13 октября исполняется 10 лет со дня последнего полета транспортного гиганта, в котором погибли заслуженный летчик-испытатель СССР Сергей Горбик и семеро его товарищей
Этот полет самого большого в мире серийного самолета (взлетный вес -- 405 тонн, максимальная полезная нагрузка -- 150 тонн) должен был завершить серию испытаний для получения сертификата летной годности, открывавшего дорогу машине на международные авиалинии, в крупнейшие аэропорты мира. Пилотам и группе инженеров-испытателей оставалось проверить машину на прочность в случае непредвиденных опасных перегрузок, в которые может попасть любой самолет данного типа.
Все шло, казалось бы, нормально. Испытания близились к завершению. Но, как потом установила государственная комиссия, расследовавшая причины катастрофы, неожиданно разрушился носовой обтекатель фюзеляжа. Его обломки повредили два двигателя. Забарахлил и работал не на полную мощность и третий. Перестали действовать приборы, показывающие скорость и высоту полета, угол атаки. Самолет начал стремительно снижаться. Летчики пытались спасти самолет, надеялись совершить вынужденную посадку, дотянуть хотя бы до ближайшего поля. Увы, в районе станции Буян тяжелая машина, в баках которой находились десятки тонн керосина, начала косить могучими крыльями сосны… От взрыва загорелся лес.
Погибли командир экипажа заслуженный летчик-испытатель СССР Сергей Горбик, второй пилот -- военный летчик-испытатель первого класса Виктор Подсуха, штурман-испытатель Виктор Солошенко, бортинженеры-испытатели Михаил Трошин и Юрий Дмитриев, бортрадист-испытатель Анатолий Крючек, ведущий инженер по летным испытаниям Сергей Бабин и инженер-экспериментатор Юрий Педченко. Спастись на парашюте удалось лишь инженеру-экспериментатору Николаю Фомину.
Это случилось 13 октября 1992 года. О некоторых мгновениях короткой, как полет, жизни его командира и членов экипажа «Руслана» корреспонденту «ФАКТОВ» рассказывает вдова С. А. Горбика Валентина Степановна.
-- В тот день, после обеда, я взлетел испытывать «Антей», на котором мы собирались перевозить на внешней подвеске, попросту говоря, на «спине», агрегаты для второго экземпляра «Мрiї» из Ташкента в Киев, -- рассказал журналистам газеты «Киевский вестник» один из свидетелей катастрофы, командир экипажа испытателей самолета Ан-22 Василий Самоваров. -- Через 20 минут слышу по радио, что взлетел и Сережа Горбик.
Мы переговаривались, все шло нормально. Мой экипаж выполнял испытания на высоте 6000 метров. Потом снизились на высоту четыре тысячи, а наш эшелон, как предполагалось по программе полета, должен был занять «Руслан». Словом, мы уже потихоньку шли в сторону аэродрома, оставалось километров сорок. Когда вдруг слышу: «Вася, лети ко мне, здесь что-то непонятное». Я запрашиваю КДП (командно-диспетчерский пункт. -- Авт. ) о месте нахождения «Руслана». -- «Курс 240, высота шесть тысяч… »
Разворачиваемся и летим навстречу. Примерно километрах в восьмидесяти я увидел на высоте 5200 самолет. Вернее, силуэт. Слепило заходящее солнце, мешала дымка. Форма самолета показалась мне и второму пилоту какой-то странной. На передней части фюзеляжа серебристо-белого «Руслана» виднелось большое черное пятно, самолет снижался. К моменту нашего сближения Горбик находился уже ниже нас, на высоте три тысячи, а мы ведь рассчитывали встретить его на высоте четыре-пять тысяч.
Расходимся левыми бортами, и я снова разворачиваюсь со снижением. Скорость у «Руслана» была намного выше нашей. Из-за перегрузок обшивка прогибалась вовнутрь так, что выступали ребра-шпангоуты. Пока мы развернулись, Горбик был уже на высоте 900 метров и снижался со скоростью около десяти метров в секунду. В это время от самолета отделился парашютист. Я сказал об этом Сергею. «Почему один? -- удивился он. -- Их должно быть двое!» Второй почему-то не смог выпрыгнуть.
Говорю Горбику: «Сережа, под вами лес, попытайтесь перетянуть его, километрах в пяти поле!» -- «Мы не садимся, а падаем,» -- ответил Сергей. Он, наверное, изо всех сил пытался выровнять самолет.
