Чтобы увидеть Алексея Петренко в роли Ивана Грозного, пришлось ехать в Минск. Поехал бы и дальше, ибо после состоявшейся осенью 1997 года московской премьеры оратория Сергея Прокофьева «Иван Грозный» в России больше не звучала. Зато ее слышали в Австрии, Швейцарии, Германии, теперь вот в Белоруссии, где Алексей Васильевич выступал вместе с Большим симфоническим оркестром имени Чайковского под управлением Владимира Федосеева. После концерта аплодисменты не смолкали минут 20, не меньше…
-- Послушал вашего, Алексей Васильевич, «Ивана Грозного» и понял, почему вас с ним в белокаменную не пускают: народ пугаете.
-- Как это не пускают? В Москве мы уже были.
-- После того концерта более трех лет прошло.
-- Значит, судьба так распорядилась… А почему вы говорите, будто я народ пугаю?
-- Очень уж Иоанн Васильевич у вас получается… грозный. И вообще: вы историю царя так рассказали, что она стала на день сегодняшний похожа.
-- А как иначе? Конечно, похожа.
-- И в Путине есть что-то от Грозного?
-- Эк вы сразу про Путина… Вопрос на засыпку. Нельзя так буквально спрашивать. Путин -- самостоятельная единица. Зачем его с кем-то отождествлять? Человек делает свою работу, ну и слава Богу. Кроме того, я о политике принципиально не говорю. Не хочу. Никто не знает, как правильно руководить страной, но советчиков -- хоть отбавляй. Глупо вслух рассуждать о том, в чем не смыслишь. У меня есть дело -- вот о нем готов поговорить.
-- С чего начнем?
-- С радости. В прошлом году исполнил два заветных желания: прочел на телевидении «Тараса Бульбу» и записал 24-серийный цикл русских народных сказок. Теперь вот размечтался сделать то же самое с украинскими, белорусскими и болгарскими сказками.
-- По-русски будете читать?
-- Зачем? Как говорится, на языке оригинала. Я же вырос на Черниговщине, где речь особенная, смешанная -- русско-белорусско-украинская. Когда учился в театральном институте, за мной по пятам ходил наш лингвист и все расспрашивал: «А как у вас произносят это слово? А это?» В общем, украинским и белорусским вполне сносно владею с детства. Болгарский знаю мало, но подучу, коли надо. Но это все пока мечты, а вот Гоголя с телеэкрана прочел. Жаль, Виктор Астафьев моего Бульбу не увидел. Он эту повесть наизусть знал, очень ее любил.
-- Вы долго дружили с Виктором Петровичем?
-- Лет пятнадцать. Познакомились случайно благодаря моей жене, Галине Петровне. Она в ту пору работала театральным обозревателем в газете «Правда» и однажды решила ради эксперимента заказать рецензию человеку не из Москвы, авторитетному, со свежим взглядом и далекому от столичных интриг. Выбор пал на Астафьева, жившего тогда в Вологде. Виктор Петрович согласился приехать. Неделю ходил по театрам, а потом та-а-акое написал! Хвалил все без меры. Галина Петровна за голову схватилась. Тут и Астафьев сообразил, что переборщил. Рассмеялся: «А ты права, баба! Выкидывай мою провинциальную писанину. Я не так на сцену смотрел, как на полы начищенные, люстры блестящие и баб красивых… » Словом, с рецензией ничего не получилось, зато наше знакомство состоялось. Потом мы поехали к Виктору Петровичу в Вологду, затем он к нам в Москву, так и пошло…
-- Слышал, будто Астафьев умер буквально на ваших руках.
-- Молва. В последний раз мы разговаривали 26 ноября, а когда пришли 27-го, Виктор Петрович спал. Мария Семеновна, жена, предлагала разбудить, но я попросил не беспокоить, подумал: вдруг Виктор Петрович во сне сил набирается…
-- Вы с Галиной Петровной в Красноярск специально к Астафьеву летали?
-- Нам сказали, что он плох, и мы решили повидаться. Первое, что услышали, когда зашли к Виктору Петровичу: «Извините, я ем». После второго инсульта Астафьева частично парализовало, он почти полностью ослеп, но сохранил ясную голову, чувство юмора и не хотел, чтобы к нему относились как к больному. Он всегда был человеком прямым, нелицеприятным. В любой ситуации правду резал, заводился с пол-оборота.
-- Вы не такой?
-- Я редко сразу в драку лезу. Меня сперва надо разгорячить маненько…
-- И тогда?
-- Высказываю все в лицо и ухожу.
-- Чтобы не возвращаться?
-- Потом, конечно, успокаиваюсь, смиряюсь, но на попятную не иду, хотя и жалею о горячности, несдержанности.
-- А про драку вы фигурально сказали? Кулаки, смотрю, у вас тяжелые…
-- Само собой, тяжелые… Пару раз пришлось пустить их в ход. Как-то мы с Галиной Петровной шли по темному дачному поселку, когда дорогу нам перегородили два парня. Один демонстративно докурил сигарету и, нагло глядя на меня, спросил: «Закурить есть?» Я понял, что сейчас последует, и не стал ждать. Через секунду спрашивавший лежал в канаве, а второй давал деру.
-- Может, человек действительно хотел разжиться сигареткой?
-- Ну да… Грабить они нас шли! Но это не те подвиги, которыми хвалятся. А то люди решат, будто Петренко буйный. Я иногда даже слишком смиренный. Порой и надо дать сдачу, но терплю. Тяжеловес все-таки.
