Юля, страдающая сахарным диабетом с десяти лет, отказалась от аборта и по религиозным соображениям запретила врачам переливать ей донорскую кровь. Однако специалисты столичного роддома N5 сделали все, чтобы сохранить жизнь и женщине, и ребенку. Во время кесарева сечения ей даже пришлось… удалять аппендикс
-- Семь лет назад, когда Олег сделал Юле предложение, я решила поговорить с ним откровенно, -- говорит Юлина мама Зося Петровна. -- Пришлось объяснить ему, что такое диабет, чем он угрожает. И еще сказать, что беременность для дочки крайне опасна. Олег ответил, что без Юли свое будущее представить не может, а детей у них не будет. Я даже надеяться не смела, что Бог подарит моей дочери такое счастье -- любить и быть любимой. Но это так. А когда оказалось, что Юля забеременела, всем нам стало просто страшно.
-- Врачи рекомендовали сделать аборт, -- вспоминает Юля. -- Но в нашей семье все верующие, свидетели Иеговы. Прерывание беременности, использование донорской крови или препаратов из нее несовместимы с нашей моралью. А если выбирать между смертью физической и смертью духовной, то предпочитаем первое. Маме пришлось даже написать расписку: «Я поставлена в известность, что состояние дочери критическое, но настаиваю на пролонгации беременности, вплоть до смерти». По образованию я медсестра, да и личный медицинский опыт у меня немалый -- болею диабетом уже 17 лет. Я хорошо понимала, что со мной может произойти, и молила об одном -- чтобы не стать могилой для своего ребенка.
-- Теперь нашему Никите уже год и два месяца, -- продолжает Зося Петровна. -- Малыш относительно здоров, хотя и провел первые три месяца жизни на аппарате искусственного дыхания. Дочь жива. Но скольких усилий это стоило врачам киевского роддома N5! Какую колоссальную ответственность взвалили на свои плечи главврач Михаил Макаренко, его заместитель Дмитрий Говсеев, заведующие отделениями Сталина Макарова, Ольга Кривенькая и другие сотрудники! Я вспоминаю ситуации, когда жизнь Юли висела на волоске. За месяц до кесарева сечения у нее начались ужасные боли в почке. Оказалось, сдвинулся и вышел камень. Еще через неделю -- приступ аппендицита. По всем показаниям отросток надо было удалять. Но тогда речи о спасении ребенка уже не было бы. Малыша удалось «дорастить» до 32 недель. Во время кесарева сечения удалили и аппендикс. В чудеса я не верю, но то, что и дочь, и внук живы, можно считать чудом.
В белой рубашечке, с черной «бабочкой» на шее Никита выглядит замечательно. Мама, папа и бабушка старались нам показать все, что умеет малыш: он ходит за ручку, хлопает в ладоши, разбирает пирамидку, слушает, когда ему читают книгу, и рассматривает картинки. Так выглядит счастье…
-- С мыслью, что детей у меня не будет, я смирилась, -- вспоминает Юля. -- Но когда узнала невероятный для нас с мужем результат теста, сразу сообщила маме: «Мы беременные!» Меня охватила такая радость! Затем стало страшно. До 16-й недели надо было обходиться без лекарств, чтобы не навредить ребенку. Уровень сахара в крови контролировала 10--15 раз в сутки. Постоянно находилась под наблюдением врачей в роддоме N 5. Понимая, что на аборт я не соглашусь, они разрабатывали специальные схемы назначений, проводили анализы, делали все, чтобы я смогла родить ребенка. Мой брат, которому сейчас 15 лет, как-то спросил маму: «Почему Юля не сделает аборт?» Она ответила: «Представь, что мы с тобой плывем в одной лодке, но доплыть до берега может один. Разве ты хочешь, чтобы я тебя выбросила? Юля старается доплыть со своим ребенком… » Кажется, он понял.
Малыш забился в 17 недель, когда Юля была дома. Сначала он редко давал о себе знать, и Юля боялась, что ребенок может замереть. При диабете такое бывает. Но затем малыш стал вести себя активнее.
-- Мы прозвали его Жоржиком, часто разговаривали с ним, муж читал ему библейские рассказы, приучал к своему голосу, -- говорит Юля. -- Но для меня было безопаснее находиться в роддоме. Там я старалась обустроить хотя бы больничную тумбочку: поставила фотографии родных и друзей, книги, открытки с пожеланиями. Врачи разрешили, чтобы мне приносили цветы. В реанимации они пахли по-особенному, манили на волю. Но мое заточение было добровольным. И я просто восхищалась врачами, их работой и отношением к пациентам. Времени для того, чтобы думать, было предостаточно. Главное, я знала, что все делаю правильно.
-- Каждый день Юлиной беременности нам давался с трудом, -- говорит заместитель главврача роддома N 5 Дмитрий Говсеев. -- Как только уровень сахара в ее крови понижался, надо было срочно вводить препараты, которые помогали обеспечить ребенка кислородом. Иначе малыш мог погибнуть.
