15 лет назад на экраны вышел культовый фильм знаменитого режиссера «Асса»
Есть благодатные собеседники, мечта любого журналиста. С ними не нужно выдумывать изощренных вопросов, от тебя вообще не требуется особых изысков: достаточно обозначить тему да не забыть вставить в диктофон новые батарейки, а дальше -- дело техники, слушай и запоминай. Кинорежиссер Сергей Соловьев из числа таких благодатных… Его фильмы «Сто дней после детства», «Чужая Белая и Рябой», «Асса», «Черная роза -- эмблема печали, красная роза -- эмблема любви», «Нежный возраст» всегда вызывали полемику, надолго становились предметом жарких споров, во всяком случае, никого не оставляли равнодушным…
-- Сергей Александрович, предлагаю поговорить о странностях любви.
-- Как скажете, уважаемый…
-- Она действительно странная?
-- Безусловно. Но этим любовь не исчерпывается. Я вот сейчас снял картину, которая так и называется -- «О любви». Правда, мне не хотелось употреблять в названии слово «любовь». Китчевое красное сердечко, на мой взгляд, простодушнее и вернее…
С этим фильмом все вывернулось весьма неожиданно, у него очень длинная предыстория. Все началось еще в 1964 году, когда мне жутко захотелось экранизировать чеховского «Володю». Мне не дали этого сделать, сказав, что у Антона Павловича много прекрасных рассказов, а я выбрал самый ужасный. Потом в качестве дипломной работы я предложил «Доктора». Результат был прежний -- не позволили снимать. «Почему, Соловьев, вас так и тянет на какие-то аморальные, маразматические истории?»
-- Но вас продолжало тянуть.
-- Да, мне казалось, что эти рассказы точнее всего передают мир Чехова, где смех всегда опрокидывается в трагедию, а трагедия -- в смех. Лет восемь назад я совершил последнюю попытку пробить стену, пошел на Российское телевидение к тогдашнему его боссу Анатолию Лысенко и сказал, что мечтаю сделать фильм по чеховскому «Медведю». Идею снова зарубили. Словом, все эти замыслы растворились в тумане ушедших лет, но, видимо, оставили во мне четкую зарубку. Поэтому, когда недавно ко мне обратились с предложением снять все того же «Медведя», я заорал не своим голосом: «Зачем «Медведя»? Давайте сделаем фильм сразу по трем рассказам! Это будет картина о любви!» Мой замысел в очередной раз не поняли, но мне стало окончательно ясно, как три произведения переплетаются в единое целое. Это не экранизация, а как бы новая пьеса Чехова.
-- Написанная вами?
-- Написанная Антоном Павловичем, но услышанная мною.
Признаться, терпеть не могу слово «любовь». На мой взгляд, в русском языке нет ничего более испоганенного, зачуханного, опороченного. Сегодня любовью с легкостью называют всякую гадость, пошевеливание любой плоти и по любому поводу. И не обязательно крайней… Все, кому не лень, берутся судить и рядить: есть любовь, нет любви…
-- А по-вашему, Сергей Александрович, она есть?
-- Если ее нет, что же тогда есть? Фильм, о котором я начал рассказывать, хочу закончить чеховскими словами. Антон Павлович говорил (цитирую по памяти, могу переврать), что любовь -- остаток чего-то ушедшего или зарница какого-то неведомого нам будущего, но не то, что мы между собою называем этим словом. Сегодняшняя реальность любви разочаровывает нормального человека, она всегда «дает гораздо меньше ожидаемого».
-- Но вы же сами сказали, что любовь Чеховым не ограничивается.
-- Да, все мы пытались ставить опыты в этом направлении…
-- Ваши экзерсисы были удачны?
-- Вам известны примеры удачной любви? Это чувство по определению трагично, оно -- ядро системы взаимоотношений человеческой души с миром. Какая уж тут может быть удача?
-- Возможно, вам попросту не везло?
-- Зачем же я стану на себя наговаривать? У меня нет оснований жаловаться…
-- На что?
