О службе во внешней разведке вспоминает легендарный разведчик генерал-майор Митрофан Черных. На днях в Москве создана Международная ассоциация ветеранов военной разведки, которая носит его имя
Имя генерала Черных, отметившего осенью прошлого года свой 80-летний юбилей, известно не одному поколению отечественных разведчиков. Придя в разведку более шестидесяти(!) лет назад, он по сей день остается в ее рядах. Правда, теперь уже в качестве доцента кафедры разведки Национальной академии обороны Украины. Митрофану Ефимовичу есть чем поделиться со своими младшими коллегами. А вот контактов с прессой и общения с журналистами профессиональный разведчик всегда избегал. Так что это интервью «ФАКТАМ» -- едва ли не первое в его жизни, где он согласился рассказать о том, что на протяжении многих десятилетий скрывалось от широких масс.
Легендарный разведчик утверждает, что через оперативные кассы резидентов проходили огромные средства. Но все расходы окупали себя с лихвой. Правда, иногда Центр давал сотрудникам не только валюту для вербовки агентов, но и санкции на… половую связь с ними.
-- Митрофан Ефимович, это правда, что в дипакадемии на одном курсе с вами учился Олег Пеньковский, который в 60-е годы как американский шпион был приговорен к смертной казни за измену Родине?
-- Пеньковский действительно учился вместе со мной на одном курсе. Это была весьма одиозная личность. Своим поступлением в академию Пеньковский обязан маршалу артиллерии Варенцову, у которого он в годы войны ходил в адъютантах. А во время учебы в академии Олег слыл бабником, любителем выпить. Однако это не помешало ему окончить академию и убыть в Турцию заместителем генерала Любченко -- нашего военного атташе в этой стране. Любченко был умница, блестящий специалист, и ему не составило особого труда «раскусить» гнилую сущность подчиненного. Уже через год в аттестационной характеристике Пеньковского он, в частности, назвал его «потенциальным предателем». (Это был 53-й год, и, пока слова генерала подтвердились, прошло еще немало времени. ) Однако в Москве к пророчествам Любченко тогдашний начальник ГРУ генерал армии Серов отнесся неадекватно. Назвав депешу Любченко «враньем», шеф разведуправления отозвал генерала в Москву и… понизив его в звании, отправил в отставку.
Причина же такого поведения Серова по отношению к опытнейшему разведчику Любченко выяснилась уже в ходе следствия по делу Пеньковского. Оказывается, последний на протяжении нескольких лет ублажал Серова дорогостоящими подарками (то шубу его супруге подарит, то еще что-то), а тот, в свою очередь, покровительствовал шпиону. Когда Пеньковского разоблачили, Серова разжаловали до генерал-майора, сослали служить в Приволжский военный округ, а в 1965 году, вскоре после того как его исключили из партии, он застрелился. А вот генерала Любченко, напротив, восстановили в звании и назначили начальником оперативной разведки в Военной академии Советской Армии.
Надо сказать, что первый выпуск дипакадемии по своему составу был весьма специфичен, и от сынков и родственников известных военачальников рябило в глазах. На одном курсе со мной учились два сына маршала Василевского, сын Булганина -- министра обороны СССР, сыновья маршалов Шапошникова и Конева, зять Жукова… Отношение ко мне было очень разным. Для сыновей маршалов Конева и Булганина я был холопом, а вот зять Жукова и сыновья маршалов Василевского и Шапошникова относились ко мне как к равному. Характерно, что почти никто из них после выпуска так и не уехал за границу -- все осели в Москве. Исключением стали сын маршала Шапошникова, который все же выехал за границу, но уже через год вернулся в Белокаменную, а также Юра Яковлев, сын начальника одного из отделов КГБ СССР. Яковлева-младшего послали вице-консулом в Стамбул. Однако вскоре он был уличен турецкой разведкой, объявлен персоной нон-грата и выдворен из страны. Такого провала ГРУ СССР ему не простил, и свою карьеру бывший старшина нашего курса завершил в должности заместителя начальника кафедры иностранных языков в Военном институте в Москве.
-- Как же вы, парень из многодетной крестьянской семьи, оказались в такой элитной академии?
-- Не знаю, как бы сложилась моя судьба, если бы в 1939-м на призывном участке ко мне не подошел офицер с зелеными петлицами на френче. Он спросил: «В пограничники пойдешь?». Тогда мне было абсолютно все равно. На селе-то жилось ой как не сладко… Так я, собственно, и стал курсантом Орловского пулеметного пограничного училища.
Окончив училище, я, лейтенант-пограничник, получил свое первое назначение -- командира ДОТа (долговременная огневая точка) в Брестском укрепрайоне… А через 12 дней началась война. Помню, что услыхал подозрительный гул, выскочил из ДОТа и только приложил бинокль к глазам, как тут же ощутил острую боль в плече: пуля прошла навылет, лишь чудом не повредив кость. Вот и выходит, что свое первое ранение я получил в первые же минуты войны (отважный разведчик был ранен пять раз, причем дважды тяжело. -- Авт. ).
