В канун 60-летия битвы под Москвой о малоизвестных страницах биографии полководца, командовавшего 1-м и 2-м Украинскими фронтами, с именем которого связаны знаменитая Корсунь-Шевченковская операция, освобождение Харькова, Полтавы, Львова, других украинских городов, рассказывает его дочь Наталья Конева
«Вы знаете, когда отца не стало, мы ощутили какую-то пустоту, -- начала разговор Наталья Ивановна Конева. -- Когда папа был жив, даже когда уже отошел от дел, болел, мы все равно ощущали себя как за каменной стеной. И вот его не стало. И мы буквально осязали эту исчезнувшую опору. Нет, мы, его дети, никогда не прятались за его спиной, не пользовались его именем, привилегиями. Каждый из нас сам добился хорошего положения в обществе. Но без него… »
-- Раз уж мы коснулись последнего периода в жизни Ивана Степановича, было бы уместно вспомнить о мемуарах, с созданием которых связаны интересные моменты его биографии?
-- Признаться, о некоторых сторонах жизни отца я узнала только после его смерти в 1973 году, -- рассказывает Наталья Ивановна. -- Оказалось, что у отца сохранился колоссальный архив документов довоенного и послевоенного периодов, который он собирал всю жизнь. Для нас это было открытием. И сейчас я жалею, что сразу не взялась за работу над бумагами. Возможно, если бы я обладала этими документальными свидетельствами отца, удалось бы избежать некоторых инсинуаций в СМИ вокруг его имени.
А что касается воспоминаний, то это действительно интересная история. В 1965 году очень пышно отмечалось 20-летие победы в Великой Отечественной войне. Как раз в это время к отцу пришел Константин Симонов (он тогда работал в «Новом мире» у Твардовского), предложив ему написать мемуары о Второй мировой войне. Это была личная просьба Твардовского. У отца с давних пор сложились дружеские отношения и с Твардовским и с Симоновым. Несмотря на то, что отец был образованным человеком, он поначалу засомневался и отказался: дескать, я солдат, а не писатель. И тогда Симонов прибегнул к хитрости: предложил отцу не писать мемуары, а наговаривать их на диктофон. Вы, мол, сначала наговорите, что считаете нужным, машинистка расшифрует и напечатает, потом останется только отредактировать текст, и можно сдавать его в печать. Именно так сам Симонов работал над своими книгами.
Предполагалось, что мемуары отца выйдут в майском, июньском и июльском номерах «Нового мира» 1965 года. Симонов отца таки уговорил. Папа стал надиктовывать воспоминания, и мемуары вышли. Александр Твардовский был так растроган, что в знак благодарности подарил книгу своих поэм с теплой дружеской подписью. Такой сердечный подарок был для папы дороже любых наград…
-- Кстати о наградах. Известно, что Иван Степанович был кавалером очень почитаемого в Англии ордена Бани, но при жизни его так и не получил.
-- Этот орден в конце 1945 года папе присвоил премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль. Отец тогда командовал центральной группой советских войск в Европе со штабом в Вене. К тому времени папа уже был удостоен нескольких почетных иностранных наград -- французского ордена Почетного легиона, американского ордена Чести. О присвоении британского ордена, который даже англичанам вручали редко, отец узнал как раз накануне знаменитой речи Черчилля в Фултоне, фактически положившей начало «холодной войне». И после этой речи, поддавшись, видимо, эмоциям, отец отказался от награды. При жизни этот орден он так и не получил, хотя во всех энциклопедических справочниках значится, что маршал Конев -- кавалер английского ордена Бани.
Но на этом история с орденом не закончилась. Уже в наше время, когда президентом России стал Борис Ельцин, всплыла эта давняя история. Министерство иностранных дел России обратилось к англичанам с просьбой восстановить справедливость, ведь по документам он награжден орденом, но не получил его. И однажды мне и маме позвонили из МИДа и пригласили в посольство Великобритании. Посол Джордж Робертсон был искренне тронут, что ему доверили вручать почетнейшую английскую награду вдове легендарного полководца.