-- Вот видите, вы меня не поняли… Наверное, я не так сказал, неточно. Кстати, заметил: чем дольше живешь, тем острее чувствуешь приблизительность собственных слов. Вдруг оказалось, что языковые красоты Пушкина, Ахматовой, Бунина, Бродского, Чехова в действительности являлись их нормой жизни, способом общения с миром, а то, что зачастую произносим мы, всего лишь пена… Слова великих русских очень созвучны окружающей жизни. Они, как природа, как зима и лето. Читаешь классиков и понимаешь, почему, к примеру, в России дорог не было и нет…
-- … а дураки были и есть.
-- Именно так! Недавно увидел по телевизору сюжет, повергший меня в глубочайшее изумление. Где-то на бескрайних просторах России находится уникальная боевая подводная лодка. На ней каждое утро поднимается андреевский флаг, производится построение команды, исполняется государственный гимн. Словом, все, как на любом другом корабле ВМФ. За исключением одной малости. Эта лодка никуда не плывет. И никогда не поплывет. Она стоит не на море, а в каком-то болоте, в камышах. Как ее туда занесло, зачем? История умалчивает. Но считается, что лодка несет боевое дежурство, числится на балансе Военно-морского флота, поэтому на ней есть командир, экипаж. Тут же живут семьи моряков. Ребята каждое утро уходят в соседнюю школу и возвращаются обратно. Рядом с лодкой пасется корова. За ней приглядывает дневальный, стоящий в рубке. Фантасмагория, невероятная муть, которая на самом деле совсем и не муть, а суть российская! Чьего пера достойно подобное полотно? Чехова, конечно, Чехова! Только он мог описать, в тонкостях и деталях передать нашу жизнь.
-- И вы любите ее, эту жизнь?
-- Конечно. У меня ведь другой нету. Мы же все с вами живем на той самой подводной лодке, которую загнали в камыши, а обратно на большую воду вывести забыли или не захотели. И Антон Павлович с нами на этой лодке, в экипаже…
Года два назад в Третьяковской галерее проходила выставка «Русский мир искусства». Пять залов живописи Серебряного века. Я обошел залы и вдруг понял, что только из-за того, что это есть, жутко неохота умирать. Хочется снова и снова ощутить все это на вкус, на цвет… Сейчас ведь ничего похожего уже нет. Есть другое. Скажем, недавно мне дали почитать пьесу молодого автора. Написано чрезвычайно тонко, умно, мило и бесконечно смешно. Знаете, как называется? «Анна Каренина-2». Рассказ, как героиня Льва Николаевича вылезает из-под поезда с отрезанной ногой… Но почему-то у меня не возникло желания экранизировать «клонированную» «Каренину», а вот толстовский роман поставил бы с огромным удовольствием. И обязательно -- с Таней Друбич в главной роли… Я вообще считаю, что для русской артистической школы крайне важно в каждом поколении иметь свою Анну Каренину. Это же некое мерило, шкала истинных артистических ценностей.
Критерии необходимы, иначе можно захлебнуться в море окружающей фальши. Знаете, я преклоняюсь перед выпускниками Московской консерватории. Случилось так, что мне пришлось неоднократно наблюдать за этими ребятами. Для них сфальшивить при исполнении классического произведения, один раз попасть не в ту ноту -- смерти подобно. Это я понимаю: человеку с музыкальным слухом любой неверный звук попросту рвет барабанную перепонку. В то же время мне приходилось видеть массу кинокартин, где за полтора часа на экране не мелькало ни единого натурального, правдивого кадра -- сплошное вранье, все только мимо. Но дело, разумеется, не в кино. Мы и в повседневной жизни постепенно разучились чувствовать фальшь, более того, сами же ее и плодим.
-- И вы?
-- А чем я лучше других? Но, как ни странно, девяносто девять процентов моей личной фальши лежат в социуме. И не потому, что мне так уж хочется понравиться окружающим, произвести на них благоприятное впечатление. Моя фальшь бескорыстна, но это вовсе не условие жизни в обществе. Чтобы нормально сосуществовать с миром, надо быть корыстным и -- соответственно -- насквозь фальшивым.
-- Иначе?
-- Иначе прослывешь чудаком. На букву «м». В том-то и ужас, что тебя примут в круг, лишь если ты безбожно фальшивишь, хотя и можешь, скажем, правильно взять ноту или тон…
-- И каков ваш выбор, Сергей Александрович? Фальшивить в угоду собравшимся или искать аудиторию с нормальным слухом?