В последнее время во всем мире обсуждается вопрос, стоит ли развивать донорство. Человеческая кровь становится все опаснее. Совсем недавно «ФАКТЫ» писали о том, как в Одесском онкодиспансере пациентам перелили кровь ВИЧ-инфицированного донора. Нет стопроцентной гарантии, что подобное не повторится в других клиниках. Угрозу представляет не только вирус иммунодефицита, но и множество других инфекций. И хотя свидетели Иеговы отказываются от переливания крови по иным причинам, именно они были первыми, кто заставил медиков искать возможность лечить пациентов, применяя эффективные заменители крови.
-- Трудно себе представить, чтобы в течение одной беременности возникло столько непредвиденных ситуаций, -- говорит главный акушер-гинеколог Киева, главврач роддома N 5 Михаил Макаренко. -- Как стабилизировать состояние беременной на фоне диабета, мы знали. Но в новогоднюю ночь у Юли случился приступ почечной колики, затем из почки вышел камень. На Рождество, седьмого января, начался приступ аппендицита. Удалить аппендикс, не прерывая беременность, было бы невозможно, а чтобы ребенок выжил, срок был слишком мал. Видя, какой ценой Юля старается сохранить ребенка, мы отвоевывали у болезни дни и часы, выжидая момент, когда человечек будет жизнеспособным. Кесарево сечение сделали 24 января. Вес малыша был 1900 граммов. Легкие незрелые. Оценка при рождении -- один балл из десяти.
-- Он погибал… -- вспоминает Зося Петровна. -- Я видела, что заведующая детской реанимацией Ольга Кривенькая делает ребенку искусственное дыхание вручную, так как аппарат с этим не справляется. Прошел час, второй… Ребенок был жив лишь потому, что Ольга Георгиевна не останавливалась, «дышала» за него. «Я не уйду домой, я буду качать, пока есть надежда», -- сказала она мне. И в конце концов «включить» легкие удалось.
Разговаривая с Зосей Петровной, Юлей и Олегом, я, казалось, вместе с ними пережила самые напряженные моменты этой истории. Им хотелось поблагодарить всех врачей как роддома, так и детской больницы «Охматдет», которые проявили высочайший профессионализм, отзывчивость и не считают это чем-то необычным. Спасать жизнь -- их будничная работа.
На третий день после появления на свет ребенка перевели в «Охматдет», а Юля осталась в реанимации в роддоме.
-- Когда я пришла в себя, то поняла, что раньше внутри меня развивалось и билось чудо -- другая жизнь. А теперь остался только шрам от кесарева сечения, -- говорит Юля. -- Почти не было сил бороться. Состояние все ухудшалось. И вот однажды заведующая отделением интенсивной терапии Сталина Исааковна Макарова, человек удивительно душевный и очень строгий, специалист высочайшего класса, начала сокрушаться: «Что же мне с тобой, Юлька, делать?» А в листке назначений красной пастой написала: «Макияж». И добавила: «Попробуй не выполнить!»
На следующее утро Юля попросила маму помочь ей вымыть голову и сделать прическу, подкрасила глаза и губы. Она действительно похорошела, взяла себя в руки -- и наступил переломный момент. Лекарства, которые уже не помогали, возымели действие. Теперь Юля мечтала увидеть сына. А для этого надо было подняться самой.
-- Обычно в «Охматдете» мам в реанимацию к новорожденным не пускают, -- говорит Зося Петровна. -- Но, учитывая особые обстоятельства и то, что Юля медсестра, для нее сделали исключение. «Это нужно, чтобы у Юли было больше сил», -- уговаривала я заведующую отделением Елену Григорьевну Король. И она меня поняла. Впервые увидев сына в кувезе, опутанного проводками и трубками, подключенного к аппарату искусственного дыхания, Юля с трудом сдержала рыдания. Ей разрешили просунуть руки в отверстия кувеза и погладить малыша. Так начались их «уроки любви». Никите было больше двух месяцев.
-- Через некоторое время мне уже давали малыша на руки, завернутого в одеяльце, и я по нескольку часов сидела, прижав его к себе. Затем осмелела и поняла, что никому не отдам сына. Мне казалось, что со мной ему не так страшно и не так больно. Поэтому держала его ручку, когда ему ставили капельницу, сама брала у него кровь для анализа. Ровно в три месяца, 24 апреля, мы отправились домой. И весь год меня переполняет радость. Ради этого стоило пережить все трудности.
… Юля ведет дневник, подробно описывая все события Никитиной жизни:
-- Обычно дневники пишут для себя, а я делаю это для того, чтобы когда-нибудь, со мной или без меня, сын прочел эти записи. Он должен знать, как все мы любили его еще до рождения, как переживали мой брат, бабушка и дедушка, когда он болел, как радовались его успехам я и папа. Думаю, он поймет, как важно знать все до мелочей и помнить.