В сентябре на Московской книжной ярмарке состоится презентация новой книги писателя «Наполеон. Жизнь после смерти»
Эдвард Радзинский закончил работу над книгой «Наполеон. Жизнь после смерти». Ее презентация запланирована на сентябрь, когда в Москве пройдет очередная книжная ярмарка. О содержании нового произведения Эдвард Станиславович говорит уклончиво, умело интригуя и подогревая интерес. При этом писатель дает понять: книга -- больше чем исторический роман и уже этим должна заинтересовать многих…
«Настоящих государственных деятелей от временщиков отличить несложно. Последние прислушиваются к желаниям народа, всячески стараясь предугадать их и удовлетворить, а истинные политики ощущают чаяния Истории, которые часто входят в противоречие с чаяниями народа», -- утверждает писатель Эдвард Радзинский.
-- Я с детства был зачарован Наполеоном. Однажды друг моего отца, редактор «Литературного наследства» Илья Зильберштейн привел меня к Тарле…
-- Тому самому, историку?
-- Да, легендарному историку с фантастическими подчас поворотами судьбы… Тарле был знаменит уже во время Февральской революции, участвовал в качестве эксперта в работе знаменитой Чрезвычайной Комиссии Временного правительства по расследованию противозаконных действий царских министров. Во времена Сталина уже в качестве подсудимого участвовал в не менее знаменитом процессе Промпартии, был репрессирован, чтобы в конце концов стать академиком, лауреатом Сталинских премий, в том числе и за книгу о Наполеоне. К моменту нашей встречи мне было тринадцать лет, потому я очень хорошо все запомнил. Евгений Викторович внешне весьма напоминал императора и премило играл в Бонапарта в старости. Он удивился моей влюбленности в Наполеона. Действительно, у сверстников были иные герои, они ходили в кино на «Чапаева», надеясь, что Василий Иванович все же переплывет Урал и выживет, а я перечитывал книгу Тарле, веря, что Наполеон оправится от поражений и станет победителем. Злосчастную русскую кампанию я вообще пропускал… Меня можно было назвать плохим патриотом…
-- Тогда и решили писать о Бонапарте?
-- Тогда… Потом… Всегда…
-- Почему же взялись за дело только сейчас?
-- В какой-то мере этому помогла Цветаева. У меня с великой Мариной были общие кумиры. Ее любимцы -- самый знаменитый Дон Жуан XVIII века принц Лозен, Казанова и, конечно, принц де Линь, воин и философ, живое воплощение галантного века. Он и умер, в 80 лет выйдя на мороз в бальных туфлях и камзоле, чтобы проводить к каретам прекрасных дам… Все указанные господа были с отрочества и моими властителями дум. И, конечно, Наполеон… Марина тоже его боготворила. И вот не так давно в библиотеке отца я обнаружил две книжки. Одна из них была издана в Париже в 1878 году и рассказывала о герцоге Рейхштадтском, сыне Наполеона. На внутренней стороне обложки я увидел имя владельца: «Марина Цветаева, зима 1908». Потом мне в руки попал выпущенный в 1912 году один из первых сборников молодой Цветаевой «Волшебный фонарь», где среди прочих есть стихотворение «Герцог Рейхштадтский», как бы результат того ее чтения. Как эти две книги попали в библиотеку отца, могу лишь догадываться, но я воспринял это как сигнал к действию, понял… пора!
Моим работам всегда предшествовал некий знак. Например, история книги о Николае Втором. У меня был один из первых компьютеров в Москве, на нем я писал роман о Николае. Уже было готово около пятисот страниц, когда в архиве я обнаружил не публиковавшуюся ранее в России записку Юровского о расстреле царской семьи. До этого я долго и безуспешно искал ее… Не забуду ощущения, когда читал описания этого ада… Ночью я впечатал текст Юровского в компьютер, поставил точку, и… компьютер «завис». Более он никогда не открывался. Что я только ни предпринимал, каких специалистов ни приглашал! Компьютер умер… Мне объясняли: случилось нечто непоправимое в плате. Копии работы не существовало, роман погиб… И, знаете, я почувствовал… облегчение! Я как бы выскочил из ужаса Ипатьевского дома, освободился от этого кошмара и с великим счастьем вернулся в драматургию. Театр показался мне очаровательным и легкомысленным после всех этих трупов! На зиму я снял дачу на Николиной горе, поскольку своей у меня не было и нет…
-- Почему?