Самолет снижался под углом градусов тридцать и вскоре исчез где-то внизу. Разворачиваемся, снижаемся -- а там дым, пламя, лес в огне. Ой, ребята, не дай Бог такое видеть и сознавать, что ничем не можешь помочь…
-- С Сережей Горбиком мы познакомились во время учебы в ХАИ -- Харьковском авиационном институте, -- рассказывает Валентина Степановна Горбик. -- Он мечтал стать летчиком-истребителем. И в начале 60-х приехал с Колымы в Харьков поступать в одно из местных военных авиаучилищ. Но он не знал, что Хрущев в то время начал сильно сокращать армию, в том числе и авиацию, делая ставку на ракеты. И оказалось, что и это училище расформировывается. Вот Сережа и поступил в ХАИ .
Институт готовил конструкторов и технологов для авиационных КБ и заводов. Летать Сергей научился в аэроклубе, который посещал по вечерам и в выходные. Он поначалу и с парашютом прыгал. А потом перестал. Сказал, что летчик должен ноги беречь.
Подружились мы с ним на третьем курсе. В такого парня, как он, нельзя было не влюбиться. Веселый, обаятельный, добрый… На четвертом курсе мы поженились.
Сережа очень хотел летать. Узнал, что есть все-таки летные училища и порывался уйти из института чуть ли не после каждого курса. Но родители и декан удерживали.
В институте была обязательная для всех парней военная кафедра. А на ней, очевидно, выполняя указания того же Хрущева, готовили офицеров для ракетных войск. Так мой летчик не хотел даже, чтобы у него запись в военном билете была о том, что он -- ракетчик. Сумел увильнуть от военных сборов, после которых студентам присваивались офицерские звания, и окончил институт со званием «рядовой».
А в военкоматах с такими не больно церемонились -- призывая в армию, могли послать куда заблагорассудится. И когда мы уже работали в Киеве, мужа несколько раз пытались «забрить». Сережа уклонялся, мотивируя тем, что хочет только в авиацию. Обозлившиеся военкоматовские чиновники в отместку решили отдать его в… стройбат -- кирпичи и раствор носить. Спасибо, вмешался начальник Республиканского аэроклуба Герой Советского Союза генерал Громов, однофамилец, а может и родственник знаменитого летчика. Сережа к тому времени уже был мастером спорта по высшему пилотажу.
Работали же мы с ним сначала на «почтовом ящике номер одиннадцать» -- так в те годы называлось Киевское авиационное производственное объединение, ныне -- завод «Авиант». Я -- в конструкторском отделе, Сергей -- инженером-механиком на летно-испытательной станции, то есть на аэродроме.
Однажды к ним по каким-то делам приехал Олег Константинович Антонов, руководивший соседним Киевским механическим заводом (так, чтобы запутать шпионов, называлось его ОКБ, ныне Авиационный научно-технический комплекс). И когда закончилась официальная часть встречи, мой застенчивый Горбик вдруг подошел к Антонову и попросился к нему на фирму: хочу, дескать, испытывать опытные самолеты, а здесь серийный завод, менее интересно. Начальники из свиты генерального конструктора опешили от такой наглости молодого инженера. А Олег Константинович выслушал и ответил: «Я должен выяснить, какая у нас ситуация с кадрами… » И что вы думаете, через полчаса после того, как Антонов уехал к себе, позвонил к нам на завод и пригласил Сергея работать бортинженером-испытателем! Антонов умел удивительно чувствовать людей…
Однако муж рвался испытывать самолеты за штурвалом. Олег Константинович и тут пошел ему навстречу, дал направление в школу летчиков-испытателей. Но оказалось, что для поступления у него не хватает налета на реактивных машинах. Тогда Сергей поступил в Саранский центр подготовки летчиков, где учился год. И только после этого его взяли в школу летчиков-испытателей. Тоже не так просто все было. За него ходатайствовали сам Антонов, заслуженные летчики-испытатели СССР Герои Советского Союза Юрий Курлин, Иван Давыдов…
Кстати, во время учебы в ХАИ попасть в аэроклуб Сереже и его товарищам тоже было непросто. В те годы кое-кто из представителей власти почему-то считал, что студенты-авиаторы могут угнать самолет за границу. Нелепое, конечно, объяснение. Так что пришлось добиваться, преодолевать бюрократические препоны. Когда я оформляла пенсию на работе, мне выдали справку, в которой говорилось, что Сергей освоил полеты на самолетах сорока семи типов -- спортивные, истребители, и тяжелые пассажирские, и транспортные машины…
-- Одним из тех, кто помог Сереже состояться в качестве бортинженера-испытателя, был Михаил Михайлович Трошин, старейший специалист ОКБ, с которым они в том полете вместе… -- замолкает Валентина Степановна, не в силах договорить. -- Три месяца не дожил до 60-летия. А ведь до этого много лет летал на антоновских машинах, в разных странах мира, в разных ситуациях бывал. А на сертификацию полетел, считай, случайно. За пару дней до этого вернулся из загранкомандировки, хотел отдохнуть. Но на работе попросили заменить товарища. Кстати, перед вылетом экипаж забыл Трошина… в плавательном бассейне. Михалыч замешкался где-то в раздевалке, а ребята сели в автобус, и кто-то дал команду ехать на аэродром. Трошин позвонил в Гостомель: «Может, мне остаться дома?» -- «Нет, приезжайте, -- ответили ему. -- Надо лететь… »
Михаил Михайлович все мечтал о пенсии, заниматься внуками. Но в это время решался вопрос с переводом сюда на фирму в испытатели его сына, который до этого летал в Аэрофлоте. И он все хотел дождаться перехода сына, а потом уйти. Мой Сережа этим тоже занимался как заместитель начальника летной службы.
