Лишь через пятьдесят семь лет Евфросинии Тимофеевне и спасенному ею Григорию Онуфриевичу довелось встретиться вновь
Григорий и Фрося познакомились в 1942 году в Австрии, куда их угнали немцы в качестве дешевой рабочей силы. Полюбив друг друга, они решили никогда больше не расставаться. «Если нам не удастся пожениться, то я больше никого и не хочу», -- сказала однажды Фрося своему возлюбленному.
Обстоятельства разлучили их в 1945 году. И Евфросиния сдержала свое обещание -- так и не вышла замуж, не теряя надежды, что когда-нибудь все-таки встретится с Григорием. Их встреча произошла лишь полвека спустя, благодаря объявлению в газете.
«Очень прошу помочь найти мою искреннейшую любовь -- Евфросинию Братчик, 1924 года рождения, -- писал Григорий Онуфриевич в газету «Порадниця». -- В 1943 году мы были остарбайтерами в Австрии и вместе переживали беду. Однажды, когда я заступился за Фросю и русский солдат-освободитель хотел пристрелить меня, эта девушка закрыла меня собой, сказав: «Убьете его -- стреляйте и в меня». Только счастливый случай спас нас тогда. После освобождения я служил в Советской Армии, а Фрося поехала на родную Киевщину. Так война и время разлучили нас. Но через всю жизнь я пронес любовь к русоволосой голубоглазой украинке. Может быть, откликнется Фрося или кто-то из ее родных и знакомых. Может быть, в этот нелегкий час ей необходима моя помощь. А для меня было бы счастьем получить весточку от Фроси».
-- Мы были на огороде, когда пришел сосед с газетой в руках и говорит: «Смотри, тут не про твою маму написано?» -- с улыбкой вспоминает Софья Григорьевна, дочь Григория Онуфриевича, о существовании которой родной отец мог только догадываться. -- Я в ответ ему: «Что вы, смеетесь, что ли?» -- «Да нет, посмотри, -- говорит, -- все сходится, и фамилия ваша». Взяла газету, читаю -- и точно, все сходится. Стою -- и не знаю: плакать или смеяться. Пришла в себя -- сразу же побежала к маме с газетой. «Папа нашелся!» -- кричу. «Дай-ка мне газету», -- разволновалась мама. Надела очки, прочитала внимательно и… заплакала. «Он это, Соня, -- говорит, -- твой отец!» Я сразу же ответ написала. Хотя мама и отговаривала меня. Мол я уже не та стала, чем даже лет десять назад, пусть будет, как было, молодости-то не вернешь. Но я же по глазам видела, как она хочет встретиться со своей первой и единственной любовью. Потому и написала папе. И представляете, он приехал уже через четыре дня!
-- Когда нас увидели вместе с папой -- по поводу того, чья я дочь, больше ни у кого никаких вопросов не оставалось. Настолько мы похожи, -- смеется Софья Григорьевна. -- Я первая выбежала встречать отца, а мама осталась стоять у калитки. Боже мой, как я мечтала об этой встрече! Столько всего хорошего от мамы про отца слышала. Когда я была совсем маленькой, годика три, наверное, мне было, -- так любила папину фотографию рассматривать. Она под кроватью в чемодане лежала. Я тайком от мамы достану карточку -- и смотрю на нее. Спать ложилась -- фотографию с собой под подушку брала. Хотя мама ругала меня за это -- боялась, что помну. Она очень берегла эту единственную память о папе.
-- Теперь-то односельчане успокоились, -- вступает в разговор Евфросиния Тимофеевна. -- А то все не хотели верить, что у Сони был и есть отец. Сами понимаете, приехала из Германии после войны -- и сразу ребенка родила. Столько всякого мне и Соне пришлось в свой адрес выслушать! За спиной шептались, что я нагуляла дочку от немца. Но я никому ничего объяснять не стала. Моя дочь, а от кого родилась -- никого не касается. Григория я очень сильно любила. Как разлучились мы после войны, я больше ни на одного мужчину и смотреть не могла. Так и не вышла замуж. Все его ждала…
-- Оба мы из Украины, но из разных мест, -- продолжает Евфросинья Тимофеевна. -- Я -- с Киевщины, а Григорий -- из Каменец-Подольска Хмельницкой области. Он единственный остался в живых у своих родителей. Четверо его братьев и сестренок один за одним умерли во время голодомора в 1933 году. А потом, когда началась война, мы с Гришей волей судьбы оказались в одном городе в Австрии. Только я попала на фабрику, а его забрал к себе бауэр -- хозяин. Ох, и тяжело же было работать на фабрике. Работа с утра до ночи, а кушать давали только брюкву с водой. Не протянула бы я так долго, если бы не Гриша. По вечерам после работы нам разрешали гулять, вот мы и встречались, свиданьичали. Григория у хозяина хорошо кормили, и он нам еду таскал.
-- На фабрике было четыре девушки с Киевщины, -- объясняет Софья Григорьевна. -- Папа их всех и подкармливал. Про маму мне рассказывал: «Ох, и красивая была девушка! Стройная, бойкая». Она же папу два раза от смерти спасла. Сначала от немца защитила, а потом от советского солдата.
