Сегодня 40 дней со дня смерти известного режиссера
Легендарный режиссер Борис Шарварко, имя которого связывают со многими генсеками бывшего Союза и нынешними президентами, был потрясающим мужчиной. Против его обаяния не могла устоять ни одна женщина. Впрочем, Борису Георгиевичу это было ни к чему. Главное -- работа. Его жена Александра Александровна, Сашенька, как называл ее Шарварко, умоляла: «Боря, ну брось ты эту работу. Хватит». А он в ответ всегда: «Не могу. Не проси… »
Он так и не бросил ее, работу, которая унесла его жизнь. Борису Шарварко стало плохо на работе во время обсуждения будущих концертов к Дням Украины в Москве. Это случилось 14 мая. А 17 мая ему исполнилось 73 года. Но он уже не приходил в сознание. Утром 31 мая знаменитый режиссер умер в клинике Института нейрохирургии. Так и не простившись со своей Сашенькой…
Когда они встретились, Борису Георгиевичу было 38, Александре -- 22 года. Он -- директор Киевского театра оперетты. Она -- студентка Киевской консерватории. Он полюбил ее с первого взгляда. Она ни о чем, кроме работы и учебы, не думала. И никого не замечала. Правда, это длилось недолго…
-- Сама я с Кубани. Моя бабушка -- кубанская казачка. Отец вырос на Урале. Сначала я училась в Краснодарском музпедучилище. Хотя, сколько себя помню, всегда мечтала о сцене. Настоящей, оперной. Поэтому и решила поступать в Киевскую консерваторию. Конечно, чем могла удивить маленькая девчушка с Кубани строгих преподавателей… Конкурс на оперное отделение консерватории был огромный! И мне сразу предложили: поступай на отделение оперетты, учителя и там, и там одни. Поступила я легко, ведь всегда училась только на «отлично». У меня было лирико-колоратурное сопрано. На третьем курсе в Оперной студии при Консерватории мы ставили «Летучую мышь» Штрауса. Я играла Адель. Так получилось, что в Театре оперетты тоже в это время репетировали «Летучую мышь». Но актрису на роль Адели никак не могли найти. Борис Георгиевич, который тогда был директором театра, не любил отменять спектакли. Это было не в его правилах. И рассказал о своей проблеме директору студии Театра оперетты, который преподавал у нас культуру речи, спросил, нет ли в консерватории хорошей девочки. Тот и привел меня.
Я была счастлива! Приглашают попробоваться в столичный театр! Я пришла, спела перед труппой и всем понравилась. Выучила еще несколько оперных арий, провела две репетиции -- и все! Премьера! Все было, как во сне. Но я справилась, и Борис Георгиевич был доволен…
В Театре оперетты произошло нечто невиданное -- студентку третьего курса консерватории пригласили на работу, да еще на главные роли! Впрочем, в консерватории такое тоже случалось нечасто. Но с Борисом Шарварко было сложно спорить. В консерватории по этому поводу созвали специальное заседание, которое вынесло вердикт: «Разрешить студентке третьего курса работать и учиться одновременно».
-- Я сразу же переехала из консерваторского общежития в общежитие Театра оперетты. До сих пор помню его адрес: проспект Победы, 10, квартира 110. Это был обыкновенный дом, в котором несколько квартир отдали театру. Вот в такой двухкомнатной квартире нас жило четыре артистки. Замечательное было время! Тем более, что я могла себе уже многое позволить. Ведь у меня была зарплата артистки. До этого я получала в консерватории повышенную стипендию, 40 рублей. А в театре мне дали аж 80! Помню, на первую зарплату купила себе шикарное платье. Конечно, с рук. Американское. Розовое, расшитое блестками концертное платье. Просто потрясающее! Стоило оно 90 рублей. Отдала все свои сбережения до копеечки, но была в нем очень красивая и счастливая.
Работать в театре было очень сложно. Но мне делали поблажки -- я репетировала только в свободное от занятий время. Так и моталась на троллейбусе по нескольку раз в день из театра в консерваторию. Правда, училась на «отлично» и закончила с красным дипломом. Борис Георгиевич мной очень гордился. Всегда проверял мою зачетку, контролировал. А если театр выезжал на гастроли, он разрешал мне остаться в Киеве.
Времени на личную жизнь у Александры совсем не оставалось. Как девушка ответственная она вставала в семь утра, мчалась на занятия, потом на репетицию, а вечером -- на спектакль. Приходила домой после одиннадцати, не чувствуя ни рук, ни ног. Поклонники быстро отсеивались -- кому нужна актриса, да к тому же еще и студентка, у которой в неделю всего один выходной день, да и тот в понедельник.
