Умер Борис Сичкин. Это печальное известие ошеломило. Ощущение такое же, как в детстве, когда в первый раз смотрел финальную сцену из «Новых приключений неуловимых»: любимые герои обнимаются на рыбацкой шхуне, Буба Касторский громко смеется, и в этот момент умирающий полковник Кудасов стреляет куплетисту в спину… И кажется, что пуля попадает в тебя. Боль и горечь, пережитые более 30 лет назад, всколыхнулись в душе…
Замечательный актер прожил долгую жизнь. Судьба преподнесла ему множество неприятных сюрпризов, но он никогда не плакал. Свое жизненное кредо Сичкин однажды определил так: «Надо знать меня. Мне чем хуже, тем лучше!» Он всегда шутил. Был чудесным рассказчиком. Лучше него самого вряд ли кто-то сможет рассказать о его жизни…
Мои родители все одесситы -- мама, папа, сестры, братья, бабушки, дедушки -- все в Одессе. Папа был сапожником-модельером, не знаю, почему он приехал в Киев, и я единственный родился в Киеве… Я с 4 лет танцую. Меня старший брат научил, он был самородком и научил нас всех танцевать… И чечетку, и цыганочку, и яблочко. Когда мне было 11 лет, я выступал перед уголовниками. Я выступал на базаре, был голод. 1933 год. Я давал сольные концерты. Я никогда не воровал, не принимал участия, хотя им очень хотелось, чтобы я был свой… Уголовники были первыми, кто вручил мне гонорар -- продовольствием. Я спасся. Мой старший брат в голод погиб… Мы в Киеве были хуже всех, а все думали, что богаче этой семьи нет. Потому что семья моя была самая веселая в Киеве. Жрать было нечего. Только юмором и отделывались. Вместо обеда танцевали, вместо ужина пели… В 15 лет меня в ансамбль народного танца УССР приняли. Тогда я учился в хореографическом техникуме при киевском театре… А потом была война…
Как только началась война, был на Юго-Западном фронте, потом первый Белорусский, потом Центральный фронт и группа оккупационных войск в Германии. То есть с нами сначала был Буденный. И верил, что клинком можно разбить все юнкерские самолеты. Он играл на саратовской гармошке. И поэтому когда немцы вошли, он еще продолжал играть на гармошке. Его втащили в самолет, и он еще играл. Немцы уже были в городе. Все-таки немцы какие жлобы! Ну, человек -- легендарный полководец, неужели нельзя было зайти в Киев на два дня позднее и дать ему освоить саратовскую гармошку… Но потом было все уже легче и проще, потому что потом с нами был уже Рокоссовский, и его сменил Жуков, с ним-то мы и закончили войну. С маршалом Жуковым я не просто встречался. Я у него в Потсдаме жил неделями. Я был сержантом, а он маршалом. Я у него ночевал. Он был влюбленный в искусство человек. И к нам относился не как к солдатам, а как к артистам. Как только какой-то прием был, приезжали англичане или французы, или американцы, идет концерт. Я пел, у меня диапазон потрясающий, и когда мы выпивали, он больше сидел с нами, чем с ними -- ему больше нравились артисты. Жуков был само очарование. Он сам потрясающе танцевал. И любил петь. Был слух, все нормально. Но ему нравился мой голос. И когда мы вдвоем пели, так он меня целовал… Когда приезжала Русланова Лидия Андреевна, она певица действительно выше всей планеты, так он сходил с ума. Он на нее смотрел, как на мадонну. И когда он стал министром обороны, первое, что он сделал -- выпустил ее из тюрьмы. Уже, кстати, было поздно. Практически она умерла из-за лагеря. Такую женщину посадить -- гордость России посадить в тюрьму -- это надо быть сумасшедшим!
В Польше, в городе Лодзь, который освободили советские войска, стоял пятиэтажный дом, в котором жили проститутки. Когда об этом узнали изголодавшиеся по женской ласке солдаты и офицеры, они стремглав бросились к этому месту. Я -- человек веселый и общительный, женщин люблю, поэтому легко подружился с некоторыми обитательницами этого дома, и те стали мне жаловаться, что офицеры норовят воспользоваться их услугами на халяву. Мы с ребятами-рядовыми решили устранить несправедливость и стали по очереди дежурить в публичном доме. Офицеры решили, что это комендантский патруль, и исправно платили женщинам. Никому даже в голову не пришло нас проверить!