В то время фирма выделила нашим пятерым молодым ребятам деньги на оплату учебы в школе летчиков-испытателей. И рассказывали, за день до гибели Сергей вскочил в автобус, едущий на аэродром, радостно так потирая руки: «Я уговорил начальство, все оформил, поедете в Жуковский… » И сейчас они летают.
А Сережа Бабин… Ему едва 37 исполнилось, ведущий инженер по летным испытаниям вообще-то не обязан летать. Он должен составить программу испытаний и затем на земле анализировать ее результаты. Но Сергей, потомственный авиатор-антоновец, не мог не летать. Он хотел фиксировать на основе собственных ощущений то, что не могли почувствовать или «объяснить» приборы, записывающая аппаратура.
Да всех их жалко. Такие отличные ребята. У них, очевидно, из-за разрушения носовой части не работали приборы, они не знали, каковы скорость и высота. Добавь скорость -- конструкция не выдержит. Сбавь -- можно свалиться в штопор. Да и неизвестно толком, могли ли они вообще чем-либо управлять. Скорость же у «Руслана» была такая, что Самоваров на «Антее» не мог их догнать. Думаю, что они надеялись сесть. Иначе команду покинуть машину получило бы больше членов экипажа.
-- Сергей редко бывал дома, -- продолжает Валентина Степановна. -- Даже часть отпуска проводил на аэродроме -- продолжал тренироваться на спортивных самолетах. Прямо жадность какую-то испытывал к полетам. Любил кувыркаться в воздухе, чтобы, как говорил сам, «глаза на лоб полезли… »
Зато когда он возвращался из командировок, это был праздник. Во время отпусков мы с ним объездили на машине весь Крым и Кавказ, Грузию, Армению. Утром восьмого марта рано поднимался и кричал: девочки, не вставайте, я сегодня за вами ухаживаю. Кофе и завтрак в постель приносил, подарки дарил. Сам любил готовить. И о товарищах заботился: в командировках, когда случались трудности с местами в гостинице, первыми старался поселить авиатехников, обслуживающих самолет.
Очень любил всем что-то дарить. Я даже однажды ему высказала: была у знакомых, у них муж тоже часто за границу летал, -- квартира, как музей, а ты вон столько сувениров всегда привозишь и все раздариваешь. Но я видела, что ему очень нравится дарить. Душа у него щедрая была. Гости в доме не переводились. Пел он очень неплохо. Ой, да все ребята были хорошие. Смотрите, у Виктора Алексеевича Подсухи, в том полете второго пилота, какая судьба: всю жизнь прослужил военным летчиком-испытателем. На чем только не летал, в какие сложнейшие ситуации попадал -- и живой остался. Его жена, ее тоже Валей зовут, радовалась, когда после службы они вернулись жить в родной Киев: ну, говорила, слава Богу, ежедневный страх за Витину жизнь, казалось бы, позади…
В начале 90-х годов для ОКБ наступили тяжелые времена. Государственное финансирование разработок новой авиационной техники практически прекратилось, фирму, можно сказать, спасли коммерческие рейсы «Русланов» и других самолетов. Незадолго до гибели экипаж, в составе которого был Виктор Подсуха, совершил и вовсе необычный рейс -- перевез из Лиссабона в Бухарест концертную аппаратуру (общий вес -- более сотни тонн) Майкла Джексона.
Кстати, и Сереже посчастливилось летать с известными людьми. В 1987 году на Ан-74 он доставил на дрейфующую в Северном Ледовитом океане станцию СП-28 группу артистов, среди которых был Михаил Жванецкий. Обеспечивал лыжный переход к Северному полюсу экспедиции Дмитрия Шпаро. Однажды пришлось спасать полярников, у которых треснула льдина. Сережа сел -- а она треснула за самолетом еще раз. Взлетал буквально с пятачка…
-- У него был самый любимый самолет?