«Подремонтировав», меня в конце 41-го назначили сначала командиром разведывательно-диверсионной группы, а несколько позже -- командиром лыжного разведывательного батальона в интересах конно-механизированной группы генерала Плиева. А войну я закончил майором, будучи уже начальником учебного разведбатальона. В 1945-м поступил на разведфакультет Академии имени Фрунзе. Особенно легко давалось мне изучение языков (турецкий, персидский и, конечно, английский). Кстати, на нашем курсе только я защищал дипломную работу на английском языке.
Будучи «востоковедом», я после выпуска получил назначение в Ленкорань (Азербайджан) на должность начальника разведки дивизии. А в начале 1948 года мне предложили пройти собеседование по поводу поступления в дипакадемию, хотя официально она называлась Военной академией Советской Армии (ВАСА). Именно там проходили подготовку будущие военные атташе. Кстати, наш набор в истории академии был самым первым, и вступительных экзаменов как таковых в ту пору еще не ввели. Однако собеседование для поступающих вряд ли можно было назвать легким. Ведь кандидаты должны были ответить на самые неожиданные вопросы из области литературы, истории и даже сельского хозяйства. Ну, например, один из наших экзаменаторов просил назвать исполнителя главной роли в опере «Пиковая дама», другой, секундой спустя, просил уточнить, чему равен центнер и что такое один гектар? Впрочем, это был лишь первый этап так называемого собеседования. Тех, кто его успешно прошел, впереди ожидало не менее сложное испытание мандатной комиссией ЦК КПСС. Успешно выдержав очередной шквал вопросов на смекалку и эрудицию, один из экзаменаторов спросил у меня: «Молодой человек, а какие языки вы бы хотели изучать?» И стоило лишь мне заикнуться об английском, как он тут же сделал изумленное лицо: «Какой английский?.. Да вы же вылитый турок! Вот турецкий язык и фарси будут для вас профилирующими языками… А английский, пожалуйста, факультативно».
Учиться в дипломатической академии было очень интересно. Кроме военных дисциплин, мы изучали историю, быт и нравы разных стран. Отдельным блоком шла агентурная подготовка. Изучали логику, психологию, этикет, хореографию… Для работы с нами привлекались опытнейшие преподаватели. Например, хореографию у нас вела народная артистка СССР Семенова.
-- Митрофан Ефимович, сколько же это вам стукнуло к моменту окончания академии?
-- Да еще и тридцати не было… Хотя перед самым выпуском мне присвоили звание полковника. Если честно, это вносило определенный дискомфорт. Ведь на лицо -- пацан пацаном, а уже в папахе! Ну как такого молодого полковника можно было воспринимать всерьез?
О том, какая миссия была возложена на 29-летнего полковника внешней разведки после окончания академии, Митрофан Ефимович предпочитает не распространяться. Известно лишь, что, вернувшись из командировки в 1957 году, он был назначен начальником агентурного разведцентра, который «накрывал» такие страны, как Турция, Иран, Ирак, Саудовская Аравия…
-- Именно там, -- продолжает Митрофан Ефимович, -- судьба свела меня с нынешним президентом Азербайджана Гейдаром Алиевым, тогда заместителем председателя КГБ Азербайджанской ССР (кстати, сейчас в Национальной академии обороны Украины экстерном учится племянник Гейдара Алиевича, через которого дядя всякий раз передает старому другу горячие приветы. -- Авт. ). Впрочем, на этой должности я проработал недолго -- месяцев восемь, после чего был назначен сначала начальником второго отдела разведуправления Закавказского военного округа (ЗакВО), а затем, четыре года спустя (вплоть до 66-го, когда получил назначение в Группу Советских войск в Германии), заместителем начальника разведки ЗакВО.
-- Митрофан Ефимович, наверное, в практике любого разведчика происходили какие-то особые случаи.
-- Весьма деликатной я назвал бы мою разработку одного агента в Германии, который (точнее сказать, которая) работала в машбюро одного интересного министерства. Так вот, во время очередного свидания она заявила, что готова пойти на сотрудничество и предоставить интересовавшую нас информацию. Правда, при условии: я с ней должен был… переспать. О столь необычной просьбе агента я был вынужден доложить в Москву, и Центр, представьте, дал мне «добро» на этот контакт. Теперь предстояло решить еще одну, куда более сложную, задачу: и задание Москвы выполнить, и супружескую верность сохранить.
-- И как же вам это удалось?
