Полторы тысячи гривен, которые убийца выманил у своей жертвы, он сразу же отдал возлюбленной
Трогательная дружба между девятилетней девочкой, отчаянно тоскующей по уехавшей на заработки матери, и двадцативосьмилетним мужчиной, волею судьбы оставшимся инвалидом, началась летом прошлого года. Эти двое были, по сельским меркам, самыми никчемными существами на свете, потому что не годились ни для какой толковой работы. Все, на что они были способны, -- это приглядывать за скотиной на пастбище. Томительно долгими летними днями ребенок и калека садились на цветущей поляне в предгорьях Карпат, невдалеке от пасущихся коров и часами беседовали о самом сокровенном. Максим и Иванка стали друг для друга, пожалуй, самыми близкими в мире людьми -- убийца и его будущая жертва.
Максим Штыюк был единственным сыном в семье. Родился мальчик абсолютно нормальным, но в раннем детстве у него появились небольшие проблемы с позвоночником. Болезнь, в принципе, была излечима, но… неумелая медсестра, делая ребенку пункцию спинного мозга, повредила нервные окончания, отвечающие за подвижность конечностей. В итоге Максим остался калекой, с трудом передвигающим ноги.
Конечно, и для городского ребенка это страшная трагедия, но для сельского -- трагедия вдвойне. Пожизненная инвалидность сделала юношу настоящим изгоем. Не годный ни для какой работы, он был обречен до конца дней существовать на пенсию инвалида. Это было не самое страшное -- в конце концов, у его родителей был дом и хозяйство, и они не дали бы пропасть единственному ребенку. Но время шло, ровесники Максима начали влюбляться, ухаживали за девушками, женились, а его шансы устроить свою личную жизнь равнялись нулю. Даже самые неказистые невесты не воспринимали Максима как кандидата в супруги -- кому, скажите, нужен муж, не способный взвалить на себя груз тяжелого крестьянского труда?
Так изгоем он прожил до 28 лет, издали с горечью наблюдая, как его сверстники создают семьи, и уже почти смирился с тем, что жизнь ему предстоит провести в беспросветном одиночестве.
И тут он встретил Марию.
15-летняя Марийка Грицишин пользовалась в деревне дурной славой. Семья Грицишиных жила на хуторе, в некотором отдалении от села. И это было неплохо -- по крайней мере, Анна Грицишин, мать пятерых детей, в отцовстве которых подозревалось множество мужчин, и ее оборванные, завшивленные отпрыски не мозолили глаза порядочным селянам. Дело было вовсе не в кричащей бедности, в которой жила семья Грицишиных, -- есть в селе многодетные семьи, тяжело работающие за кусок хлеба, почти не надеясь выбиться из нищеты. К таким относятся с уважением и сочувствием. Но Анна и ее дети, увы, не из таких.
Марийка была средней дочерью в семье. В восемь лет ее (как, впрочем, и ее братьев и сестер, каждого в свое время) отправили в интернат для умственно отсталых детей. Девочке был поставлен диагноз «олигофрения в стадии дебильности». Однако, по многочисленным свидетельствам, Марийка вовсе не производила впечатление умственно отсталой. Но все равно дорога в нормальную школу была для нее закрытой -- настолько педагогически запущенными были все дети Грицишиных.
В интернате Марийке понравилось -- там ее, по крайней мере, кормили и одевали. (Впрочем, стоило детей Грицишиных отпустить хотя бы на несколько дней домой, как казенная одежда куда-то пропадала, и назад в школу они возвращались босые, в лохмотьях, а их грязные головы кишели вшами). Девочка оказалась очень смышленой, в младших классах отлично училась, и даже была надежда, что со временем ее переведут в обычную школу. Но как только Марийка вступила в девичий возраст, дала о себе знать дурная кровь матери. Начались прогулы, долгие непонятные отлучки из школы. Дома тоже не задавались вопросом, где и с кем Марийка проводит время.
К пятнадцати годам Марийка окончательно сформировалась. «Самоуверенна, конфликтна, сварлива, негативно воспринимает критику, чувство ответственности не сформировано. Нечистоплотна», -- написано в ее школьной характеристике.
Все-таки было в этой неопрятно одетой, с висящими ниже плеч блекло-русыми сальными космами девчонке что-то притягательное: может, все дело в том, что она выглядела абсолютно свободным существом, не ведающим ни моральных, ни социальных ограничений. Кроме того, Максим считал, что эта девочка-изгой, стоящая на самой нижней ступеньке социальной лестницы, может считаться ровней ему, калеке.
Влюбившись в Марийку, Максим стал частым гостем в семье Грицишиных. Из каждой пенсии он обязательно приносил в этот дом угощение, а Марийке что-нибудь дарил. Подношения с благосклонностью принимались, но Марийка, переспавшая не с одним десятком парней, не допускала Максима к себе. Женская интуиция, уже неплохо развитая у этой 15-летней девчонки, подсказывала ей, что чем дольше она будет держать Максима на расстоянии, тем вернее привяжет к себе. А значит, сможет до бесконечности тянуть из него деньги и подарки.
Несколько месяцев Марийка играла с Максимом, то обещая ему взаимность, то отталкивая его. Никто в селе не мог понять его сердечных страданий -- по общепринятым сельским нормам, на таких, как Марийка, вообще не стоило растрачивать душевные силы.
Лишь одному человеку на свете Максим мог излить свою душу -- девятилетней Иванке, вместе с которой он пас коров.