-- Мальчики? Они меня не интересовали. Просто было некогда ходить на гульки. Тем более, что с моего первого появления в театре ко мне стал присматриваться Борис Георгиевич. Он был из тех людей, которые ничего не оставляют на потом. Я ему понравилась с первого взгляда, и он сразу же стал за мной ухаживать. Ненавязчиво, очень корректно и очень романтично. Внешне суровый, он был необычайно нежным человеком. Мы встречались два года. Он не оставлял меня ни на минуту. Помню, как-то на лето я уехала к маме на Кубань. Чтобы увидеть меня каких-то полчаса, Борис Григорьевич целый день мчался на машине из Киева, а затем обратно на работу. Говорил: «Ну дай хоть насмотрюсь на тебя».
-- Вы тоже были безумно влюблены?
-- Конечно! Борис был личностью! Всегда и везде его окружали женщины. В нем был некий магнетизм. Он не был красивый, но очень обаятельный. Даже моя кошка, когда он приходил, не отходила от него ни на шаг. Только он открывал дверь, она меня бросала и к нему. Я всегда шутила: «Ну погладь ее, ведь женщина просит». Конечно, ему нравилось женское внимание. Творческим натурам нужна подпитка. Но я не ревновала. Он мне не изменял. Я была в этом уверена. Он так любил меня! Все время говорил мне: «Сашенька, как я люблю тебя, какая ты у меня красивая». Остальных женщин он держал на расстоянии. Причем был всегда душой компании и заводилой. Частенько у нас дома собирались гости. Помню, как-то ночью слышу, открывается дверь и понимаю, что Борис Георгиевич пришел не один. Я уже спала, и тут в спальню врывается София Ротару с охапкой цветов и буквально заваливает меня ими. Просто они решили после концерта зайти домой отдохнуть. Я тут же вскочила, холодильник у меня всегда было полон, и накрыла на стол…
-- Вы помните, когда Борис Георгиевич первый раз объяснился вам в любви?
-- Это было в первую весну нашего знакомства. Мы выехали машиной на природу под Киев. Погода была потрясающая! Остановились у березовой рощи. И такая тишина вокруг! Только слышался треск лопающихся почек. Борис Георгиевич взял меня за руки и нежно сказал: «Сашенька, я так тебя люблю, что мне хочется кричать об этом на весь мир!» А я стояла, потрясенная, и думала: «Боже, как я счастлива!» Никто и никогда не говорил мне таких нежных слов. Он знал, чем меня подкупить. Именно в тот день я поняла, что Борис -- моя судьба.
Он называл ее только Сашенькой. Когда они уже прожили много лет вместе, Александра Александровна даже обижалась: «Боря, не надо при всех называть меня Сашей. Ведь мне уже не 20 лет. Давай я для твоих сотрудников буду Александрой Александровной». А он как будто не хотел этого слышать. Для него она всегда была Сашенькой. Жена же ласково называла его папулей. Он сделал ей предложение тогда же весной, в березовой роще. Но пожениться они смогли только через два года.
-- Когда мы познакомились с Борисом Георгиевичем, он был женат. У него росла прелестная дочь. Не знаю, что там не заладилось в семье, но как только Боря получил развод, мы сразу расписались. Шумную свадьбу решили не делать. Вообще Борис не любил рестораны. Обычно мы собирались только дома у себя или у друзей. Поэтому свадьбу сыграли тоже дома. Борис Георгиевич был в роскошном светлом костюме, который очень шел к его серым глазам. Как раз в это время у нас готовился к выпуску спектакль «Розмари»(?), где у меня была главная роль. И по ней я тоже выходила замуж. Специально для спектакля мне сшили белое платье из парчи с роскошной фатой. В нем-то я и выходила замуж. А потом играла на сцене. Правда, недолго. Вскоре я забеременела, стал виден живот, и я ушла со сцены.
Как только мы поженились, нам дали трехкомнатную квартиру напротив Дворца «Украина», в которой раньше жили актеры, уехавшие на работу в Хабаровск. Там-то и родился наш первый сын, Олег. Когда ему было семь месяцев, Борис Георгиевич отправил нас к маме на Кубань. И решил сделать нам сюрприз. Оказывается, ему выделили трехкомнатную шикарную квартиру на площади Толстого. За лето он ее полностью обставил, вплоть до ковров, при этом ничего мне не сказав. Борис Георгиевич встречал нас с Олегом на вокзале и сразу сказал, что мы теперь будем жить у его знакомых. Открыл ключом дверь, и я увидела, что квартира совершенно новая. И тут Боря так гордо заявляет: «Располагайся, Сашенька. Квартира твоя». Я была в шоке. Даже представить во сне такого себе не могла. Ходила по комнатам и только руками разводила -- везде был идеальный порядок.