-- Свои отношения с обществом я давно выяснил. Социум не слишком приемлет меня, а я -- его. Зато дома чувствую себя вполне комфортно. Скажем, на этом диване поэта Жуковского. Полюбуйтесь: четырехугольный, из волнистой березы, забираешься на него и -- видишь сны… И какие сны! Спится замечательно! Впрочем, мне хорошо думается и в кресле с сигарой в руках.
-- Вы давно курите?
-- С пятнадцати лет. То есть нет, впервые «бычком» затянулся намного раньше, но открыто попыхивать сигареткой в присутствии родителей позволил себе в этом возрасте. Небрежно бросал на стол пачку, стряхивал пепел в отцовскую пепельницу… Словом, чувствовал себя крутым и страшно взрослым. Курил я жутко много. Просыпался по ночам и не мог заснуть, пока не сделаю пару глубоких затяжек. Если вдруг оказывалось, что сигарет в доме нет, начинал рыться в мусорном ведре и выковыривать оттуда чинарики. Если и там было пусто, не ленился одеться, выйти на улицу и купить папиросы у проезжающего мимо таксиста.
В 70-е годы я начал много ездить за границу. В ту пору нам выдавали крошечные, просто смешные суточные. Например, на недельную командировку в капстрану могли выписать шесть долларов. Представляете? Нет, конечно, не представляете, я и сам не в состоянии вообразить, как такое могло быть. Но ведь было! Правда, нас кормили, поили бесплатно, а эти жалкие доллары отпускались как бы на карманные расходы. Но я их не тратил, нет. Зажимал в потной ладошке и ждал момента, когда на обратном пути попаду в аэропортовский «duty free», где на всю сумму накуплю импортного курева. Там я подчистую тратил валюту и при этом пытался экспериментировать, искал, какие сигареты лучше, пока не нашел «Seven Star».
-- Это что такое?
-- Японские сигареты. На мой вкус, ничего лучше просто не существовало. Фантастика, а не сигареты! Я снимал картину в Японии и случайно на них наткнулся. Они мне до того понравились, что я стал их курить, буквально не вынимая изо рта. Не гася одну, раскуривал новую, затем третью, четвертую… Когда съемки закончились и я стал собираться домой, то набил полный чемодан «Seven Star». Вообразите: ничего, кроме сигарет. Сегодняшних строгостей еще не было, таможня не считала, сколько пачек ты ввозишь или вывозишь, и я со своим чемоданом благополучно добрался до Москвы. Ехал домой и предвкушал, как завтра с утра затянусь «Seven Star»… Но вместо перекура я на следующий день вылетел в Сочи. Так сказать, в творческий отпуск. И чемодан с сигаретами потащил с собой. Поселился в пафосном, элитном партийном санатории на берегу моря. Ну, думаю, теперь-то уж точно оттянусь! Но вышло иначе…
-- Сигареты стырили?
-- Не угадали. Сейчас расскажу, как все случилось… Стояла золотая осень года, кажется, 78-го или 79-го, шел мелкий дождь, на пляже и в аллеях парка было безлюдно, цвели глицинии, вокруг царила такая тишь да гладь, что я совершенно ошалел, растерялся, не понял, куда попал. Слишком уж стремительное переключение скоростей… Мне вдруг показалось, что после безумно сложных съемок в Японии, после всех нервотрепок, переездов и перелетов неведомые силы занесли меня на другую планету. Я поднялся на свой этаж, где, видимо, кроме меня, никто не жил, зашел в номер, открыл чемодан с «Seven Star» и… почувствовал, что курить меня совсем не тянет, зато жутко хочется спать. Повалился на кровать и закрыл глаза, чтобы снова открыть их только через двое суток. Проснулся от шума прибоя за окном, бросил взгляд на открытый чемодан и понял, что по-прежнему не испытываю ни малейшего желания курить. Вот совсем не хочу! Видимо, смена ритма и декораций на меня так странно подействовала. День не курю, два не курю… Глицинии цветут, море шумит, дождик накрапывает…
-- Не интригуйте, Сергей Александрович, рассказывайте, что было дальше.
