О Владимире Щербицком, ровно 30 лет назад, 25 мая 1972 года, избранном первым секретарем ЦК Компартии Украины, вспоминает президент НАН Украины академик Борис Патон
Как правило, в первой половине дня академик Борис Патон работает в Институте электросварки, директором которого является уже почти полвека, а во второй -- руководит НАН Украины. И тоже долго -- свыше 40 лет. Вернувшись из Москвы, где в рамках Года Украины в России проводилось совместное заседание Президиума Российской академии наук и Президиума Национальной академии наук Украины, Борис Евгеньевич собирается в Алушту. И тоже по работе -- на заседание Совета Международной ассоциации академий наук. Понятно, что свободным временем академик не располагает. И все же он дал согласие встретиться с журналистом. Фамилия Щербицкий для него знаковая: первый секретарь ЦК КПУ и президент АН УССР всегда уважительно относились друг к другу. Поэтому о Владимире Щербицком академик Патон может говорить долго. При этом ни разу не посмотрев на часы.
Рассказывая о Щербицком, Борис Евгеньевич особо выделяет его в ряду первых лиц республики, которые руководили страной в те уже далекие от наших дней годы, подчеркивая присущие Владимиру Васильевичу такие черты, как выдающиеся организаторские способности, стремление глубоко разобраться в каждой проблеме -- экономической или социальной, уважительное отношение к науке и ученым, подлинная забота об Украины и ее народе, личная скромность.
Здание Президиума Национальной Академии наук Украины по улице Владимирской, 54 хранит дух академизма: ковровые дорожки в коридорах, механическая пишущая машинка «Optima» в приемной. С лепного потолка просторного президентского кабинета каскадом спускается хрустальная люстра. Блики ее света отражаются на полированной поверхности стенных панелей и стола для заседаний, на котором возвышается фаянсовая ваза с гербом Украины. Рабочий стол президента НАН Украины Бориса Патона заставлен ровными стопками документов и книг. Рядом, на приставном, пять телефонных аппаратов еще с тех времен, когда Академия наук в должном объеме финансировалась из бюджета. По одному из них -- так называемой «сотке» -- Борису Евгеньевичу звонил первый секретарь ЦК КПУ Владимир Щербицкий.
-- После своего избрания в 1972 году первым секретарем ЦК Компартии Украины Владимир Васильевич позвонил мне по спецсвязи, -- вспоминает Борис Патон. -- Между прочим, Щербицкий не признавал звонков через секретарей, говоря: «Для чего тогда «вертушка»?» Он сам звонил и сам обязательно снимал трубку. Большинство же из нынешних власти предержащих эти знаменитые «сотки» не берут, поэтому сегодня добраться до того, кто тебе нужен, очень трудно.
Так вот, в поднятой мной трубке раздался голос Владимира Васильевича: «Мы знаем, что через два дня состоится собрание Академии наук. Хотелось бы послушать, о чем говорят ученые, войти в курс дела. Мы вас стеснять не будем».
В те годы наши общие собрания, в которых принимали участие 800-850 ученых, специалистов, руководителей министерств, ведомств, предприятий, проводились в Колонном зале Киевского горсовета на Крещатике, 36 потому что своего большого зала Академия наук не имела и не имеет по сей день. Такие заседания сегодня проходят в актовом зале Института международных отношений по улице Мельникова, 36, -- прежде на этом месте находился Акклиматизационный сад АН УССР, основанный академиком Кащенко еще в 1913 году. Какие зимостойкие персики он там выращивал!
В конце 70-х меня вызвали в ЦК: «Есть постановление ЦК КПСС о создании современной Высшей партийной школы. Отдайте нам территорию сада под строительство нового здания для ВПШ, а вы получите старое по Рыльскому переулку, 10». Нажим был достаточно жесткий. Поскольку зимостойкими персиками тогда не без успеха занимались в нашем новом Центральном ботаническом саду, пришлось согласиться. Однако я попросил постановление об этой передаче. «Вы разве не верите на слово?» -- удивились моей просьбе.
