Бывший штатный фотограф казахстанского космодрома, а ныне львовский журналист Владимир Комар, рассказывает о покорителях космоса и высоких гостях Байконура, которых ему пришлось снимать
-- Известие о полете первого космонавта я, тогда еще курсант Львовского военно-политического училища, встретил с огромным восторгом, -- вспоминает полковник в отставке Владимир Комар. -- Даже предположить не мог, что вскоре сам окажусь на космодроме. Сразу после окончания училища в 1964 году я получил направление на Байконур, при этом меня строго предупредили: «Никто не должен знать, куда ты едешь! Даже самые близкие».
Поезд Москва-Ташкент долго тащился до нужной мне станции Тюратан. Так что приехал я туда порядком измочаленный, выхожу из вагона -- кругом полупустыня, жара неимоверная, старенькие домики без крыши, замазанные глиной… Вскоре подъехал разбитый автобус, солдат за рулем. Отвезли меня в городок Ленинск, где объявили мою должность: начальник воинского клуба на 31-й стартовой площадке, находившейся в 62 километрах отсюда. На «точке» встретили чуть не с распростертыми объятиями: начиналась сверхсекретная операция «Кедр». Это значило, что через две недели, 23 сентября, на Байконур приедет Никита Хрущев посмотреть современную ракетную и космическую технику. «Смотрины» должны были происходить на нашем недавно построенном стартовом комплексе. А значит, мне необходимо срочно оформить наглядной агитацией монтажно-технический корпус размером с футбольное поле и высотой с 5-этажный дом.
Достали огромные портреты членов ЦК КПСС, еле прицепили их к металлическим стенам. А потом я принялся за изготовление 36-метрового лозунга, утвержденного «сверху»: «Слава советским ученым-конструкторам, рабочим -- создателям грозных ракет!» Это была адская работа. Сам на простенькой швейной машине сшивал полосы ситца, расстилал полотнище в актовом зале на 700 мест и полторы недели гуашью выводил буквы. Когда этот «чудо-плакат» вешал чуть ли не под потолок, от страха дрожали руки: если бы вниз случайно упал молоток, он угодил бы на уникальные дорогостоящие приборы, установленные в зале. Ученые над ними просто тряслись.
-- А провисел плакат всего два дня, -- продолжает Владимир Комар. -- Потом пришел Сергей Королев, долго смотрел на плакат, наклонив голову (главный конструктор почему-то не мог держать ее прямо), и возмущенно произнес: «Это с какой стати мы сами себя будем хвалить!?» Через час плакат сняли и порвали, а мне приказали за оставшиеся два дня сделать такой же по величине, но другой по содержанию. Успел.
Хрущев приехал с солидной свитой. Жара к тому времени упала с 60 градусов на солнце до 27, не дули ураганные ветры, закрывающие тучами песка светило. Глава государства оглядывался с удовольствием: «Да у вас тут Сочи!» Никто возразить не посмел. Показали ему запуск спутника, потом выставку ракет -- от гагаринской обугленной посадочной капсулы «Восток», кораблей «Восход» до новых перспективных «Союзов». Как оказалось, Никита Сергеевич приехал выбирать, какие ракеты взять на вооружение: конструкции Михаила Янгеля или Владимира Челомея. Предпочтение было отдано первому. С космодрома Хрущев улетел в Москву, оттуда на отдых в Пицунду, а в октябре на пленуме ЦК КПСС его сняли.
-- Пока я возился с этими плакатами, произошло интересное знакомство. Возле космического корабля «Восход» все время крутились двое парней и инструктор. Они надевали скафандры, вставали на обычный письменный стол, открывали и закрывали шлюз ракеты… Я помогал им снимать скафандры, они меня даже в шутку прозвали членом экипажа. Но разговаривать с ними, что-то спрашивать мне было запрещено. Лишь после запуска узнал, что помогал Леонову и Беляеву готовиться к выходу в открытый космос.
… В клубе был фотоаппарат -- для фотографирования отличников боевой подготовки. Вести фотолетопись космодрома лейтенанту Комару из-за секретности объекта разрешили не сразу. Лишь весной 1965 года приказали снять митинг по случаю запуска сложного спутника, а потом забрали пленку. Через десять лет, оформляя музей Байконура, Владимир нашел в архивах несколько фотографий того дня.