-- От немца-то мы друг друга спасали, -- уточняет Евфросиния Тимофеевна. -- Сейчас уже не помню, из-за чего все произошло. Немецкий солдат хотел меня ударить, а Гриша был рядом и заступился. Тогда фашист направил на него автомат и хотел застрелить, но я заслонила Григория собой. Немец посмотрел на нас, рассмеялся и ушел. А когда уже Советская Армия пришла в Австрию и мы обрадовались, что нас освободят и отправят домой, произошел еще один неприятный случай. Сидим мы с Гришей в доме у его хозяина, который накануне сбежал в неизвестном направлении, и вдруг врывается советский солдат. «Ну, что, гитлеровский прихвостень, -- говорит Грише и направляет на него автомат. -- Помогал фашистам? Сейчас я тебя в расход пущу!» Я не растерялась и говорю: «Убьешь его, тогда и меня убивай». Нас спас капитан, который вошел в дом следом за солдатом: «Мы с гражданскими не воюем, -- осадил солдата. -- А вам храбрость свою надо было на фронте показывать». Потом этот капитан вином нас угостил и пообещал, что никто нас не тронет.
-- И все-таки вы расстались…
-- Нас, молодых австрийских остарбайтеров, посадили на поезд и повезли в Венгрию, -- рассказывает Евфросиния Тимофеевна. -- Куда везут -- никто не знал. Высадили нас на какой-то станции и сообщили, что девушек отправят домой, а для ребят есть работа -- война ведь еще не окончилась. Ребят, как я слышала, собирались отправить на границу с Японией. Так мы и расстались с Григорием, пообещав ждать друг друга. О том, что у меня должен родиться ребенок от него, Гриша мог только догадываться…
-- Вернувшись домой, я в первую очередь написала любимому письмо, только вот куда отправлять его, не знала, -- продолжает Евфросиния Тимофеевна. -- От Гриши же так и не получила никакой весточки, хотя теперь знаю, что он писал часто, пытался разыскать меня.
Когда, мы с фотокорреспондентом Сергеем Даценко приехали в село Денисы Киевской области, Григория Онуфриевича застать не удалось: он уехал в Дрогобыч, где жил последние десять лет, завершить кое-какие дела. Обещал вернуться через месяц.
-- Папа побыл с нами всего неделю, -- говорит Софья Григорьевна. -- Но это были незабываемые семь дней! Теперь ждем--не дождемся, когда он вернется к нам насовсем. Знаете, куда его судьба занесла? Аж в Австралию! Мама, как узнала, сразу же на карту посмотрела. Далеко-то как!
-- Как же он там оказался?
-- Его оставили служить в Венгрии как солдата срочной службы. Не сладко ему там пришлось. Издевались над ним солдаты-одногодки, постоянно пытались унизить за то, что на немцев работал. Ему ничего другого не оставалось, как сбежать из армии. К тому же, слухи такие ходили, что, хоть отслужишь, хоть нет, все равно тех, кто работал на немцев, в Сибирь отправят. В то время союзники набирали добровольцев на стройку в Австралии, вот папа и записался. Целую неделю плыл туда на пароходе.
Григорий Онуфриевич за время работы на хозяина в Австрии научился всякому ремеслу, поэтому легко нашел себе работу на чужбине. Он был неплохим столяром, и некоторое время даже работал на строительстве знаменитой Сиднейской оперы.
Долго не мог забыть он свою Фросю, но, так и не получив ни одного письма от любимой в ответ на свои, связал судьбу с молодой гречанкой. Правда, как рассказывал позже Григорий Онуфриевич своим родственникам, счастья так и не обрел. Их брак не спасли даже пятеро детей.
-- Папа рассказывал, что от того брака у него были только одни неприятности, -- рассказывает Софья Григорьевна. -- Пользуясь тем, что муж неплохо зарабатывает, гречанка тратила его деньги направо и налево, пока в конце концов за долги не пришлось продать дом. Это и было последней каплей его терпения. В 1992 году папа развелся и, уехав на родину на Первый международный конгресс украинцев, остался в Дрогобыче, где жила его дальняя родственница.
Все десять лет, прожитых в Украине, Григорий Онуфриевич не оставлял надежды разыскать свою первую любовь. Обращался и в Красный крест, но безрезультатно. Когда его родственница, погадав на картах, сказала, что Фрося жива, Григорий Онуфриевич в очередной раз возобновил поиски.
И вот после объявления в газете в его доме раздался телефонный звонок -- звонила дочь Софья!
«Какое же у тебя красивое имя, -- не мог прийти в себя от счастья отец. -- Как же мама твоя поживает?» -- «Не узнаете мамы сейчас, -- отвечала Софья. -- Постарела сильно, сгорбилась. Все-таки уже 78 лет». -- «Узнаю», -- заверял Григорий Онуфриевич, но, приехав в село и увидев двух стоящих рядом пожилых женщин, тихонько спросил у дочери: «Которая из них?»
-- А я со своей сестрой так вдвоем и живу, после того как Софья замуж вышла, -- говорит Евфросиния Тимофеевна. -- Маня старше меня, так друг дружку и поддерживаем.
-- А Григорий Онуфриевич-то еще крепкий мужчина?
-- Да, -- улыбается баба Фрося. -- Как только приехал, увидел, что мы картошку копаем, сразу на огород отправился. Мы его отговариваем, а он -- ни в какую. Говорит, что приехал не в гости, а помогать.
Целую неделю баба Фрося и дед Гриша не разлучались друг с другом -- не могли наговориться после полувековой разлуки. За обеденным столом сидели, как молодожены, и все говорили, говорили…
-- Григорий звал меня с собой в Дрогобыч, -- вздыхает Евфросинья Григорьевна. -- Говорит, что в нашем селе даже врача нет. Да только куда я такая старая поеду? Вернется он еще. Обещал. Хотя и та неделя, что мы провели вместе, много радости мне принесла. Я должна быть благодарна Богу за то, что мы хоть на старости лет встретились… Ждала этого пятьдесят семь лет, подожду еще месяц…