После войны я приехал в Москву. Работал в Краснознаменном ансамбле. Потом попал на эстраду. Котировался и как артист, и как режиссер, и как балетмейстер. Потом был театр «Синяя птичка». Его возглавлял знаменитый писатель Драгунский. Лучшие комедийные актеры, которые были в Москве, работали в этом театре -- Юра Яковлев, Женя Весник… Мы получали копейки. Ночью репетировали. Я получал огромное удовольствие, работая в театре «Синяя птичка». Вот тогда мы и познакомились и с Михаилом Аркадьевичем Светловым, и с Утесовым…
Потом я попал в кино. Самая моя любимая роль и самый мой любимый фильм -- это «Неуловимые мстители» и Буба Касторский. Я снимался у моего друга, Эдмона Кеосаяна, мы понимали друг друга. Это же счастье. На съемочной площадке мне с ним было удобно. Он -- волевой человек. Но ничего же не клеилось. Никто же ничего не получал, это же копейки. Никто поверить не может, что я, работая над фильмом в главных ролях, доплачивал 20-30 рублей своих денег! Мой гонорар, как сейчас помню, за фильм «Новые приключения неуловимых» -- 1270 рублей. Сюда входят трюки, танцы. Год снимался фильм. Примерно 120 рублей в месяц. Я живу в гостинице в Ялте, номер стоит 6 рублей 60 копеек. А мне платят 1 рубль 56 копеек. Короче говоря, 4 рубля я каждый день доплачивал. В месяц доплачивал 120 рублей, а получал 115…
В Голливуде все иначе. Все они очень милые люди, с ними работать одно удовольствие. Никто не кричит. Никто не сходит с ума. Все готово. Тебя кормят, одевают. Кроме того, все тебя любят. Они друг друга любят. Они получают такую зарплату, что могут любить и жить. В 5 утра приезжает к тебе шофер, и он тебя любит. Нет озабоченности. У нас шофер приезжает в 5 утра -- мне его жалко. Мне себя жалко, съемка только в час дня начнется, а меня уже в 5 притащили. В Голливуде этого нет. Все сыты, настроение хорошее, все знают роли. Все высшего класса. Вот почему многие артисты принимают наркотики. Они не выдерживают этого напряжения! Это не так просто.
Что касается роли Леонида Брежнева, это было в 1989 году. Меня проверял Оливер Стоун. Он меня и отобрал на роль. Про него говорили, что он вьетнамец, ездил на фронт. Он воевал, чтобы сделать фильм про Вьетнам, и был против Америки. Я думал, что он шизофреник. Когда его увидел -- очарование! Такой добрый, глаза добрые. А я играю Брежнева. Он спрашивает: «Почему вы так медленно говорите?» Я отвечаю: «Так говорил Брежнев». Он говорит: «Тогда я подрежу, у меня есть определенное время». Я говорю: «Тогда я буду говорить быстрее». Так что беда голливудских артистов в том, что они снимают быстро. За роль Брежнева мне заплатили 3000 долларов за съемочный день. А дней было всего два! Но у меня был домик, написано «Брежнев». Там у меня был душ. Холодильник забит фруктами, овощами, соками. Мне дали 5-комнатный номер. А я с кипятильником шел, чтобы сэкономить. Потому что там, где я жил, если бы выпил там кофе, то я бы остался без штанов. Если бы те, кто меня выпустил из СССР, знали, что я буду играть Брежнева, не видать мне Америки…
Очень давно, в 1971 году, было сфабриковано уголовное дело против целой группы творческих людей. Это в Москве, занимался там Захаров такой, из ОБХСС. У них ничего не получилось, они передали дело в тамбовскую прокуратуру, сказали: «Вы займитесь, и все будет в полном порядке. Всех посадите, знаменитых артистов». В 1973 году, 12 декабря меня посадили в тюрьму, и я сидел год и две недели… Чтобы было понятно, меня обвиняли в том, что я якобы получал за концерты больше денег, чем мне полагается. Следствие шло 7 лет. А на суде выяснилось, что я работал сольный концерт, состоящий из двух отделений, а получал деньги за одно отделение. И тогда судья спрашивает прокурора: «За что вы посадили Сичкина? Он же недополучал!» Дело было закрыто за отсутствием состава преступления. Всех выпустили, до единого человека. 8 человек сидело, в том числе директор филармонии Тамбова. Главный прокурор Тамбова повесился и написал, что он знал, что дело сфабриковано. Дело в том, что их заверили, что это получится. Артисты же, все миллионеры, все воруют, как они считают. Они не могут понять, что артист живет хуже всех. Когда они приехали на мою дачу, они думали, что это дача! Прокурор говорит: «Боже, так у меня дача в 10 раз лучше, чем у вас!» Ему казалось, что если он такое дело поднимет, посадят Зыкину, Сличенко, Крамарова, Магомаева…
Я сидел в общей камере. Там было 25-30 человек. Это было ужасно, тяжело, мерзко. Для тюрьмы очень хорошо быть артистом. Никто так не любит артистов, как наши родные уголовники. Они любят музыку, они любят артистов, они интересуются. А я же с детства знаю все их законы. Ко мне никто не цеплялся. За исключением подсадных от прокуратуры. Их подсылали, чтобы они избили Сичкина на прогулке. Я их избил! Я находился в таком состоянии, что мог льва разорвать! Спасло меня то, что всегда спасало, -- это юмор, жизнелюбие. Я написал книгу «Я из Одессы. Здрасьте!» -- самую смешную, в тюрьме. Потому, что, когда мне было плохо, я не думал о том, как мне плохо. Если думать об этом, то надо идти в петлю. Там многие кончали жизнь самоубийством. Кто со мной сидел, ни одного не было случая самоубийства. Все они хохотали вместе со мной. И зря старался майор, начальник КПЗ. Во время обыска он обнаружил у меня зубную щетку, зубную пасту и расческу. Выбросил их в мусор. А мне при своих подчиненных заявил: «Это больше не понадобится. Как это ты в кино пел? Я не плачу, я никогда не плачу? Это ты в кино не плакал, а здесь у нас будешь плакать!» А мы смеялись. Нас, заключенных тамбовской тюрьмы, окрыляла тихая, маленькая радость: проходя мрачными коридорами на допросы, мы видели на стене транспарант: «Ленин с нами!»