-- А дальше я нашел-таки себе компанию среди отдыхающих. Мы знакомимся, и я отчетливо понимаю, что вечером будет гулянка. Купим водки, портвейна, станем вести умные разговоры, перемежая их выпивкой, и я обязательно закурю. Закурю не из-за того, что вдруг возникнет желание, нет. Просто все вокруг будут дымить, и я не удержусь, полезу за сигаретой. Что делать? Не придумал ничего умнее, как пойти к врачу санатория и малодушно рассказать ему всю историю. Мол, не хочу заново подсаживаться на сигареты, но, боюсь, придется. Врач меня внимательно выслушала и говорит: «Есть два способа помочь вам. Первый -- химический. Наши болгарские друзья выпустили таблетку «Табакс». Гадость, должна предупредить, редкая, но действует безотказно. Никотин попадает в кровь и отшибает желание курить. Вас от одного запаха табака мутить станет». «А какой второй способ?» -- спрашиваю. «О, -- говорит, -- это совершенно другое дело. Вы сейчас выйдите с территории санатория, сядьте на автобус и поезжайте на сочинский рынок. Там торгуют превосходными кубинскими сигарами. Стоят они сущую чепуху. Курить сигары -- это совсем не то, что сигареты. Вы сразу почувствуете разницу. Во-первых, с медицинской точки зрения, это самое безвредное курение, ведь в сигарах используется чистый табак, без всяких примесей. Во-вторых, вы удовлетворите синдром курильщика. Все чиркают спичками, и вы чиркаете. Все суют что-то себе в рот, и вы суете. Все выдыхают дым, и вы выдыхаете. Но при этом одну сигару можно мусолить целый день, и весь процесс будет выглядеть эффектнее, шикарнее… »
Я послушался совета и поехал на рынок. Он действительно был завален коробками с сигарами самых невероятных сортов. До сих пор не пойму, откуда их столько там взялось? В общем, я остановил выбор на «Romeo y Julieta». Вечером все получилось именно так, как и предсказывала врачиха. Вокруг закурили, и я закурил… Более того, на меня тут же обратили внимание: «О, вы курите сигары?» Мне оставалось только с достоинством ответить: «Да вот, знаете ли, курю… » Правда, по неопытности я неправильно откусил сигару и долго потом украдкой сплевывал табак.
-- Но первый блин не оказался комом?
-- Нет! Я вскоре раздал к чертовой матери весь запас «Seven Star», накупил вместо этого сигар и, попыхивая ими, отправился в Москву. Там я встретил очень модного, тонкого, умного, интеллигентного режиссера Илью Авербаха. Он удивился, увидев меня с сигарой, и очень деликатно, стараясь не задеть самолюбия, объяснил, что вообще-то раскуривать надо с другого конца… Именно Авербах стал моим учителем в сигарокурении, раскрыл первые секреты этого дела. Помню, как Илья учил меня выбирать настоящие сигары, определяя их качество по характерному хрусту табачного листа. Изумительная наука, которой я предавался с большим наслаждением! Ученик из меня получился весьма прилежный, поэтому без ложной скромности могу заявить, что сегодня сам стал докой. О! У меня очень разнообразные вкусы, я научился различать нюансы. Скажем, оттенки аромата сигар в незажженном и в зажженном состоянии. Сигары ведь могут пахнуть пыльной травой, кофе, медом и даже белым вином! Теперь я многое умею. Например, могу с помощью влажной марли оживлять «мертвые», пересохшие сигары, знаю, какие надо курить утром, а какие -- вечером.
-- Обозначьте предпочтения.
-- После того, как побывал на Кубе, окончательно понял, что сигара сигар -- это, конечно, «Montecristo»… Стал сейчас вам рассказывать, картинки прошлого всплыли в памяти, и я вдруг сообразил, что с сигарами у меня связаны, наверное, самые светлые, незамутненные впечатления жизни. Помню, с Анастасом Микояном…
-- Больше известным как Стас Намин?