Борис Георгиевич не очень-то пришелся по душе маме Александры. Ее смущала 16-летняя разница в возрасте. «Сашенька, ну зачем он тебе?» А Саша говорила, что никого, кроме него, любить в этой жизни уже не будет. Зато маме Бориса Георгиевича хрупкая темноволосая улыбчивая девушка сразу понравилась. Когда Борис привел ее в дом, хозяйственная Сашенька, быстро приготовив аппетитного кролика в сметане, навсегда расположила к себе свекровь.
-- Я никогда не задумывалась над нашей разницей в возрасте. Какая чепуха! Борис по своей энергетике мог дать фору молодым. Он и меня подпитывал. Я, мягкая, покладистая, рядом с ним набиралась сил.
-- Он мечтал о сыне?
-- Конечно. Когда я родила сына, помню, он примчался на машине к роддому, подбежал под мои окна и полчаса кричал во весь голос: «Ура! Ура!» Второй сын, Георгий, родился через полтора года после первого. Случилось так, что я не знала, что беременна. У меня не было токсикоза. И когда мы узнали, что я жду ребенка, решили, что ничего не будем делать. Борис помогал мне, как мог. Когда мальчики были совсем маленькие, он меня полностью обеспечивал продуктами. Тогда же дефицит был страшный! Боря с шофером присылал целую машину всяких вкусностей. Правда, как только малыши начали ходить, это прекратилось. Я брала их за ручки, и мы вместе шагали в магазин. Конечно, Боря пеленок не стирал. Ну что вы! Я его оберегала. Да и работа у него была слишком нервная. Поэтому ему нужно было хорошо высыпаться. Я щадила его и никакую домашнюю работу не поручала. Даже гвозди сама прибивала. Если он брался что-то делать, тут же начинал командовать: «Принеси мне то, принеси это». В конце концов, я поняла, что самой проще решать хозяйственные проблемы.
-- Вы поставили крест на своей карьере?
-- Причем без всякого сожаления. В театре я всякого насмотрелась. Особенно на детей актрис, которых мне всегда было жалко. Я так не могла. Поэтому, когда родился наш первый сын, я сказала: «Все, в театр я больше ни ногой». Дети для меня всегда были на первом месте. И пусть меня муж простит, он всегда был на втором.
-- Борис Георгиевич знал об этом?
-- Я этого не скрывала. А для него на первом месте была работа и лишь потом семья. Я смирилась с тем, что для мужчины важнее карьера. Где-то вычитала замечательную фразу: «Для женщины любовь -- это жизнь, а для мужчины -- эпизод». Борис Георгиевич был личностью и не мог вытряхивать коврики.
-- А приготовить что-нибудь на скорую руку?
-- Яичницу мог. В первые годы нашей жизни даже кофе в постель приносил. На этом его кулинарные познания и заканчивались. Зато в еде был непереборчив. Всегда говорил, что я готовлю лучше всех. Любил шутить: «Ты что закончила -- консерваторию или кулинарный техникум?» Обожал деруны со шкварками. Мог их есть три раза в день. И я его, конечно, баловала. Любил мою мясную солянку. А вот к сладостям был равнодушен. Исключение делал для бубликов и сухариков. Любил их грызть, да так, чтоб искры летели. Правда, когда пару зубов сломал, стал их размачивать в чае.
За всю семейную жизнь они отдыхали вместе с детьми лишь раз. Поехали в Одессу, и то за Борисом Георгиевичем закрепили машину, на которой он каждый день ездил в филармонию звонить в Киев. Шарварко называли трудоголиком. И если у него выдавался выходной, то он полдня спал, а полдня маялся. Не знал, чем себя занять.
-- Борис Георгиевич часто переживал из-за работы?
-- Частенько. Я всегда это чувствовала. Бывало, приходит домой злой, нервный. И я тогда сижу тихонько, как мышка. Правда, детям позволялось все. Они, маленькие, прибегут к нему, повиснут на нем, он и оттает. А в последние годы стрессы снимала кошка. Он погладит ее, и от сердца отляжет. И сентиментальным очень был. Придет, обнимет меня, положит голову мне на плечо и сидит тихонько. Цветы дарил до последнего дня. Любил говорить: «Я не из тех мужчин, которые сначала приносят цветы, а потом овощи». Обожал цветы. И на даче над ними дрожал. Знал, как какой кустик называется, руководил посадкой. Вообще дача была его спасением. Бывало, говорит водителю: «Поехали в село». Побудет там полчаса, наберется сил и обратно, в Киев.