-- Друг выручил, мой коллега -- такой же разведчик, как и я. Своего потенциального агента я… переключил на него. Мой коллега отличался прекрасным телосложением, был красив, словом, женщины от таких без ума. И действительно, мой агент «подмене» возражать не стала. А после соответствующей обработки женщина выдавала так-у-у-ю информацию…
Как правило, агент шел на контакт с нами из желания заработать. Тем более что Москва в этом отношении была весьма щедрой: через оперативные кассы резидентов проходили солидные суммы. Причем гонорар своим агентам мы выплачивали не только в валюте, но и товарами -- автомобилями, мотоциклами и даже велосипедами…
Правда, были случаи, когда за сверхсекретную информацию я не платил ни копейки. Вспоминается, как в начале 70-х шла крупномасштабная подготовка к высадке турецкого десанта на Кипр. У Москвы же на сей счет все данные носили отрывочный и весьма противоречивый характер. И тогда я обратился за помощью к своему коллеге -- военному атташе одной из восточных стран: мол, так и так, если можешь -- помоги. И что бы вы думали?.. В ответ на просьбу он молча встал из-за стола, открыл сейф, извлек из него карту, на которую была нанесена вся интересующая меня информация, и через каких-то полчаса калька, на которую мы в две руки перенесли всю предстоящую операцию, уже лежала в моем кейсе. На прощанье хозяин угостил меня рюмочкой «Метаксы», после чего я вернулся в наше посольство и отправил шифровку в Москву…
-- Но такие случаи носили единичный характер. Значительно чаще за предоставленную информацию агент предъявлял счет. Причем собственно информацию он оценивал во столько-то, риск, сопряженный с добычей информации, -- во столько-то, сопутствующие расходы -- во столько-то… В результате набегала приличная сумма. Но Москва на эти цели денег не жалела -- расходы из оперативной кассы окупали себя во сто крат. Вот лишь один эпизод.
Дело было в Германии. Моя служба там подходила к завершению: не сегодня завтра я должен был сдать дела своему преемнику и выехать в Союз, где уже был назначен на должность начальника разведки Киевского военного округа. А незадолго до этого мне удалось завербовать владельца одного крупного машиностроительного завода. Через него смог добыть сначала описание инфракрасного прицела к танку одной известной модели, а чуть позже и сам прицел.
Об этом, конечно, стало известно тогдашнему Главкому Группы советских войск в Германии генералу армии Куликову. И тот, вместо того чтобы поблагодарить меня за службу и отпустить с миром, заявил: «Вот что, Митрофан Ефимович, пока более важных деталей к интересующей нас модели я своими глазами не увижу, никуда ты отсюда не уедешь». Все мои аргументы, мол, как я объясню в Киеве свою проволочку с прибытием, Куликову показались неубедительными: «Не твоя забота, я сам позвоню в Киев и все объясню». Кстати, в Киев он так и не позвонил, но задание генерала я выполнил. Правда, агент за эту услугу запросил ни много ни мало 1 миллион немецких марок. Москва же торговаться не стала и вместе с указанной суммой выслала в Берлин группу специалистов, которой надлежало сделать экспертное заключение. К счастью, добыча «дезой» не оказалась, и я с чувством выполненного долга пошел на прием к Куликову. Приняв мой доклад, Главком тотчас по «вертушке» связался с маршалом Гречко и отрапортовал: «Товарищ министр обороны! Я поставленное задание выполнил». Я, то есть он, Куликов. Закончив разговор, Главком вытащил из столешницы рабочего стола золотые часы и протянул их мне: «На, Митрофан Ефимович, езжай в свой Киев». Куликов почему-то сделал ударение на слове «свой». Это было странно: до этого ни в Киеве, ни в других городах Украины я не служил ни дня, а вот он, генерал армии, в Германию уехал именно из Киева, с должности командующего Киевским военным округом.
-- Бытует мнение, что у разведчика-профессионала нет личной жизни: ни семьи, ни детей…
-- В этом смысле мне повезло. Со своей супругой мы познакомились в 1946-м и прожили счастливо 50 лет. Увы, пять лет назад Галины Васильевны не стало… Мы вырастили и воспитали замечательных детей -- дочь Ирину и двух сыновей, Володю и Юру. Юра, кстати, пошел по моим стопам и уже почти десять лет возглавляет кафедру разведки Национальной академии обороны Украины (сегодня в Украине Митрофан Ефимович является едва ли не единственным отцом двух сыновей-генералов. -- Авт. ) Ну и потом я четырежды дедушка, а моей правнучке Елизавете совсем скоро исполнится два годика.
-- А что вы можете сказать об украинской разведке?
-- Я думаю, что она находится в стадии активного становления. Здесь работает немало хороших специалистов, но, как мне кажется, следовало бы больше контактировать со спецслужбами других стран, в частности, России.
-- Кстати, а ведь российский президент -- ваш коллега.
-- Более того, мы оба служили в Германии. Правда, в разные годы. В 80-е, когда Владимир Владимирович только начинал свою карьеру разведчика, я уже был в ее высших эшелонах и, понятно, что наши пути не пересеклись…