Дело окончилось строительством нового здания ВПШ, а старое Академии наук так и не досталось. Потому что появившийся в 1983 году в Москве секретарь ЦК КПСС Лигачев закрутил гайки по повышению уровня партийного образования, и здание по Рыльскому переулку осталось за партийной школой.
Действительно, Щербицкий вместе с другими сотрудниками ЦК приехал на наше собрание. Скромно посидели-послушали. С тех пор Владимир Васильевич каждый год старался присутствовать на годичных собраниях Академии наук. Причем порядок ведения оставался неизменным: открытие собрания, вступительно слово и доклад президента, выступления участников. Некоторые вожди любили выступать первыми, а уже после них пусть президент АН рассказывает о проделанной работе. Щербицкий просил слово только после нескольких выступивших. Он не только глубоко интересовался наукой, но и думал о том, как академики в своих шапочках бессмертных воспримут его выступления. Поэтому всегда говорил по существу: выдвигал задачи, актуальные для народного хозяйства, науки и культуры Украины.
Кстати, написанная Щербицким книга о роли партийных организаций в ускорении научно-технического прогресса в немалой степени содействовала практическому решению многих назревших проблем совершенствования производства, создания и применения новых технологий.
Однажды, готовясь к выступлению на очередном общем собрании АН УССР, первый секретарь ЦК КПУ зачитал мне по телефону волнующую его фразу: «Не умаляя значения фундаментальных наук, просим АН уделить серьезное внимание прикладным исследованиям и внедрению их результатов в промышленность… » Я попросил Владимира Васильевича сделать одну существенную поправку в первой половине этой фразы, а именно: «Нисколько не умаляя, а наоборот, подчеркивая значение фундаментальных исследований… » Мое пожелание он учел.
-- Очень важным в любой работе я считаю доверие руководства. Если его нет, работать становится чрезвычайно тяжело, -- говорит Борис Евгеньевич. -- Владимир Васильевич всегда поддерживал наши начинания и доверял руководству АН Украины. Не раз мне приходилось бывать у первого секретаря ЦК КПУ в связи с очередными выборами в Академию наук (тогда требовалось согласование всех без исключения кандидатур). Быстро ознакомившись с подготовленным списком, он откладывал его в сторону, подчеркивая, что полностью доверяет руководству АН Украины, и начинал разговор на другие темы, по которым хотел услышать мнение ученых.
Например, Щербицкого беспокоило и вместе с тем возмущало, что за границей капиталисты и иже с ними хватаются за любые новшества, платят солидные деньги за лицензии и оперативно внедряют новинки в производство. В одной из бесед он поинтересовался у меня, почему «мистер Кук» понимает выгоду применения новых технологий, а у нас для этого издаются постановления, которые часто не выполняются. Услышав мое: «Мы живем в стране сплошной электрификации -- нам все до лампочки!», Владимир Васильевич расхохотался. Сказал, что, вероятно, и так бывает. А затем снова стал серьезным: «Давайте подумаем, что можно и нужно сделать, чтобы изменить ситуацию».
Как-то ко мне обратилась группа ученых и специалистов с предложением избрать членом-корреспондентом АН УССР брата первого секретаря ЦК КПУ (Борис Щербицкий был доктором экономических наук и возглавлял ЭНИИ Госплана УССР). Я поинтересовался мнением Владимира Васильевича на этот счет. «Нет-нет, вы меня в это дело не впутывайте!» -- ответил партийный лидер республики, который никогда не использовал служебное положение в таких случаях. По-иному он относился к членам семей опальных руководителей.