-- Вы не просили его бросить работу?
-- Да много раз. Он и сам последнее время говорил: «Сашенька, брошу я, наверное, все. Не могу больше». А потом… Позвонит руководство, надо сделать концерт, надо провести фестиваль. И все сначала. Он не мог отказать. У него было одно слово -- надо. Думаю, он сам так бы никогда и не ушел бы с работы. До последнего трудился.
Говорят, самому Щербицкому нравились концерты, которые организовывал Борис Шарварко. На другие он просто не ходил. Шарварко приглашали в Москву, и он устраивал смотры для Брежнева и высоких партийных чинов. Хотя прогоны правительственных концертов ненавидел.
-- Получалось, что весь концерт был у него в голове целиком. И когда кто-то приходил со стороны со своими советами, он мог ответить в резкой форме. Нет, нецензурщины я никогда от него не слышала. Кстати, как и анекдотов. Он их не любил.
-- А выпить в компании?
-- Он любил «завести» компанию, но пил редко. Рассказывал, что в 30 лет был руководителем делегации СССР в Болгарии. Прием прошел на высшем уровне. Все сидели за столом, произносили тосты. А Борис пьет и пьет. И тут сидящий рядом дипломат ему шепчет: «Нельзя так, Боря, сопьешься ведь. Ты подыми рюмку, пригуби и поставь». С тех пор он так и пил. А последние годы подкрашивал воду красным вином. Иногда мог выпить 50 граммов водочки. Больше -- ни-ни. Тем более, что долгие годы сам водил машину.
-- Какие марки любил?
-- Только отечественные. Больше всего «Волгу». Любил рассказывать, как в молодости гонял на мотоцикле. А однажды на спор на ящик пива ездил по вертикальной стене. Говорил, самое сложное тогда было -- съехать. Но ничего -- спор выиграл. Импортных машин просто не признавал. Лет до 65 ездил сам. А потом сердце стало прихватывать -- тяжело.
-- Он часто объяснялся вам в любви?
-- Бывало, подойдет ко мне, обнимет сзади и скажет: «Сашенька, какая ты красивая». Я ему: «Боря, да ты что, посмотри в зеркало». А он: «Для меня ты самая лучшая». Очень любил, чтобы я красиво одевалась. Говорил, чтобы я меняла костюмы каждый день. И подарки делать любил. Последним -- на 8 Марта -- подарил мне золотой браслетик с сердечком. Говорит: «Это тебе, чтобы никто не сглазил». И домой любил что-то красивое принести. А когда у нас уже стало не хватать места для ваз и разных поделок, оставлял у себя в кабинете.
-- Борис Георгиевич часто жаловался на здоровье?
-- Последнее время на сердце. А как-то у него случилась аритмия. Неделю сердце стучало, как азбука Морзе. Приехала «скорая», шесть раз его били током. Ритм не восстановился. Мы видим, Борис Георгиевич уже в полусознательном состоянии, но все равно отбивается руками, мол, не поеду в больницу. Через день все-таки согласился. Пролежал там два дня, а на третий был уже на работе. Все нервничал: «Как там без меня?»
-- Что случилось в последние дни?
-- Ему стало плохо прямо на совещании. Успел сказать, что у него отнимается правая сторона, и стал оседать. Его забрали в Феофанию, а потом в Институт нейрохирургии. Было обширное кровоизлияние. Первые дни он приходил еще в сознание, но был парализован и говорить не мог. Но я видела, что он узнает меня. Мог двигать только левой рукой и ногой. Видела на приборах, что сердце его бьется со скоростью 140 ударов в минуту. Помню, взяла его за руку, наклонилась над ним, он сжал тихонько мою руку, вижу, у него из глаз льются слезы. Боже, думаю! Такой родной… Я поднесла его руку к своему лицу, он нежно-нежно погладил меня и… все. Больше он не приходил в сознание…
-- Он вам снится?
-- Нет. Еще нет. Но я знаю, что я все-таки счастливая женщина. Я прожила прекрасную жизнь и была с ним как за каменной стеной. Просто сейчас эта стена рухнула. И я растерялась…
P. S. У младшего сына Бориса Георгиевича, Георгия Шарварко месяц назад родился сын. Малыша назвали Богданом. Теперь у него и у его дедушки одинаковые инициалы -- Б. Г. Шарварко…