Год назад ушел из жизни выдающийся украинский ученый
Михаил Юлианович Брайчевский при жизни стал фигурой знаковой и почти легендарной. Единственный из историков советской поры, он посмел оспорить непогрешимость Тезисов ЦК КПСС «К 300-летию воссоединения Украины с Россией» и написал статью «Приєднання чи возз`єднання?» В результате был «вычеркнут» из официальной науки и стал безработным. Его книги не печатались, а уже изданные попадали в спецхраны. Упоминать имя Брайчевского в печати категорически запрещалось. А «несуществующий» ученый продолжал работать -- в стол… Сегодня его наследие насчитывает 14 томов -- не только исторические монографии, но и поэмы, живопись и графика, статьи в области философии, кибернетики, астрономии…
Он был, как сказали бы в старину, мыслитель и воспарял духом -- это очень точно передает его портрет, написанный художницей Галиной Севрук. Таким и запомнился многим. Но лишь немногие знали, что была у Михаила Юлиановича и своя земная крепость -- дом, семья, хранившие его в самые тяжелые годы.
Вместе с Галиной Сильвестровной Севрук мы идем в дом Брайчевских. Сама художница бывает здесь вот уже почти 40 лет -- с тех пор, как впервые пришла за консультацией к знатоку истории Киевской Руси.
-- Никто, кроме Брайчевского, тогда (да и сейчас) мне бы помочь не смог, -- говорит Галина Сильвестровна. -- Он знал все летописи! Помню, как Михаил Юлианович читал лекции по истории Украины в Союзе художников. Я с подругами -- Галей Зубченко, Людой Семикиной, Аллочкой Горской -- ходила на них, как на праздник. Ведь история Украины была нам неизвестна, на нее наложили табу… А при первой встрече дома у Михаила Юлиановича он с увлечением рассказывал мне о царевне Лыбедь (я работала тогда над панно с изображением Кия, Щека, Хорива и их сестры). Правда, оказалось, не такая уж положительная она была, как мне представлялось. Я даже огорчилась. Но вскоре снова пришла к Брайчевским. Так мы и подружились с Михаилом Юлиановичем и его женой Ириной Николаевной. Это была уникальная семья. Была и… есть. Мне до сих пор кажется, что они вдвоем…
«Крепость» Брайчевских -- частный домик с палисадником. А за порогом дома -- царство книг, рукописей, рисунков… Когда Михаил Юлианович перебрался сюда насовсем, с ним был маленький чемодан с бельем и… две машины книг. Извинился, что их так много, а мама Ирины Николаевны сказала: «Мишенька, много книг не бывает».
-- Дело в том, что картотека ему просто не была нужна, -- говорит Ирина Николаевна, -- при такой-то памяти! Он помнил, на какой полке каким по счету стоит нужный ему том. Научные работы писал без единого черновика. И все цитаты приводил по памяти. Только перед тем, как сдавать работу в печать, проверял, на какой именно странице книги находится процитированный текст. А за обедом он мог сказать: «Помнишь, как в этот же день, в пятницу, мы сидели в стокгольмском ресторане XII века и ели похлебку из оловянной посуды?» И это через двадцать, тридцать лет после поездки в Швецию, где мы впервые увиделись! Забавно: встретились в Швеции, хотя оба -- коренные киевляне.
-- Михаил Юлианович, говорят, был из аристократического рода?
-- Да. Отец его -- польский дворянин, очень образованный человек. Он воспитывал Мишу по теории Руссо -- в три года он уже читал Брэма, в 10 лет знал минералогию. Критический склад ума у него выработался еще в детстве. Он рассказывал, как в третьем классе страшно рассердил учительницу. Она говорит: «Дети, послушайте стихи Александра Сергеевича: «Белеет парус одинокий в тумане моря голубом… » А тут Миша встает из-за парты: «Это не Александр Сергеевич, это -- Лермонтов». Учительница тогда назвала его «змеенышем».