-- 21 декабря 1988 года Сергей в качестве второго пилота вместе с командиром Сашей Галуненко (первый Герой Украины. -- Авт. ) впервые поднял в небо самый большой в мире суперсамолет Ан-225 «Мрiя». Летал, как я уже говорила, и на многих других. Но самым любимым для него остался, как ни странно, сельскохозяйственный Ан-3, «кукурузник» с турбовинтовым двигателем. «На большом самолете ты практически не чувствуешь себя летчиком, -- говорил он. -- Скорее оператором каким-то. Изменения режимов полета видишь по приборам. А на «кукурузнике», особенно когда летишь на высоте два метра над полем, более ощутимо чувство полета, слияние с машиной… »
-- Что рассказывал Николай Фомин -- единственный уцелевший член экипажа?
-- Вначале, вспоминал Николай Андреевич, он почувствовал сильную тряску. Так трясло, что стрелки приборов прыгали, невозможно было что-то понять. В наушниках стояли треск, завывание. Потом он услышал приказ командира ему и Юре Педченко покинуть самолет. Переспросил и затем прыгнул. Почему Педченко не прыгнул, неизвестно.
Когда парашют раскрылся и Коля увидел удаляющийся самолет, он подумал: «Ребята сейчас прилетят на базу и разъедутся по домам ужинать. А как же я буду выбираться из этих лесов за полсотки верст от Киева?» Он, бедный, тоже натерпелся. Приземлился на высокую сосну. Падая с нее, сильно повредил позвоночник, стал инвалидом. Его нашли в лесу местные селяне. А то мог замерзнуть -- ночью начались первые в ту осень сильные заморозки.
-- Накануне последнего вылета Сергея Александровича у вас были предчувствия?
-- Нет, ничего такого не припомню. Может быть, потому, что в те дни я себя очень плохо чувствовала. Простыла, но температуры не было. Больничный не брала, ходила на работу.
Пришла домой, с трудом приготовила ужин, под подушку все положила, чтобы не остыло. Сама легла, укрылась. Ни радио не включала, ни телевизор. Все знали, что ребята погибли, а я -- нет. Я выпила лекарство, пыталась уснуть.
А потом начались какие-то странные звонки. Сначала мне сообщили, что ребята сели на вынужденную. Но на таком тяжелом самолете вынужденную посадку можно совершить только в Узине, там, насколько я знаю, ближайший аэродром. Спрашиваю: «В Узине?» -- «Нет», -- отвечают. И называют какой-то населенный пункт, который, как мне показалось, находится в Белоруссии. Нет, говорят, под Макаровом. Как под Макаровом? Там такой самолет не может сесть. «Нет, говорят, сели. Ты не беспокойся… »
Тут уж я забыла про свои болячки, позвонила на ЛИДБ (ЛИДБ -- летно-испытательная доводочная база АНТК имени О. К. Антонова. -- Авт. ) в Гостомель. А они меня успокаивают. Даже покойный Володя Лысенко (летчик-испытатель, погиб позже во время испытаний нового транспортного самолета Ан-70. -- Авт. ) меня успокаивал: не волнуйся, все нормально. Они знают, что там все горит, а говорят «все нормально». Я как-то Володе еще и поверила. Ведь они с моим Сережей и Сережей Бабиным еще когда-то во время испытаний Ан-3 садились на вынужденную под Иванковом, когда мотор отказал. И все обошлось. Тогда Володя тоже меня успокаивал по телефону: не волнуйся, дескать, все нормально. Только сегодня Сережа не придет ночевать домой…
И Мигунов, начальник летной службы (Герой Советского Союза заслуженный летчик-испытатель СССР Валерий Мигунов. -- Авт. ) меня успокаивал: не волнуйся, у них были парашюты… Как парашюты? Какие парашюты? Они же на лес падали, могли руки-ноги поломать, а потом замерзнуть, говорю. А мне снова: там солдаты подняты по тревоге, они лес прочесывают… Какой лес, если ночь на дворе? «Они с прожекторами, с фарами… -- продолжает он, чувствую, ему трудно говорить.
Потом мне позвонила Валя, жена Виктора Подсухи: «Там же лес вокруг горит!.. » И тогда все мои надежды рухнули. Хотя, знаете, пока официально не сказали, еще за какую-то ниточку надежды хватаешься. Но на следующий день пришло Сережино начальство, товарищи: «Примите соболезнования… »
Сережа поначалу, как, наверное, и любой другой мужчина, мечтал о сыновьях. Но и девочкам безмерно радовался. Моя мама, мудрая была женщина, говорила: «Выйдут замуж Наташа и Ирочка -- будут у тебя и сыновья». Так оно и получилось. Наташа, старшенькая, тоже окончила ХАИ, работает у нас в АНТК. Успела Сережу порадовать внуком Денисом. Ее муж, Николай Овсянников, летает бортинженером-испытателем. А Иришкиного малыша зовут Сергей Александрович. Как и деда, не дожившего полгода до 50-летия. Радуемся внукам. Но без Сережи все равно дом опустел.