Когда в 1972 году Петра Ефимовича Шелеста перевели в Москву, ко мне пришел Виталий Шелест. Сын бывшего руководителя республиканской парторганизации фактически возглавлял в Киеве Институт теоретической физики АН УССР, директором которого был выдающийся ученый, академик АН СССР и АН УССР Боголюбов Николай Николаевич, живший в Москве. В свои 32 года Виталий Петрович, как молодой ученый, был избран членом-корреспондентом АН УССР. Я решил проинформировать о его отъезде первого секретаря ЦК КПУ. «А он как ученый чего-то стоит?», -- уточнил Щербицкий. «Стоит», -- передал я мнение академика Боголюбова и других физиков. «Ну так дети за отцов не отвечают», -- подытожил Владимир Васильевич, хотя их отношения с Петром Шелестом были, мягко говоря, не самыми теплыми.
В 1977 году отправили на пенсию 74-летнего председателя Президиума Верховного Совета СССР Николая Подгорного. А у нас в Харькове есть Институт проблем машиностроения, который фактически создавал его сын, талантливый ученый и хороший организатор Анатолий Подгорный. Сразу же второй секретарь ЦК КПУ Соколов предложил мне: «Надо снимать директора Подгорного». Я не видел в этом необходимости, и свое мнение изложил Щербицкому. Выслушав меня и убедившись, что Подгорный-младший успешно руководит институтом, он сказал: «Ну так пусть и дальше работает». Вопрос был закрыт.
-- В сложный момент Владимир Васильевич поддержал и меня, -- рассказывает академик Борис Патон. -- В 1975 году первому секретарю ЦК КПУ позвонил секретарь ЦК КПСС Суслов и передал пожелание Брежнева видеть меня на посту президента АН СССР.
Тогда президент АН СССР академик Келдыш тяжело заболел и подал заявление с просьбой об освобождении. Сначала у Мстислава Всеволодовича был склероз брюшной аорты. Специально прилетевший из Штатов профессор Дебейки (консультировавший позже и Бориса Ельцина), прооперировал Мстислава Всеволодовича, поставив шунт из синтетического материала. Но склероз напоминает ржавчину: после чистки появляется в новом месте. У Келдыша начал интенсивно развиваться склероз сосудов головного мозга.
Владимир Васильевич пригласил меня в ЦК КПУ после первомайских праздников. Услышав предложение возглавить союзную Академию наук, я поблагодарил первого секретаря ЦК КПУ: «Спасибо за честь». Но от этого лестного предложения категорически оказался. «У меня тут огромная загрузка — — Академия наук, Институт электросварки… » Щербицкий снял трубку и, попросив меня помолчать, передал мой отказ Суслову. «Как? -- повысил голос Михаил Андреевич. -- Это же просьба Леонида Ильича! Передайте Патону, чтобы завтра был у меня в Москве».
Мы со Щербицким подошли к окну, и он спросил: «Вы хорошо подумали? Это же союзная академия, вся страна». -- «Ну и что? Хочу работать в Украине с вами!» -- «Да и я не хочу, чтобы вы уезжали». Мы посмотрели друг на друга и едва сдержали слезы от нахлынувших чувств. Владимир Васильевич посчитал возможным рассказать мне один суперсекрет. Однажды его вызвал генсек Брежнев с предложением возглавить Совет министров СССР (Леонид Ильич хотел заменить на этом посту Алексея Николаевича Косыгина). Владимир Васильевич ответил, что не может. И не потому, что не желает помочь генеральному, а потому что не подготовлен. «Это ты-то, первый секретарь одной из крупнейших республиканских парторганизаций, не подготовлен?» -- продолжал уговаривать его Брежнев. «Я не знаю, во-первых, международных отношений, во-вторых, экономики, -- аргументировал Щербицкий. -- Больше скажу: и вы бы не смогли работать в этой должности, потому что не имеете достаточного опыта в этой области». После услышанного Брежнев быстро отпустил своего земляка, больше не возвращаясь к этому вопросу. Хотя я уверен, что Владимир Васильевич справился бы.