Когда Михаил Брайчевский закончил историко-филологический факультет Киевского университета (где, кстати, был первым президентом научного студенческого общества), то имел «карт-бланш», то есть право самому выбирать назначение. Совет профессоров предложил ему на выбор четыре(!) места работы, в том числе и аспирантуру при Академии наук УССР. Он выбрал тогда Институт археологии -- ведь еще студентом ездил в экспедиции на раскопки. А позже его как ведущего специалиста в Украине по истории раннего славянства и Киевской Руси пригласили в Институт истории. Блестящая карьера, выход монографий, которые сразу же стали бестселлерами: «Когда и как возник Киев», «У истоков славянской государственности», «Происхождение Руси»… Но все в момент перечеркнула одна его статья, написанная в 1966 году, кстати, для академического журнала -- в порядке научной дискуссии.
Со свойственной ему прямотой (»Это не Александр Сергеевич, это Лермонтов!») Михаил Юлианович заявил, что употреблять термин «воссоединение» -- это элементарное невежество. Ведь «воссоединиться» могут только части чего-то целого, единого, а не отдельные народы. Заметил, что Богдан Хмельницкий не мечтал с колыбели о «воссоединении». Привел характеристику выдающихся деятелей украинской истории XVII--XVII столетия из I тома «Истории Украинской ССР». «Петр Дорошенко -- турецкий ставленник, предатель», «Пилип Орлик и другие мазепинцы -- предатели, агенты панской Польши и шведского короля». И с иронией написал: «Получалось, что… независимое существование было большим злом для нашего народа. И что, следовательно, все, кто призывал его на борьбу за национальную независимость, были… самыми лютыми врагами украинского народа».
Статья, без ведома автора, стала распространяться в «самиздате», и впервые ее опубликовали в Канаде в 1972 году. По воздействию на умы ее можно было сравнить только с работой Ивана Дзюбы «Iнтернацiоналiзм чи русифiкацiя?»
Но… с этого момента в доме Брайчевских стали происходить очень странные вещи -- почти как в булгаковском романе «Мастер и Маргарита».
-- Помню, как в дверь влетел совершенно незнакомый мне человек, -- говорит Ирина Николаевна, -- и, вручив букет цветов, выпалил: «Поздравляю! Вашего мужа уволили с работы. Он совершил мужественный поступок!». Незнакомец представился другом Миши. Это был «друг в штатском» номер один. Потом появился номер два… «Друзья» обычно приходили, когда у нас собирались гости. Возле дома постоянно стояла машина, разумеется, с «прослушкой». «Ну как, ты уже ответил на все нужные вопросы?» -- бывало, говорила я мужу за столом.
Утро в доме начиналось с вопроса: «Лошадь» еще не приходила? (так прозвали одного из «друзей в штатском» из-за его внешности и необыкновенного усердия в работе). «Лошадь» обычно брал на себя отец Ирины Николаевны -- Николай Иванович Мельник. Большевик с дореволюционным стажем, партизан, ветеран. В президиумах во время торжественных заседаний нередко сиживал рядом с членами Политбюро ЦК КПУ, а во время «исторического визита» Л. И. Брежнева в Киев на открытии монумента Родины-Матери выступал с приветствием. Николай Иванович прекрасно ладил со своим зятем -- «украинским националистом». Поэтому при появлении незваного «друга» не спускал с него глаз -- чтобы тот не подкинул в дом какой-нибудь компромат.
-- Провокаций была масса, -- вспоминает Ирина Николаевна. -- Например, звонили по телефону и спрашивали: «А вы знаете, сколько у вашего мужа любовниц?» Думаю, они рассчитывали, что Миша уйдет из дому -- и тогда арестовать его будет намного легче. Но их план не удался… Несколько раз «друг нашей семьи» предлагал мне приобрести два чемодана «очень приличных» вещей. Вы, дескать, любите элегантно одеваться, а у вас материальные трудности, вот и хочется помочь. Я продемонстрировала ему свою юбку: «Видите, пока еще не протерлась!»
