И женщина не смогла. Шагнула в небытие с балкона пятого этажа
Увидев на столе письмо, Олег Борисович обрадовался -- еще одна весточка от дочки. Прошел год, как Леся в колонии, они с женой хлопотали о сокращении срока, молились, чтобы девочка не сломалась. Пока что дочка держалась, принимая случившееся как расплату за то, что была неразборчива в выборе друзей. Но каждый день мог все изменить. Олег Борисович начал читать, и у него задрожали губы -- Леся выносила им с матерью приговор.
В колонию Леся попала из-за собственной… честности. Пошла с подружкой в парикмахерскую, а когда девочки, красивые и довольные собой, вышли из салона, подружка призналась, что «прихватила» чью-то сумочку. Леся сначала стыдить свою спутницу: как можно? Та однажды призналась, что мечтает у кого-нибудь богатенького поживиться. Леся знала, что семья подружки бедствует, да ведь и ее собственная не шиковала: отец с матерью -- учителя. Но они взяли огород, работают на нем, не покладая рук, выращивают, что могут.
Разговоры подружки Леся не принимала всерьез -- мало ли что придет в голову девчонке, когда не может купить приглянувшийся свитерок. Но вот случилось -- и что делать? Налетела на спутницу с упреками, а та: «Видела, какие кольца у той дамочки? Не обеднеет!» В отчаяньи Леся выхватила сумочку и обратно в салон -- найти хозяйку. Однако та уже хватилась пропажи и вызвала милицию.
Сумочка была в руках у Леси -- ее и обвинили в краже. Будь у семьи возможность нанять сильного адвоката, может быть, Лесю удалось бы оправдать, но таких денег не было.
В школе, где работала мать Леси, Татьяна Викторовна, о случившемся ее не расспрашивали: девочка росла на глазах у коллег, и никто не верил, что она могла взять чужое. А вот родители учеников… Мать старшеклассника, приглашенная по поводу его вызывающего поведения, упрекнула Татьяну Викторовну: «Свою дочь воспитать не сумели, а меня учите?» Татьяна Викторовна побледнела, но взяла себя в руки и как отрезала: мол, с моей дочерью я уже разобралась, а теперь давайте разберемся с вашим сыном. Домой же в тот день пришла убитая и только переступила порог -- в слезы: «Дочь учительницы -- за решеткой! Как с этим жить»?
И все-таки она пыталась. Замкнулась только. Не участвовала в школьных праздниках, поддерживала отношения только с учительницей, у которой не было семьи. Наверное, потому что ту не интересовала тема детей, -- крайне болезненная для Татьяны Викторовны. А во всем остальном убитая горем мать оставалась прежней: выдержанная, подтянутая, она вызывала восхищение у своих учеников. Некоторые девочки даже собирались по ее стопам -- в педвуз.
Уже потом, когда Татьяны Викторовны не станет, они вспомнят, как учительница объясняла им, что гласные могут быть как в сильной, так и в слабой позиции. Сама она, волевая и решительная, казалось, никогда не окажется в слабой: умела держать в руках не только себя -- целый класс!
-- У нас такая тишина стояла, когда она вела урок, -- с грустью вспоминали потом ученики, -- что было слышно, как муха пролетает.
В тот день, когда дети видели свою учительницу в последний раз, Татьяна Викторовна, как обычно, объявила оценки и поставила в журнале точки против фамилии тех, кого наметила спросить на следующем уроке. Но в школу она больше не пришла…
Пятиэтажка, где жила Татьяна Викторовна, в двух шагах от школы. Во дворе детвора гоняет на роликах, старушки сидят по лавочкам -- греются на солнышке, о чем-то судачат. Охая и вздыхая, они рассказывают о том, что произошло здесь на днях: «Видите вмятину под балконами? Здесь Татьяну Викторовну нашла ее бывшая выпускница». Свежевскопанная, приготовленная под цветник земля еще хранит на себе след от удара. Место гибели обозначено траурным венком.
На коврике перед дверью квартиры, где жила Татьяна Викторовна, свернулся клубком котенок, которого она подобрала на улице незадолго до гибели. Рядом с ним блюдце с молоком. Но налила его уже не Татьяна Викторовна, а ее муж.
Олег Борисович дома и приглашает нас войти. В квартире порядок, цветы в вазонах политы. Все здесь еще помнит тепло заботливых рук хозяйки. А сама она смотрит на нас с портрета -- молодая, счастливая. В нынешнем году ей исполнилось бы 50. Но…
Мы выходим с Олегом Борисовичем на балкон, с которого Татьяна Викторовна шагнула в небытие. Он вспоминает, как все случилось:
-- Пришел с работы -- Таня показалась мне какой-то потерянной. Я спросил: что-то произошло? Она отмахнулась: мол, потом. Сказала, что есть не хочет, и накрыла стол, чтобы я поужинал, сама вышла из кухни. И через некоторое время окликнул ее -- тишина! Подумал: может быть, вышла к соседке? Но время шло, а Таня не возвращалась. На столе в комнате лежала свежая газета, я решил почитать и увидел рядом вскрытый конверт. Это было письмо от дочки.
Каково нормальной девочке в колонии? Конечно же, плохо. Но она верила: ее освободят досрочно и очень этого ждала. Мы хлопотали и тоже надеялись, что ей сократят срок. Главное было -- продержаться первый год.
И вдруг… Леся писала, что больше не в силах терпеть, упрекала нас: дескать, кичитесь своей честностью, а кому она, спрашивается, нужна? Ведь когда Лесю судили, от нас требовалась не честность, а нужная сумма на адвоката.
Мне стало страшно. Ведь Таню на свете держало только то, что она знала: нужна дочери. Как-то сказала: «У меня больше нет сил жить». Я воспринял это как минутную слабость. Тем более что понимал: пока Леся в колонии, жена будет держаться. Каждый месяц она ездила к дочке, возила передачи, но это письмо… Оно ставило крест на всей нашей жизни.
Я не успел дочитать письмо, как в дверь позвонили. Думал: Таня -- и бросился открывать. На пороге стояла ее бывшая ученица -- на ней лица не было.
Олег Борисович охотно показывает нам семейный альбом. Вот они с Татьяной Викторовной в гурьбе студентов, а вот уже в Дворце бракосочетаний. Вот у Татьяны Викторовны на руках малютка -- Леся. Кажется, что, листая страницы, Олег Борисович удерживает прошлое. Ему не хочется оттуда возвращаться -- боится. Но страница за страницей неумолимо приближают его к настоящему. На одной из последних фотографий Леся -- выпускница. Очень похожа на мать в молодости: такие же пышные волосы, такие же лучистые глаза…
-- Леся еще не знает, что мать умерла, -- говорит Олег Борисович. -- И я не представляю, как ей об этом скажу. Как объясню, почему?..
Олег Борисович так ждал дня, когда Леся выйдет на свободу, а теперь, по всему видно, этого боится. Ведь начнется новая жизнь, которую он не знает, как строить…
P. S. Все имена в публикации изменены по этическим причинам