проводит время. Девушка и не заметила, как влюбилась в парня из их компании -- Пашку, очень веселого и доброго. Люба стала завсегдатаем в Пашкиной квартире, где его родители, ничего не имевшие против романа сына с приезжей девушкой из «большого города», шутя называли ее невесточкой. Паша тоже приходил к Любе домой, где чинно пил чай с мамой и отчимом девушки и намекал на возможную женитьбу после окончания училища.
Люба переживала самые счастливые дни своей жизни. Казалось, судьба решила отблагодарить ее за первую неудавшуюся любовь. Как вдруг все разом рухнуло.
В тот день Люба пришла к Паше в гости, но его не оказалось дома. Дверь открыл Пашин отец, Сергей Иванович. Предложив подождать сына, пригласил ее на кухню выпить чаю. Люба заметила, что он немного пьян, но это ее не насторожило. Глядя на стройные загорелые ноги девушки, открытые донельзя короткими джинсовыми шортиками с бахромой, Сергей Иванович предложил выпить немного домашнего вина «за их любовь с сыном». Люба, окрыленная своим счастьем, легко и весело согласилась, даже не представляя, чем это может закончиться.
-- Я не знаю, может, Сережин отец бросил туда снотворное или смешал какие-то тяжелые напитки, но я почувствовала, как у меня стали неметь ноги, поплыло все перед глазами, и я отключилась, -- вспоминает Люба. -- Очнулась я часа через два на диване. Рядом храпел «дядя Сережа». Я плохо соображала, что случилось, попыталась натянуть на себя вещи, которые были разбросаны по всему дивану, как вдруг услышала, как в замке поворачивается ключ. Я так испугалась, что не могла сдвинуться с места.
… Когда Павел с его матерью зашли в квартиру и увидели полураздетых Сергея Ивановича и Любу, с девушкой случилась истерика. Рыдая от ужаса и нелепости ситуации, она стала объяснять, что ее неправильно поняли, что невиновна. Люба надеялась, что любимый все поймет и что-нибудь придумает, чтобы исправить случившееся. Однако тот не стал слушать никаких объяснений. Его матери внезапно стало плохо -- она схватилась за сердце, -- и парень бросился вызывать «скорую помощь». Не глядя на Любу, он грубо оттолкнул отца. Когда Люба в порыве отчаяния упала перед любимым на колени, умоляя, чтобы он не торопился с выводами, парень брезгливо отшвырнул ее от себя. Увидев, что оцепеневшая от потрясения гостья не может двинуть ни рукой, ни ногой, он сгреб ее в охапку и вытряхнул на лестничную клетку, как мешок с ненужным мусором, залепив на прощание пощечину.
Полумертвая от пережитого, Люба еле доползла домой. Но мать… не заметила состояния дочери или не захотела замечать. Люба пролежала целые сутки, не двигаясь. Она еще надеялась, что Сергей Иванович как честный взрослый человек расскажет сыну всю правду: как напоил ее какой-то отравой, а потом изнасиловал. И Пашка ее простит. Но когда Павел не пришел ни на вторые, ни на третьи сутки, девушка осознала, что между ними все кончено. Попросив мать взять билет на поезд, она уехала к бабушке.
Долгое время Люба не могла прийти в себя. А когда рана стала потихоньку заживать, почувствовала, что… беременна. Представив, что ребенок от «дяди Сережи», поломавшего ей всю жизнь, девушка сперва решила избавиться от малыша. Но потом, поразмыслив, что ребенок может быть и от Пашки, передумала его убивать. Узнав о том, что Люба собирается рожать, к бабушке приехала враз протрезвевшая от затяжного любовного романа мать. Срок был уже большой, и делать аборт было поздно. Вместе с бабушкой мать стала убеждать девушку не взваливать на себя такую обузу и после родов оставить ребенка в роддоме. Когда дочь попыталась возразить, что Пашку она все-таки любила и не сможет так поступить с его ребенком, мать нанесла ей последний удар.
-- Экспертизу проводить никто не будет, -- жестко сказала она. -- Вот родишь ты ребенка, принесешь его домой и всю жизнь будешь мучиться, от кого ребенок: от Пашки или от его отца? Любить его или ненавидеть?
Этот последний аргумент и решил судьбу малыша.
-- На учет к нам Лялюк поступила на сроке 26-27 недель, -- вспоминает в разговоре с корреспондентом «ФАКТОВ» акушерка районной женской консультации Светлана Карпенко. -- Когда мы ее оформляли и уточняли все данные, чтобы знать, по какому адресу потом посылать патронажную медсестру, она сказала, что медсестра не нужна, поскольку намерена оставить ребенка в роддоме. Мы боялись, что Лялюк будет игнорировать посещения врача, однако она вовремя приходила на консультации, прилежно выполняла все наши предписания. Мы надеялись, что она все-таки передумает. Однако Люба, родив абсолютно здоровую красивую девочку, оставила ее в роддоме.