-- Мало кто знает о печальной эпопее испытательных полетов кораблей «Союз», -- говорит мой собеседник. -- Начались они в декабре 1966 года на нашей стартовой площадке. После короткого митинга ушел ввысь «Союз-1». Тут же был установлен на площадку «Союз-2»: планировалось, что он стартует через сутки и два корабля на орбите автоматически состыкуются. Но у первого «Союза» в космосе нарушилась ориентировка, связь, забарахлили другие системы. Пришлось запуск второго отложить. Через две недели старт повторили: из окна своего кабинета я видел, как ракету сначала окутало облако черного дыма, потом прогремели несколько мощных взрывов и поднялся огненный шар диаметром несколько сот метров. Тогда погибли офицер и двое солдат, взрывы уничтожили стартовую площадку, металл оплавился. Каким-то чудом уцелел находившийся неподалеку кислородный завод.
Пришлось нам переходить на другую площадку. А «Союзы» словно преследовал злой рок: не сработал третий, четвертый упал в Аральское море, пятый не функционировал. На шестом решили отправить Владимира Комарова, объявив его корабль «Союзом-1».
Провожали Комарова все, кто был на космодроме: дублер Гагарин, Королев, академик Келдыш, другие космонавты, члены правительства, генералы… Я смастерил два вымпела и попросил Комарова взять их в космос как переходящие: через сутки с ним должны были состыковаться Быковский, Елисеев и Хрунов. Так и отправился Владимир с моими вымпелами в свой последний полет: на борту корабля возникли неполадки, в плотных слоях атмосферы при приземлении не сработала парашютная система, и на огромной скорости спускаемый аппарат врезался в землю. Моего товарища старшего лейтенанта Юрия Смагина -- начальника расчета, готовившего Комарову парашют, -- долго «трясло» следствие. В конечном итоге комиссия пришла к выводу, что виноваты во всем технические неполадки.
-- На Байконуре все были суеверными, -- утверждает Владимир Комар. -- Да и как, например, объяснить, что 23 октября 1960 года во время взрыва ракеты заживо сгорели почти сто человек, а спустя три года в тот же день история повторилась. На стартовом подземном комплексе глубиной почти 40 метров вырвался кислород, возник пожар. Кто-то из командования обесточил шахту лифта, и люди не успели выбраться -- девять человек превратились в угли. С тех пор в этот день никакие работы на космодроме не производились.
Были и «космодромные» приметы. У ведущего инженера Бориса Чекунова считался счастливым… палец. Им он нажимал кнопку старта, когда отправлял в полет первые ракеты, искусственные спутники, корабль Юрия Гагарина. И вот как-то был очень ответственный пуск. Уже все готово, тысячи раз перепроверено, ракета на старте. Тут Королев спрашивает: «Ребята, а кто будет кнопку нажимать? Где Боря?» А тот в отпуске в Москве. Так его доставили самолетом на Байконур, где он нажал кнопку, а затем самолетом отвезли обратно!
Перед полетом космонавты обязательно смотрели «Белое солнце пустыни». Копия этой картины была всего одна, и ее очень берегли. К тому же каждый космонавт должен был назубок знать имена всех женщин из гарема Абдуллы! Были свои «заскоки» и у самого Королева. Перед серьезным полетом он последним покидал стартовый комплекс: выгнав всех, обходил, осматривая, ракету и… мочился под нее, чтобы удача сопутствовала.
Космонавты, которых я знал, были без гонора, не кичились званиями, наградами. Любили похохмить. Как-то привожу я корреспондентов на встречу с космонавтами в гостиницу Байконура. К ним выходит Владимир Шаталов, которому в тот день исполнилось пятьдесят. «Мы вас знаем уже 12 лет, а вы все не меняетесь. В чем секрет вашей неувядаемости?» -- спрашивает его корреспондент. А космонавт, несмотря на весь официоз, отрубил: «Закусывать надо!»
Могли и похулиганить. Юрий Гагарин как-то выпрыгнул из окна квартиры на втором этаже, где он находился в гостях -- мол, так быстрее. Случалась сентиментальность: Владимир Коваленок и Леонид Иванченко, когда ехали на старт, по дороге остановили автобус, сорвали пару веток полыни и взяли их с собой в полет.