-- Ну да… Так вот, мы со Стасом прилетели в Гавану и решили прикупить местных сигар. Пошли искать. Нам говорят: можно достать ящик «Montecristo» за шестьсот долларов. Вроде бы дорого, но, с другой стороны, обидно уезжать с Кубы с пустыми руками. Когда мы уже почти согласились на сделку, к нам подошел мужичок и говорит: «Вы окончательно ума лишились или только придуриваетесь? Кто же покупает сигары в табачных киосках? Их надо брать у мастеров». То есть нам предложили пойти по правильному пути и взять свежеворованные сигары. А страна-то социалистическая, «черный» рынок запрещен. Если поймают, секир-башка сделают. Словом, мы пришли на рынок, кружили между рядами, ожидая, пока нам не подмигнул косоглазый по имени Мануэль. Втроем мы погрузились в древнее такси, за рулем которого сидела бывшая валютная проститутка, волею кубинской революции превращенная из жрицы любви в водителя автотранспортного средства. Днище машины давно прогнило и кое-где провалилось. Мы тряслись по ухабам разбитой дороги и мечтали выбраться из переделки живыми. Ни о каких сигарах мы со Стасом уже не думали. И все же нам удалось добраться до окраины Гаваны, где Мануэль познакомил нас с таким же мрачным, смотрящим на мир одним глазом человеком, который пригласил пройти на второй этаж жутко обшарпанного дома. Мы с опаской вошли вовнутрь, и тут же из каких-то неведомых щелей этого полуразрушенного здания без окон и дверей дети начали выносить коробки с настоящими сигарами! Я стал спрашивать: «Сколько?» Мне не отвечали, ходили вокруг цены кругами. Наконец я добился своего, выдавив из продавца фразу: «Сеньор, это очень дорогие сигары. Двадцать пять долларов». На всякий случай я переспросил: «Штука?» Нет, говорит, коробка… Совершенно ошалевшие, мы со Стасом накупили столько, сколько могли унести. Приволокли это сокровище в гостиницу и поняли, что… не сможем вывезти его с Кубы, ни одна таможня нас не пропустит.
-- Ну вы и попали, Сергей Александрович!
-- А я о чем толкую! Ситуация пиковая! Но тут мы, к счастью, сообразили, что недаром Стас носит фамилию Микоян. Фидель Кастро, оказывается, дружил с его дедом. Грех было этим не воспользоваться… Словом, нам дали разрешение на вывоз дюжины коробок с сигарами, и это не считалось контрабандой. Не поверите, я до сих пор в особо торжественных случаях курю полуметровые «Montecristo»…
Будь у меня несколько жизней, одну точно посвятил бы сигарам. Ими можно заниматься бесконечно! Например, однажды на Новый год Таня и Аня…
-- Жена и дочь?
-- Зачем переспрашиваете, если знаете ответ? Короче, как-то Таня и Аня подарили мне роскошный хьюмидор. Казалось бы, велика хитрость: ящик, куда надо запихивать сигары. Ан нет! Тонкостей -- масса. Скажем, нужна специальная дистиллированная вода… Теперь у меня дома есть два хьюмидора -- малый и большой. Митя, сын, подарил прекрасную гильотинку для обрезания сигар. Здесь ведь нет мелочей, любая деталь важна. Сам процесс курения для истинного ценителя сигар -- не главное. В некий ритуал, священнодействие превращается абсолютно все. Михаил Ромм когда-то сказал про режиссуру: «Ребята, это не профессия, а способ жизни». Вот и я хочу перефразировать вслед за великим: «Сигара -- не курение, а способ жизни». Убежден, что существует никем не афишируемый, нигде не рекламируемый всемирный клан любителей сигар. Закрытый клуб, в который допускают только тех, кто понимает, о чем идет речь. Например, помню глаза Роберта де Ниро, которому однажды я привез в Америку пяток настоящих сигар с Кубы. Честное слово, не вру: на глаза великого де Ниро наворачивались слезы! Я же передал ему привет из светлого американского прошлого…
Заканчивая страстный монолог, скажу последнее. Чем сильнее любишь сигары, тем реже их куришь.
-- Жалко?
-- Да, не стесняюсь признаться: мне жалко превращать в пепел и дым такие совершенные творения природы и человека. Говорил вам сегодня, что не люблю слово «люблю». На сигары это правило не распространяется. Сигары ни разу меня не подводили, никогда не обманывали ожиданий и давали даже больше, чем я от них ждал. Поэтому можно с уверенностью говорить о моей страстной привязанности к сигарам.
… Вот вам и весь разговор о странностях любви.