… У нее был еще шанс что-то изменить. В роддоме медсестры, очевидно, что-то напутав, принесли малышку-»отказницу» матери, и Люба приложила девочку к груди, успев ее рассмотреть и полюбоваться. Однако, боясь ослушаться мать и властную бабу Полю, она отдала дочку медсестре и стала готовиться к выписке. Внизу с напряженными лицами ее встретили мама с бабушкой. Они стали говорить, чтобы Люба особо не переживала: так будет лучше и для нее самой, и для ее дочери. А она еще устроит свою судьбу: выйдет замуж за приличного человека, родит «законных» детей. Люба слушала их, как в тумане.
-- Где-то спустя месяца три я встретила Любу на улице, -- вспоминает Светлана Карпенко. -- Обычно женщины, которые оставляют своих детей, избегают медработников, которые их вели, но Люба сама подошла ко мне. Я увидела, какими глазами она на меня смотрит, и мне стало не по себе. Как будто она кого-то похоронила.
«Что, Люба, такая грустная?» -- спрашиваю. -- «А чему, Светлана Петровна, радоваться?» -- отвечает она. -- Я жить не могу. Не могу забыть о своем ребенке. Ведь я видела свою дочку, покормила ее, а потом, как последняя сволочь, отказалась от ребенка!» Я стала ее успокаивать. Говорила, что она еще может попробовать забрать Дашу. Ведь прошло немного времени, и по закону сможет еще вернуть свою дочь. «Куда ее теперь забирать? -- сказала она. -- С матерью я поссорилась, от бабки ушла к подруге, работы нет, отца у ребенка тоже нет. Вот найду работу, приведу в порядок свои дела и заберу Дашку».
Люба устроилась работать реализатором на рынке. Накупив на первую зарплату детской одежонки и игрушек, поехала забирать дочку в Дом ребенка. Не помня себя от волнения, она зашла в кабинет директора Тамары Ивановны и, объявив, что она мама Даши Лялюк, сказала, что хочет ее забрать. «Где же вы были раньше? -- с укором спросила директор. -- Дашеньку удочерили несколько дней назад… »
Решив, что она что-то неправильно поняла, Люба еще раз повторила свою просьбу, заискивающе заглядывая в глаза директору. И вновь услышала тот же ответ, не укладывающийся в рамки ее сознания. Она начала умолять Тамару Ивановну сообщить адрес приемных родителей, была готова бежать хоть на край света, чтобы упасть в ноги к этим людям и просить их вернуть дочь. Однако директор была неумолима: «Мне очень жаль, но у вас было время одуматься. Теперь назад дороги нет. Тайна усыновления охраняется законом, и я не имею никакого права -- ни морального, ни юридического -- ее раскрывать… »
Люба еще раз пришла в Дом ребенка, пытаясь смягчить сердце директора и узнать, где живет дочка. Но все просьбы были тщетны. И тогда она решила сама заполучить адрес, сказав подруге Анне, у которой жила, что хочет проникнуть в кабинет Тамары Ивановны и порыться в картотеке. «Ты с ума сошла! -- стала урезонивать ее Аня. -- Карточки могут храниться в сейфе, а ты его не сможешь открыть. А если тебя застукают и посадят в тюрьму? Вот тогда ты уж точно свою Дашку не увидишь!».
Пытаясь отвлечь подругу от навязчивой идеи вернуть ребенка, Аня стала знакомить ее со своими друзьями, тянула на какие-то вечеринки, но Люба была равнодушна к ее предложениям. Девушка бросила работу продавца и оформилась кондуктором рейсового автобуса. Она считала, что в таком случае ее шансы увидеть дочь возрастут. «Ну ты совсем помешалась! -- говорила ей подруга. -- Ты Дашку видела только один раз! Ты уже не сможешь узнать ее!» -- «Смогу, -- упрямо твердила Люба. -- У нее второй пальчик на ножке загнут вправо, как у мамы и бабушки. Это наша фамильная «черта».
-- Как уж она собиралась искать Дашу по пальчику на ноге, я не знаю, -- вспоминает Анна, подруга Любы. -- Но кондуктором она проработала всего три дня. Автобус ездил мимо остановки «Роддом» по нескольку раз в день, напоминая ей о том, что она сделала. Люба не смогла перенести этой пытки, поэтому уволилась. На какое-то время она успокоилась и даже стала встречаться с Гошей -- парнем из нашей компании. Но как только наступила весна, Люба бросила Гошу и стала ходить гулять в большой парк, расположенный на территории детской больницы. Это у нас считается самое лучшее место для отдыха, и мамы со всего города съезжаются туда на прогулку с детьми.