-- Стиль жизни. Собственности нужно иметь по минимуму. Особенно в России. Мне вполне хватает этой двухкомнатной квартиры, которая на телеэкране, благодаря мебели и зеркалам, вполне может выглядеть дворцом. Оттого мы часто снимаем здесь. Это существенно, если ты обходишься без спонсоров и не разрешаешь разрывать программу рекламой…
Так вот. Я поселился на Николиной горе. Однажды глубокой ночью раздался телефонный звонок. Мужской голос сказал: «Можно Юровского?» Это было неожиданно, если не сказать страшно! Я бросил трубку. И опять звонок. Голос уже грубый: «Юровского мне! Вы что, русский язык не понимаете?» Звонки продолжались. Снова и снова. И -- как голос «оттуда»: «Юровского мне!» Я… да… в страхе попросту вырвал телефонный шнур из стены… Утром приехала хозяйка. Рассказал ей о ночном кошмаре, а она ответила: «Это искали моего сына. У него по отцу фамилия Юровский!» Вскоре наступило лето, и меня попросили с той дачи. Найти что-либо на Николиной -- в самом тогда престижном и красивом месте Подмосковья -- было нелегко, но я попросил знаменитого нашего пианиста Николая Петрова, давнего обитателя тех мест и моего друга, помочь. Вскоре он позвонил: «Ты везунчик! Нашлась дача! Записывай адрес». Я записал. Потом спросил: «А как фамилия хозяев?» Петров ответил: «Романовы»… От Юровского мне предстояло переехать к Романовым! И я понял… Там… напишем это слово с большой буквы… хотят, чтобы работа над книгой о Николае Втором была продолжена.
-- Компьютер больше не зависал?
-- Я ведь теперь писал не роман, а документальное произведение. Думаю, я верно понял, чего желали Там. Во всяком случае, как вы знаете, книгу издали буквально во всем мире.
-- Но вернемся к Наполеону.
-- Да-да! Он сам определил жанр моей книги, сказав однажды: «Какой роман -- вся моя жизнь!» Определил и главные загадки, о которых рассказывает книга… точнее, сам Бонапарт. Ибо весь рассказ ведется от первого лица.
Наполеон говорил: «Со мной никогда не происходило в жизни того, чего я бы не предвидел». Действительно, он был великим политиком, умел не только побеждать на поле битвы, но и пользоваться победами, что порой труднее. Этот человек плел головоломные интриги, сталкивал лбами врагов, всегда добиваясь своего. И вот -- первая загадка. Бонапарт делает шаг, повергающий в шок его сподвижников: ведя пятнадцать лет подряд беспощадную борьбу с Англией, Наполеон неожиданно решает сдаться именно британцам. И это при условии, что он только что уничтожил тысячи англичан на поле Ватерлоо! Бонапарт мог отдать себя «брату Александру», как он после Тильзитского мира называл русского царя. Все-таки одно время они были союзниками… Но из всех вариантов Наполеон выбирает самый дикий -- сдается заклятым врагам. Что это было? Великое Сумасшествие или… великий расчет? Почему Наполеон совершил такой странный шаг?
-- Почему?
-- Хочу, чтобы Бонапарт сам дал ответ в книге… И еще один вопрос меня безумно интересовал. Его смерть. Есть масса исследований, доказывающих, что императора отравили. Но Англия не могла его убить, поскольку именно этого от нее и ждали! Британцы слишком себя уважали, чтобы так низко пасть! Более того, когда у губернатора Святой Елены Гудсона Лоу появились крамольные мысли, он получил жесточайший нагоняй из Лондона. Повторяю, англичане не могли отравить Наполеона, и все же он, как доказывают последние исследования, был медленно умерщвлен… Историки искали убийцу среди окружения Бонапарта, подозревали поехавшего с ним на Святую Елену графа Монталона, ученика Наполеона, бывшего с ним в сражениях, согласившегося разделить его изгнание и отдавшего ему не только личную свободу, но даже… жену. Но это не он, не Монталон.
-- А кто?
-- Ответ подсказал опять же Бонапарт, и, смею сказать, поразивший меня ответ! Да, в Наполеоне все оказалось чрезвычайно -- и его жизнь, и его смерть. И даже его любовь. Страсть к Жозефине уживалась с весьма странными романами, «набегами», как он воинственно называет любовные приключения… И, наконец, еще один вопрос, весьма любопытный с сегодняшних позиций. Поначалу Наполеона боготворили интеллектуалы Европы, затем он становится императором, и отношение резко меняется. Как жесточайшего деспота его уже ненавидят все великие французы -- мадам де Сталь, Бенжамен Констан и, конечно, Шатобриан, писавший: «Муха, пролетевшая без его приказа, считалась мятежницей». Действительно, Наполеон заявлял: «Я обязан следить за всем. К примеру, позволить себе не заниматься прессой -- это значит заснуть на краю пропасти». Он мечтал свести функции газет к печатанию объявлений… Этот умнейший из правителей часто был беспощаден и, как бы подводя итог распри с интеллектуалами, объявил: «Мысль -- вот главный враг цезарей»… Но вот Наполеон терпит поражения, кладет на полях сражений почти два миллиона французов, командуя мальчишками да стариками, проигрывает Ватерлоо, умирает в ссылке и… тотчас становится кумиром всей мыслящей Европы! Начинается его обожествление! Не говорю о французах (вспомните Виктора Гюго!), но пиетет очевиден даже в стане врагов -- в Англии и России… Читайте Байрона, Лермонтова, Пушкина, того же вчерашнего ненавистника Шатобриана! Что произошло? Точнее, кто стоял за этим удивительным воскрешением славы?