Когда меня посадили, знал весь Советский Союз, когда меня выпустили, знал один Емельян -- мой сын. Следствие продолжалось до 1978 года. Мне не давали работать как артисту. В кино почти не снимали. Эстрадные номера запрещали. Продолжались различные провокации. Я очень боялся за своего сына. Я его очень люблю. Единственно, кого бы посадили точно, так это его. Чтобы сделать мне плохо… Он любил слушать и рассказывать анекдоты. Но я иногда отдавал себе отчет, что еще кто-то слышит. А он не отдавал. Я понимал, что надо уезжать. Я не верил этому строю. Я понимал, что выехать потом не только за границу не сумею, а даже в Конотоп! Не знаю, как меня выпустили. Крамарова два года держали. Думаю, чиновники из ОВИРа знали Бубу Касторского, а Бориса Сичкина не знали. Мы уехали втроем -- я, жена и сын. Мы уехали в 79-м году. Выехали 23 мая. С двумя чемоданами и 40 долларами в кармане. Я бросил трехкомнатную квартиру в Каретном ряду, дачу, машину, рояль «Беккер». Разве ж я эмигрировал? От немцев в сорок первом так не бежали, как я бежал от советской власти.
Я даже английского языка не знал. Мы ехали в никуда. Кто же меня возьмет в Голливуд -- я по-английски ни одного слова. Но все эмигранты прекрасно знали, кто я такой. На второй день в Нью-Йорке я уже выступал в концерте у Эмиля Горовца. У него был сольный концерт. Я сидел в зале. Он меня вызвал, я выступил. Он мне дал 100 долларов. В том, что я буду подрабатывать как актер для эмигрантов, я не сомневался. Откровения были другого плана. Я был в диком восторге от Голливуда и страшно обрадовался, когда увидел плохих артистов в Голливуде. Я думал, что все гениальные, а выяснилось, что много плохих… Шварценеггер такой же артист, как я -- химик!
В Америке мы живем, как и всегда, довольно скромно. Обычно, когда меня спрашивают «Как ты живешь?», я отвечаю: «Есть люди, которые живут за чертой бедности. Я живу на черте». Я по натуре очаровательный человек, добрый и веселый. Поэтому я богаче всех благополучных бизнесменов: они скучные, а я счастливый. Я и без денег в полном порядке, а они с деньгами в полном дерьме, прости Господи! А вообще, от чего ушел, к тому и пришел: первыми моими зрителями в эмиграции стали воры и бандиты, только в Нью-Йорке они называют себя русской мафией.
Однажды Сичкину позвонил приятель и спросил: «Боря, чем ты сейчас занимаешься?» Актер ответил: «Я отмываю деньги!» Приятель испугался: «Как ты можешь такое говорить по телефону? Нам могут слушать… » Сичкин успокоил собеседника: «А у меня нет секретов. Я уронил в грязь два доллара, теперь отмываю!»
Сичкин дружил с поэтом Михаилом Светловым. Тот много пил, но никогда не пьянел. Борис попросил его как-то поделиться секретом. Светлов ответил, что все дело в норме. «Но как ее определить?» -- спросил Сичкин. Поэт ответил: «Когда начинаешь пить, выбери среди окружающих самую уродливую женщину. Пей и поглядывай на нее. В тот момент, когда она покажется тебе красавицей, останавливайся. Норма выполнена… »
Писатель Сергей Довлатов вспоминал: «Борис Сичкин жил в русской гостинице «Пайн» около Монтиселло. Как-то мы встретились на берегу озера. Говорю: «Мы с женой хотели бы к вам заехать». -- «Отлично. Когда?» -- «Сегодня вечером. Только как мы вас найдем?» -- «Что значит, как вы меня найдете? В чем проблема?» -- Да ведь отель -- говорю, -- большой». Сичкин еще больше поразился: «Это как прийти в Мавзолей и спросить: «Где здесь находится Владимир Ильич Ленин?»
Подготовил Игорь КОЗЛОВ, «ФАКТЫ»