На следующий день я был в Москве. Прямо с Киевского вокзала отправился к вице-президенту по общественным наукам союзной академии, чтобы заручиться его поддержкой. Но он уже знал о позиции Суслова, и я понял, что на его помощь рассчитывать нельзя. Вместе мы отправились к заведующему отделом науки ЦК КПСС Трапезникову, а от него уже втроем -- к Суслову. Целый час я слушал серого кардинала, а потом не выдержал и сказал: «Михаил Андреевич, вообще на такую должность палкой не загоняют!» Он посмотрел на меня: «Ну хорошо, возвращайтесь в Киев, а после 9 мая мы пригласим вас для окончательного решения этого вопроса».
Из ЦК я поехал в Президиум союзной академии к Келдышу: «Мстислав Всеволодович, должен вам сказать, что меня… » «Так это я посоветовал», -- спокойно прервал меня академик. «Но зачем вам уходить?» -- настаивал я. -- « Вы выдающийся президент, на своем месте. Приезжайте отдохнуть к нам, на Украину (я взял на себя смелость сказать, что его приглашает Щербицкий), отдохнете, наберетесь новых сил». -- «Я не могу к вам приехать -- у меня нет ни одного костюма, ни одной рубашки», -- пожаловался Мстислав Всеволодович. Мне стало больно и понятно, что, будучи в добром здравии, президент АН СССР не просил бы об отставке.
Из ЦК КПСС мне больше по этому вопросу не звонили. Вскоре президентом АН СССР был избран академик Анатолий Петрович Александров.
-- Владимир Васильевич мог в сердцах сказать мне: «Знаете, надоело! Еду на дачу (и то не каждое воскресенье было у него выходным, -- уточняет Борис Евгеньевич) и везу с собой целый чемодан бумаг!» Первый секретарь так относился к работе, что знакомился с каждым документом, а не просто ставил свою визу и отправлял его с глаз долой. Как-то я посоветовал ему: «Вы бы лучше в теннис поиграли!» Владимир Васильевич удивленно посмотрел на меня: «Ну что вы такое говорите? И потом, где же я буду играть?» Я не выдержал и рассмеялся: «Вы бы еще спросили, где ракетку возьмете?»
Обычно на праздничных демонстрациях я как директор Института электросварки всегда возглавлял колонну патоновцев. Помню, как однажды Щербицкий, стоя на правительственной трибуне, бросил мне гвоздику. В последний момент я успел подхватить цветок у самой земли -- сработала реакция теннисиста. Потом, встретив меня в Залесье, Владимир Васильевич сказал: «Ну, молодец!» Но теннисом так и не занялся, хотя спорт очень любил и всегда поддерживал наших известных спортсменов.
Не раз мне первый секретарь ЦК КПУ с горечью говорил: «Вот опять! Только мы ему (фамилию называть не буду) дали новую машину, он ее тут же продал, а теперь просит следующую». На мой вопрос, что же вы решили, ответил: «Я подумал-подумал и решил: пусть! Он у нас один. Черт с ней, с машиной!» И такой же случай рассказал мне об известной артистке, только уже не с машиной, а с квартирой.
Все прекрасно знают, что Щербицкий был большущим любителем футбола. Приехав на стадион, он открывал свой журнал и записывал в него наиболее яркие игровые эпизоды: на какой минуте кто, кому дал передачу, кто забил, кто промазал…
До избрания Щербицкого первым секретарем на матч отправлялась кавалькада черных машин: члены Политбюро, зампреды Совета министров и т. д. Все движение по Красноармейской перекрывалось. Я был свидетелем того, как после нескольких таких поездок в ранге первого секретаря Владимир Васильевич разъярился: «Что люди скажут? Для «слуг народа» перекрывают все движение. Давайте организованно садитесь по автобусам и спокойно поедем».
Некоторое время новшество продержалось, а потом «заглохло». Не уверен, что в силу изменения характера Щербицкого. Скорее, по требованиям личной безопасности первых лиц государства. Хотя такой охраны, как сейчас, и близко ни у кого не было.