-- Как-то Павел Попович приехал в Западную Европу. Мэру одного приморского города так понравилось выступление космонавта перед журналистами, что он затащил его к себе в резиденцию, -- рассказывает полковник. -- В шикарном зале на столе стояли три бутылки «Столичной», два больших фужера и тарелочка с конфетами. Мэр разлил содержимое одной бутылки в фужеры, и они вдвоем выпили. Хозяин протягивает конфетку -- мол, закуси, а Попович отвечает: «После первой не закусываю». Мэр удивился, разлил вторую бутылку водки, потом третью. Развезло хозяина сильно. Вытащил он космонавта на балкон: «Смотри! Это американская база, там стоят шесть ракет «Поларис», а там -- английские ракеты». Потом мне Павел рассказывал: «У меня сразу мысль: вот влип! Это все сейчас запишут и потом обвинят меня в шпионаже. Попытался перевести разговор на достопримечательности, а мэр ни в какую -- тайны показывает. К счастью, он перестал «вязать лыко» и свалился на диван, но и этой информации нашей разведке хватило».
А на Байконур иностранцев не пускали. Первым стал президент Франции Шарль де Голль. Перед его приездом на нашем восстановленном комплексе поставили мраморную плиту: «Здесь были запущены первая ракета, первый искусственный спутник Земли, первый космонавт… », хотя это было не так. Специально для высокого гостя организовали пуск боевой ракеты. Вначале он обошел вместе с Королевым огромную «сигару», подышал возле нее кислородом (ракета заправляется жидким кислородом, и рядом дышится легко, как в лесу)… Старт буквально потряс де Голля: он смотрел, как ракета медленно поднимается ввысь, и сам начал приподниматься из-за стола, не отрывая от нее взгляда. Ракета скрылась, все разошлись, а президент все стоял и смотрел в небо. Не разговаривал час. Потом подошел к министру обороны СССР Малиновскому: «А что, такие ракеты и на Париж нацелены?» Министр ответил: «Вы видели в действии стратегические силы, направленные против нашего противника НАТО. Поскольку штаб альянса находится в Париже… »
-- После этого визита иностранцы зачастили на Байконур. Самым памятным был приезд американских астронавтов, летавших к Луне: Сернана, Стаффорда, Слейтона и Бранда. Я был их гидом, -- гордится Владимир Комар. -- Им подали два уникальных комфортных автобуса, сделанных по спецзаказу на Львовском автобусном заводе. Гости тут же прицепили на щиток автобуса самоклеящиеся эмблемки «Союз-Аполлон», но представитель ЛАЗа снял щиток и забрал в музей завода. Американцы страшно удивились: куда исчезли «визитки»? Наклеили новые, но и этот щиток кто-то «увел» на память.
На банкете в зале, обставленном тропическими растениями, гости не пили и не ели, пока им не объявили, что банкет дает в их честь директор космодрома. После этого американцы буквально набросились на напитки и еду. Оказалось, их крайне беспокоил вопрос: кто будет платить за все?
Утром «лунатиков» доставили на космодром, где все они, несмотря на полное отсутствие ветра, придерживали рукой галстуки. Наши догадывались: там, возможно, спрятаны миниатюрные фотоаппараты. А потом американцев приняли… в пионеры, хотя кое-кто утверждает, будто гости, опасаясь политической провокации, отказались от этого.
Кстати, советские космонавты страшно переживали, что не они достигли первыми Луны. В конце 60-х -- начале 70-х в СССР пытались реализовать лунную программу под кодовым названием «Н-1». Для этого недалеко от нашей стартовой площадки построили огромный завод «Прогресс». Да и ракета своими размерами потрясала: диаметр 16 метров, высота сто метров, вес 3100 тонн. Старты следовали один за другим -- и все неудачные. От взрывов этих ракет над Казахстаном, Афганистаном, Сибирью стояли белые ночи. Лишь когда не стало Королева, новый главный конструктор Валентин Глушко признал: эта система устарела. Потом на испытаниях появились луноходы. Алексей Леонов, который готовился все это время к полету на Луну, расстроился: «Это же техника, не люди! Ну хоть бы какой-нибудь хреновенький наш космонавтик на Луне побывал!» Однако его мечта так и осталась несбыточной…