-- Вы спортом в молодости занимались?
-- Борьбой. И боксом маненько, но руководитель нашего драмкружка во Дворце пионеров отсоветовал, сказав, что боксерам часто носы ломают. И от борьбы он меня отвадил, пугая на этот раз сломанными ушами…
-- А сейчас за формой следите?
-- Вон гантельки лежат, видите?
-- После двух инфарктов врачи разрешают тяжести поднимать?
-- Да кто же их спрашивал? Конечно, не велят. Но я себе алиби придумал: если поднимать сразу две гантели, будет плохо, большая нагрузка для сердца, а если по одной -- сначала правой рукой, потом левой, то вроде бы как и ничего, нормально.
-- У вас ведь первый инфаркт случился в 34 года?
-- Да, когда Григория Распутина в «Агонии» играл. Думал: все, конец мне. А потом потихоньку жизнь в норму пришла. Второй инфаркт меня догнал в шестьдесят. Если и дальше так пойдет, то третьего надо ждать к 86 годам. Меня устраивает!
-- Второй -- это тоже плата за кино?
-- Все случилось на «Сибирском цирюльнике».
-- Съемки пришлось переносить?
-- Я со своим инфарктом как-то очень удачно вписался, на картине это не отразилось. Правда, несколько раз пришлось тайком пробираться из больничной палаты на Красную площадь…
-- Почему туда?
-- Мы там тогда снимали.
-- А из-за чего все-таки сердце прихватило? Надорвались?
-- Как сказать?.. Хотя и в буквальном, физическом, смысле порой трудно приходилось. Когда снимали сцену масленицы, на меня навешали килограммов сорок разного реквизита. Костюмеры не могли все за один раз донести, а мне в этом наряде пришлось с цыганами вприсядку отплясывать…
-- Кстати, про масленицу: вы там так убедительно пьяного изображаете, что невольно закрадывается мысль: уж не позволили ли вы себе, по вашему же, Алексей Васильевич, выражению, маненько расслабиться перед съемками?
-- До работы и на съемочной площадке никогда не пью. Закон. Но в тот раз, врать не буду, Никита Михалков налил мне водки… Но это не помогло, а только мешало.
-- Разве водка может помешать?
-- Надо знать место, время и дозу. Бывают в жизни ситуации, когда водка -- первейшее лекарство. Рванул стакан, и отлегло от сердца. Никакие коньяки и виски так не помогут. Нет, лучше нашей беленькой ничего еще не придумали!
-- Помню-помню ваш, Алексей Васильевич, рассказ, как вы первак гоните.
-- Гнал, было. Но я ведь не только о самогоне вам рассказывал, а, например, и об увлечении церковнославянским языком. Не забыли? Пожалуйста, вот результат: недавно предложили сыграть роль протопопа Аввакума. Как, откуда это выпало? Я не ждал и не гадал.
-- Верите в случай?
-- В Божий промысел!
К примеру, в профессии у меня несколько кумиров -- Амвросий Бучма, Николай Симонов, Павел Луспекаев… И Господь так управил, что мне довелось поработать с Павлом Борисовичем!
-- Вы вместе играли?
-- Играли -- громко сказано, но в телеверсии «Мертвых душ», где Луспекаев гениально исполнил роль Ноздрева, я рядом стою, изображаю пристава, который приходит арестовать Ноздрева. Понимаете? Я арестовываю Луспекаева! Хотя бы так… А ведь могло и этого не быть. Актер, которому изначально дали роль пристава, не сумел к сроку выучить заковыристый текст, тогда позвонили мне и спросили: «Через три часа запись, успеешь подготовиться?» Успел…
Видимо, в жизни ничего зря не бывает. Вот и с теми же русскими сказками. Я ведь их долго читал как бы для себя. Галина Петровна все спрашивала: «Чем ты занимаешься? Кому это надо?» Отвечал: «Вот состарюсь, буду ходить по детсадам, за харчи перед ребятишками выступать».
-- Ну, про харчи -- это вы лишку хватили, прибедняетесь, Алексей Васильевич.
-- В самом деле так считал, запасной вариант на старость готовил! А потом вдруг предложение Анатолия Малкина с АТV записать телецикл…
-- Кстати, о телевидении. Вернее, не о нем, а о… Словом, что спросить хочу? Все никак не мог понять, чего же, на мой вкус, в вашем кабинете не хватает: рабочий стол, книжный шкаф, телефон, телевизор, фотографии и картины на стенах, даже кондиционер -- вроде все на месте. А сейчас сообразил: не вижу у вас ни одной газеты.
-- Верно, их тут нет. Я уже лет пять периодику не выписываю, не покупаю и не читаю. Зачем? Сплетни узнавать? Если по новостям соскучусь, телевизор включу. Дня через три на четвертый. Чаще ни к чему, и так все ясно. Времени на этом свете у меня мало осталось, не могу транжирить попусту. Чем перед ящиком сидеть, лучше проведу вечер с книжкой. Сейчас вот «Идиота» перечитываю.
-- Достоевский -- ваш писатель?
-- Люблю Федора Михайловича, но его нельзя в больших дозах потреблять. Поманеньку, как лекарство. Иначе шибко бередит.
-- Может, это и хорошо?
-- Наверное. Не должен живой человек спать душой.
-- По-вашему, много сейчас таких? Спящих?
-- Не вправе я судить других. Вы не меня спрашивайте, сами вокруг посмотрите…