Однажды мой автомобиль проезжал мимо здания ЦК на улице Банковой (бывшая Орджоникидзе. -- Ред. ). Вдруг перед машиной оказался Щербицкий в сопровождении порученца. Перепугавшись, рассказывал мне водитель, он тормознул, а Владимир Васильевич рассмеялся и махнул рукой: мол, проезжай.
-- Никаких дорогих подарков Щербицкий не признавал, -- завершает нашу беседу Борис Патон. -- Я как-то был у него 17 февраля, в день его рождения. До меня у Владимира Васильевича побывал Олесь Гончар и подарил свою книгу с трогательным посвящением. Именинник был так растроган, что чуть ли не со слезой на глазах прочел мне посвящение известного писателя. Такие подарки Владимир Васильевич не считал подношением и особо ценил, в отличие от каких-то ваз и сервизов. Зная об этом, умельцы нашего института подготовили Щербицкому оригинальный подарок -- голубя в натуральную величину, изготовленного по сварочной технологии. Он стал для него настоящим сюрпризом.
Как-то перед днем рождения Брежнева Владимир Васильевич в нашей беседе сказал: «Надо подарить Леониду Ильичу что-то оригинальное, но не золотое». Хотя генсек как раз любил золото и с удовольствием принимал подарки именно такого рода. Мы взяли в нашем Институте импульсных процессов и технологий в Николаеве книгу по судостроению и изготовили точно такую же из металла. Один углишек ее откидывался, открывая пробку-чопик. Отворачиваешь его, и книжка превращается в фляжку. Позже Щербицкий мне рассказывал: когда Брежнев увидел этот подарок, как дитя малое, схватил его подмышку и побежал всем показывать. Очень благодарил: «Спасибо вам. Хороший подарок».
После Чернобыльской аварии Щербицкий изменился. Раньше это был законопослушный -- я бы употребил даже выражение «партийнопослушный» -- коммунист: ЦК КПСС сказал, значит, это закон, который надлежит выполнять. 1 мая 1986 года он приехал на правительственную трибуну буквально за несколько минут до начала демонстрации. Стоял мрачный, как туча. Только и сказал: «Звонил генеральный из Москвы и кричал, чтобы никакой паники, нужно проводить демонстрацию, а я просил, чтобы ее отменили».
Это было, мягко говоря, неразумное решение -- ветер изменил направление с севера на юг и начал дуть из Чернобыля на Киев, а все руководство республики стояло на трибуне. Однако Владимир Васильевич был настолько партийнопослушным руководителем, что не отменил шествия, но сократил его до предела. Никто не отдавал себе отчета, насколько это опасно. Поэтому на трибуне для членов семей всю демонстрацию простояли супруга и внук Владимира Васильевича. Видимо, чтобы показать: никакой опасности не существует.
Но, по-моему, именно Чернобыль Щербицкого сломал. Он же был крепкий, красивый мужчина. Потом у Владимира Васильевича разболелась нога и он начал хромать. А вскоре, в 1989 году, его Москва отправила на пенсию. Да и некоторым нашим так называемым национал-патриотам надо бы совесть иметь. Они сделали чучело Щербицкого, окутали его колючей проволокой и, пройдя через весь Крещатик, сбросили в Днепр. Они же распространяли слухи о том, что Щербицкий давно перевел все деньги за границу и сам уже тоже там. Это происходило как раз перед самой смертью Владимира Васильевича. Будучи депутатом Верховного Совета Украины, он хотел прийти на его заседание, чтобы дать отповедь клеветникам, но у него уже не хватило жизненных сил.
P. S. Узнав о готовящемся письме на имя Президента Украины с просьбой об увековечении памяти первого секретаря ЦК КПУ 1972--1989 годов Владимира Щербицкого, Борис Патон с удовлетворением поставил свою подпись.