-- Ответ тоже в книжке?
-- Ценю ваш юмор… Но есть такая милая история… Госпожа Х на балу спрашивает Фейербаха: «Не могли бы вкратце рассказать мне о вашей философии?» А Фейербах отвечает: «К сожалению, сие затруднительно, ибо я занимаюсь этим всю жизнь». Мне тоже не так легко, поскольку я размышляю над загадками Наполеона на множестве страниц книги… Влияние Бонапарта на современников сейчас трудно представить. «Целых полтора десятка лет в Европе жил лишь один человек -- все остальные стремились наполнить легкие воздухом, которым дышал он», -- писал Шатобриан. Наполеон обладал поразительным качеством. Он всегда жил для Истории. И лишь с ней соотносил свои поступки. В сытый мир лавочников -- в девятнадцатый век! -- он привнес легендарный дух времен Ганнибала, Юлия Цезаря и прочих героев античности. Здесь ключ к его психологии. Мне очень хотелось, чтобы в книге появился живой Наполеон. Это для меня самое главное. Один из западных историков написал о моей биографии Сталина: «Как историк я не нашел в ней много нового. Но там есть Сталин. Он там живой. И я молю Бога, чтобы страшный дух, порожденный этой книгой, побыстрее оставил меня». Это и есть главный комплимент для автора. Как и слова дочери Федора Аллилуева, знавшей Отца и Учителя. Она позвонила мне и сказала: «Я узнала его!»
-- В этот раз подобного комплимента вам, Эдвард Станиславович, не дождаться…
-- Современников Наполеона не осталось? При чем тут это? Хуже, что нет подлинного величия, мир все больше походит на Лилипутию, а гиганты, живущие для Истории, все страннее для нас… Так что, если серьезно, книга написана мною прежде всего для самого себя. Как и «Сталин», как и «Распутин»… Вот и эти мои беседы с Наполеоном, где я ищу ответы на мучающие меня вопросы… Нахожу ли их? Книгу о Распутине в некоторых западных переводах назвали «Распутин: последнее слово». Чепуха! Последних слов в Истории не бывает… Нет, моя задача иная -- будить мысль. Думайте! И возражайте мне!
-- Вот я и думаю: вы пишете об истории, но явно перекидываете мостик в день сегодняшний.
-- Никакие особенные мостики не нужны. Человек не слишком изменился за последние несколько тысячелетий. Все, что Овидий писал о любви, все рассуждения Сенеки о величии римского технического прогресса и вздохи об ужасах цивилизации, загрязняющей окружающую среду, капитуляция римлян перед террором Калигулы и Нерона, перестройка во времена императора Траяна, когда, по словам Тацита, людям «наконец-то разрешили высшее счастье -- говорить и писать то, что они думают» -- все это так понятно… через тысячи лет. Словом, не я мостик перекидываю, это печальная неизменность человека, прыть его рук и ног во всем, что касается похоти, войны, прибыли, эта его невозможность следовать заповедям Христа… Но это уже другая тема.
-- И все-таки, Эдвард Станиславович, ответьте: по-вашему, Наполеоны выродились, остались лишь наполеончики?
-- За меня сказал классик: «Только люди мельчают, а жулики крупнеют»… А если серьезно… Что отличает великих государственных деятелей? Временщики, они прислушиваются лишь к желаниям народа, всячески стараясь предугадать их и удовлетворить, а истинные лидеры ощущают чаяния Истории, которые весьма часто входят в противоречие с чаяниями людей… К сожалению, Глас народа редко бывает гласом Божьим. Куда точнее иная пословица: «Глас народа и Христа распял!» Вот обо всем этом я и собираюсь говорить на своем вечере 5 ноября в Концертном зале имени Чайковского… Говорить на примере истории России. Что такое российская автократия, которая, по словам Николая Первого, «соответствует гению русского народа»? Каков ответ на важнейший вопрос Карамзина, размышлявшего над кровавым деспотизмом Ивана Грозного при поразительной покорности народа и спрашивавшего себя и нас: «Свойство ли народа требовало для России таких самодержцев или самодержцы дали народу такое свойство?» Вечные вопросы…