В отличие от булгаковской Маргариты, Ирина Николаевна работала -- жили тогда на одну ее зарплату архитектора (ее шеф, как человек приличный, все-таки не уволил жену «опасного» историка, только посетовал, что неправильную кандидатуру в институте подобрали -- Ирину Николаевну собрались выдвинуть в депутаты Верховного Совета УССР). А Михаил Юлианович взял на себя приготовление еды, о чем моя собеседница и сейчас вспоминает с улыбкой:
-- Он чаще всего варил на несколько дней пшенный кулеш, такой густой, что в нем ложка стояла! Ну а по большим праздникам готовил свое коронное блюдо -- индейку, запеченную в духовке. Ночь не спал, каждые 10 минут поливая соком индейку, чтобы корочка была золотистая. Потом ее торжественно разрезали и ели с зернышками незрелого граната (почему так -- это Мишин секрет… ) И еще проходили у нас винные дегустации. Сидя на полу, устеленном «коврами», то есть армейскими накидками цигейкой наружу, гости пробовали красное домашнее вино «от Брайчевского». Он делал вино по всем правилам, и этот процесс не доверял никому, даже моему папе…
… Отец Ирины Николаевны был уже очень тяжело болен, когда супруги от верных друзей узнали, что в американском посольстве находятся выездные документы на трех украинских ученых, в том числе на Брайчевского. Михаила Юлиановича ожидала преподавательская работа на кафедре Гарвадского университета. Супруги вышли на семейный совет в палисадник. «Я не могу сейчас бросить отца». -- «А мне в Америке делать нечего… »
В одном из своих последних интервью Михаил Брайчевский рассказывал, что за отказ от точки зрения, изложенный в статье «Приєднання чи возз`єднання?» и признание термина «воссоединение» ему сулили золотые горы. Советовали написать, что, мол, появились новые факты и исследования, и покаяние будет выглядеть пристойно. Историк задавал контрвопрос: а где же эти факты и исследования? «Им тяжело было понять, что историческая истина может быть независима от пристрастий бюрократов», -- констатировал Брайчевский.
-- Мне говорили: «Пусть он только публично отречется от своей статьи, и ему будет так хорошо!» -- вспоминает Ирина Николаевна. -- А я отвечала: «Михаил Юлианович не отказывается от своих взглядов. Даже если вы разрежете его на восемь кусочков, каждый из них будет говорить то, что думает… »
-- Простите, но ходили слухи, что Михаила Юлиановича хотели зарезать в прямом смысле этого слова…
-- Нет, это был несчастный случай… У мужа был приступ аппендицита. Я вызвала «скорую», его отвезли в больницу на Рейтерской. Врач-хирург очень долго возился с аппендиксом, и Миша потерял сознание, впал в кому. А хирург подумал, что он умер и зашил его, как мертвого -- внутренностями наружу!.. Почти пять месяцев он был на грани жизни и смерти. И, поскольку я каждый день приходила к нему в палату, медики по-свойски рассказали мне, что этому горе-врачу для защиты кандидатской диссертации нужны были четыре хирургические операции. Миша оказался первым. Не хочу говорить фамилию человека, оперировавшего мужа, -- я постаралась забыть ее.
… Перед смертью Михаил Юлианович попросил жену развеять его прах у стен Михайловского Златоверхого собора. Она исполнила волю мужа. Урна с символическими останками находится на Байковом кладбище. А главная скорбная церемония произошла у стен храма, горячо любимого Михаилом Юлиановичем Брайчевским. Все было очень скромно: Ирину Николаевну накануне предупредили, что цветы и людные сборища нежелательны.
-- Его прах покоится в укромном уголке, -- говорит Ирина Николаевна. -- Там никто не ходит. Утешаюсь этим всякий раз, когда приношу Мише розу…
P. S. В Музее истории Киева на днях открылась выставка, посвященная жизни и научной деятельности доктора исторических наук, профессора Киево-Могилянской академии, действительного члена Свободной украинской академии (США), заслуженного деятеля науки и техники, лауреата премии им. М. Грушевского -- Михаила Юлиановича Брайчевского. Выставка продлится до 24 ноября.