Иванка жила с бабушкой и дядей. Но если с отъездом на заработки в Германию отца девочка еще могла хоть как-то смириться, то разлука с матерью, уехавшей в Италию, стала для Иванки настоящей трагедией. Ее бабушка была умной женщиной, а вовсе не забитой селянкой. Но…
-- Бабушка вместе с сыном строила новый дом, -- рассказывает начальник отдела по поддержанию обвинений в суде Ивано-Франковской областной прокуратуры Александра Скора. -- Кроме того, в селе так заведено: ребенок одет, накормлен -- и слава Богу. А на то, чтобы уделить ему побольше душевного внимания, не остается ни времени, ни сил. Наш галицкий менталитет специфичен -- строить дом, похожий на музей, самому ночевать в хлеву, а через год тебя могут вынести из этого хлева вперед ногами. Но дом построен. Только некому там жить…
Когда Иванка подружилась с Максимом, он стал приводить ее в гости к Грицишиным и представлял… своей племянницей. У девочки не было от старшего друга никаких секретов, и однажды, на свою беду, она рассказала Максиму о деньгах, которые мать высылала из Италии, а бабушка хранила дома. Денег уже набралось полторы тысячи гривен. И тогда в голове Максима созрел план -- отобрать деньги, чтобы купить на них любовь Марийки.
-- На суде он рассказывал, что Иванка просила познакомить ее с Марийкой поближе. В селе престижно, если девочка дружит со взрослой девушкой -- это уже более высокий, если можно так сказать, социальный уровень, -- объясняет Александра Скора. -- К тому же, девочке отчаянно не хватало матери. Иванка очень хотела познакомиться с человеком, который смог бы в какой-то мере заменить мать.
Позже Максим рассказывал, что попросил у Иванки деньги за то, чтобы свести ее с Марийкой. И девочка принесла их -- все полторы тысячи. Эта версия получила отражение и в приговоре. Но в материалах предварительного следствия была зафиксирована еще одна версия произошедшего. На допросе Максим проговорился, что накануне советовался с Марийкой: давай, мол, купим снотворного и дадим Иванке выпить его с лимонадом. Я скажу, что на эти деньги куплю ей билет до Италии, а сам отвезу девочку во Львов или в Коломыю и там брошу. Но позже Максим отказался от своих слов, а больше подтвердить их было некому.
В деле остались лишь показания соседки, вспоминавшей, как в тот злополучный день маленькая Иванка вышла из дому радостная, и на вопрос, куда она собралась, ответила: «Скоро я увижу маму, которая живет далеко-далеко!»
… Максим привел Иванку на подворье к Грицишиным. В доме был лишь десятилетний Вася, младший брат Марийки. Убийца попросил мальчишку принести ему кусок веревки, и, накинув девочке на шею петлю, попытался ее задушить. Иванке удалось вырваться, но Максим догнал ее и ударил тяжелой палкой по голове. Тело девочки завернул в мешковину и бросил в колодец…
Иванка не возвращалась домой час, другой -- и бабушка почувствовала неладное. Побежала по селу с расспросами, встревоженные односельчане указали на хутор Грицишиных, но там ей соврали -- мол, девочку здесь не видели. «Когда уже садилось солнце, я поняла, что моего ребенка нет в живых, -- плакала бабушка Иванки на суде, вспоминая тот день. -- Я не уберегла ее».
А тем временем Максим искал Марийку. Он встретил ее на дороге и протянул любимой деньги со словами: «Я убил Иванку». -- «Смотри, у тебя кровь на ботинках», -- заметила Марийка. Нагнулась, помогла Максиму вытереть обувь, забрызганную кровью ребенка, а затем… взяла деньги и пошла в магазин -- покупать спиртное и сладости.
Тело девочки нашли к вечеру. В тот же день задержали и ее убийцу. Мама Иванки, вернувшись из Италии, похоронила дочь, и… снова уехала за границу. Она присутствовала только на одном судебном заседании. И то, чтобы допросить как свидетеля, ее были вынуждены доставить в суд приводом. Саму Марийку так и не нашли -- Анна Грицишин спокойно объяснила в суде, что дочь… отправилась с цыганами в Коломыю, и когда вернется -- неизвестно. А десятилетний Вася, главный свидетель убийства, молчал, как партизан. В этой семье дети умеют молчать.
«Нехорошо мне сделали, наворожили, поэтому я должен был ее убить», -- оправдывался Максим во время предварительного следствия, пытаясь доказать, что у него не все в порядке с головой. Но эксперт-психиатр признал Максима Штыюка абсолютно вменяемым. Правда, во время экспертизы преступник замкнулся в себе и крайне неохотно и односложно отвечал на вопросы. Он буквально по капле выцеживал из себя подробности случившегося. Примерно так же вел он себя и на суде.
-- Мне приходилось наблюдать в зале судебных заседаний множество убийц, -- делится впечатлениями Александра Скора. -- Практически все они производили впечатление людей, которые… поставили на себе крест. Внешне раскаяние может сильно не проявляться, но все же видно, если в человеке идет мучительная внутренняя работа. Возможно, некоторые из них не отдают себе в этом отчета, но все же понимают в глубине души: когда человек преступает закон Божий, жизнь для него закончена. С ним непременно что-то произойдет, и это будет уже высшая расплата.
За убийство Иванки Садовской Ивано-Франковский областной суд приговорил Максима Штыюка к 15 годам лишения свободы. Верховный суд Украины оставил приговор без изменений.
P. S. Все имена и некоторые детали изменены из этических соображений.