Если бы я знала, что она туда ездит, я бы ее, конечно, проконтролировала, попыталась бы опять заставить ее логически мыслить. Ведь я ей давно говорила, что Дашу могли усыновить чужие люди из другого города. И поиски в нашем городе бессмысленны. Но Люба все время отвечала, что «чувствует, что Даша находится здесь». Словом, дошло до того, что однажды в детском парке она увидела девочку, очень похожую на саму Любу в детстве. Недолго думая, она решила, что это и есть ее Даша. Она ничего мне не сказала и стала следить за этой женщиной, чтобы найти подтверждение, что дочка женщине неродная. Наверное, это был уже какой-то психоз. Хотя я за это время сама успела стать мамой, и могу понять, что женщины могут становиться невменяемыми, когда заходит речь об их ребенке. Как я потом узнала, Люба дважды подходила к маме девочки, пыталась с ней заговорить, но женщина на разговоры не шла. Когда Люба подошла к ней в третий раз, женщина вызвала по «мобильнику» мужа. А он у нее оказался «крутой», боялся за семью. Муж приехал, запихнул Любу в свою машину и вызвал милицию, заявив, что она подозрительно себя вела и хотела похитить у него ребенка.
-- Она была способна на похищение?
-- Я не думаю. К тому времени она уже поняла, что потеряла Дашу навсегда. «Анька, -- говорила она, -- пусть живет в другой семье. Но если бы мне разрешили хоть иногда, хоть одним глазком увидеть ее, я была бы самым счастливым человеком на свете!». Слава Богу, в милиции во всем разобрались. Кстати, ребенок, за которым Люба следила, оказался… мальчиком, просто очень симпатичным, похожим на девочку. Естественно, в милиции Любе пришлось рассказать всю эту историю. Они посоветовали прекратить поиски дочери и родить или усыновить нового ребенка.
Решив, что свой грех она может искупить, только усыновив чужого малыша, Люба пришла в Дом ребенка. Узнав посетительницу и услышав о ее просьбе, директор не удивилась. «Но вам недостаточно будет собрать необходимый пакет документов, -- сказала она, -- нужно будет еще убедить судью, что вы, отказавшись однажды от родного ребенка, сможете стать хорошей матерью чужому. А это будет очень сложно». Люба начала собирать необходимые документы, решать вопросы с жильем и работой, чтобы перед судом предстать во всеоружии. Никаких особых требований к будущему ребенку, которого собиралась усыновить, молодая женщина не предъявляла. Кроме одного: это должна быть девочка приблизительно в том возрасте, в котором удочерили ее дочь.
-- На суде мне казалось, что судья настроена враждебно, -- вспоминает Люба, с которой мы беседуем в просторном сельском доме, по которому с пронзительным криком бегает ее маленькая дочь. -- Когда судья спросила: «Были ли у вас дети?», я рассказала все, как есть. Мне показалось, что она, осуждая меня за прошлое, вынесет отрицательное решение. Я молила Бога: «Господи, ты меня наказал уже раз, и я всю жизнь буду мучиться за этот грех. Не наказывай меня второй раз за одно и то же!» Но Софья Ивановна вынесла положительное решение. Теперь у меня есть доченька Аленка. Нам уже два с половиной года. Я ее воспитываю одна. Бабушка умерла, и я теперь живу в этом доме. С матерью мы не общаемся.
-- Вы в обиде на своих родных? Ведь они искалечили вам жизнь, заставив оставить ребенка в роддоме…
-- Считаю, что и мать, и баба Поля, царствие ей небесное, были законченными эгоистами и думали только о себе: что им придется мне помогать, нянчиться с ребенком… Поэтому так и поступили, не думая о том, что чувствую я. А я была слишком подавлена и зависима от них, чтобы их не послушаться. Ну не было у меня в те годы такого характера, чтобы принять самостоятельное решение! И у многих молодых его нет. Поэтому, когда я слышу, что осуждают девчонок, которые бросают своих детей, меня просто трясет от злости. Не судите, да не судимы будете! Вы же не знаете, что их заставило сделать это?! А таким девчонкам хочется сказать: не слушайте никого, не бросайте своих детей, чтобы потом не мучиться, как мучаюсь я.
-- Вы до сих пор думаете о Дашеньке? Простите за бестактный вопрос…
-- А как вы думаете? Я люблю Аленку, но не было и дня, чтобы я не вспоминала о Даше. Как она там? Любят ли ее новые родители, не обижают ли? Слышала, что есть страны, где биологическим родителям разрешают общаться с детьми даже тогда, когда они уже усыновлены. А иногда даже отменяют прежнее усыновление, если родные захотят вернуть ребенка. Но нашими законами это не предусмотрено. И я смогу увидеть Дашеньку, лишь если ее новые родители разрешат мне сделать это. Но, скажите, как они узнают о том, что я хочу ее видеть? -- восклицает Люба, но тут же воодушевляется новой идеей. -- Может быть, они прочитают вашу газету и смогут понять меня? Пожалуйста, напишите, что я очень тоскую по Дашеньке, что буду навеки благодарна этим людям, если они позволят мне хотя бы одно свидание с дочкой. Только одно свидание! Вот Дашины приметы: у нее на ножках вторые пальчики кривые, загнуты вправо, голубые глаза, курносый нос, ей уже четыре года… -- она в ужасе замолкает, осознавая, что без фамилии и имени этих примет недостаточно.
-- Это самый лучший ребенок на свете, -- упавшим голосом добавляет моя собеседница…