-- Мы вскользь затронули тему взаимоотношений Ивана Степановича с властью. А как у него складывались отношения со Сталиным?
-- Папа рассказывал, как в один из критических моментов, когда его обескровленный, не имевший резервов фронт вот-вот должен был рухнуть под ударами немецких войск, он позвонил Сталину, доложив о катастрофическом положении и попросив помощи. Сталин долго молчал, а потом ответил: «Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин виноват только в том, что доверился конникам!» -- и положил трубку. Вместо того чтобы реально помочь в такой острой ситуации, он, осознавая свою вину за произошедшее, пытался оправдаться. Сталин был непредсказуем. А однажды Иосиф Виссарионович обозвал отца крохобором за то, что он не хотел отдать последний резерв своего фронта на Юго-Западный, под Киев, который был уже в кольце. На объяснение отца он ответил: «Вы крохобор, товарищ Конев, крохобор!»
Как вспоминал отец, Сталин всегда вникал во все подробности любой ситуации, и подчас его осведомленность поражала. Папа рассказывал эпизод, произошедший в 1938 году, когда он в качестве командира корпуса прибыл с Дальнего Востока к Сталину на доклад. Иосиф Виссарионович внимательно слушал доклад отца и изредка задавал вопросы, которые мог знать человек непосредственно находившийся на дальневосточной границе СССР, а потом спросил: «Многие жалуются на тяжелые бытовые условия. Как, по-вашему, это правда?» Папа ответил, что быт офицеров действительно неустроен: они сами готовят себе пищу, занимаются стиркой и подшиванием вещей, выполняют еще кучу бытовой работы, что очень мешает основной. Сталин спросил отца, что он может в такой ситуации предложить. Отец порекомендовал набрать комсомольский отряд обслуживания из молодых девушек, чтобы облегчить условия быта офицерского состава. И что вы думаете? Вскоре на Дальний Восток отправили большой банно-прачечный отряд комсомолок, которые взяли на себя обустройство офицерского быта. Правда, через месяцев шесть-семь этот отряд перестал существовать -- девочки повыходили замуж, забеременели. В общем, пришлось посылать новых.
-- Во многих книгах о Великой Отечественной войне, когда речь заходит о Жукове и Коневе, всегда всплывает слово «соперники». Были ли они таковыми на самом деле?
-- Мне всегда обидно слышать такие слова в адрес этих выдающихся полководцев. Эти два человека всегда были хорошими боевыми друзьями, сохраняя дружеские отношения даже в самые тяжелые моменты их биографии. Они всегда шли рядом, плечом к плечу, начиная еще с Белоруссии и до конца войны, были рядом и под Москвой в 1941-м. Жуков принял на себя командование Западным фронтом, а папа командовал соседним Калининским, прикрывавшим столицу с севера. Кстати, отец рассказывал об одном курьезном эпизоде, произошедшем в Калинине. Дело происходило уже в ноябре, когда в полном разгаре было второе немецкое наступление на Москву. Пытаясь обойти город, немецкие танковые клинья двинулись в калининском направлении. Бои уже шли на окраинах города, среди населения и войск началась паника. И тогда отец пошел, что называется, ва-банк: он сказал, что Калинин врагу не отдадут и командование фронтом из города не эвакуируют. Напротив, он, командующий, спокойно ложиться спать, так как уверен в войсках. Отец, правда, спать не лег, а ушел к войскам. Тем временем по городу поползли слухи, что командующий не боится немецкого наступления. Это вселило в людей уверенность, и паника прекратилась. Калинин все же немцам сдали, но вскоре, после начала наступления 6 декабря 1941 года он был отбит…
Возвращаясь к теме соперничества, скажу, что в их отношения всегда вмешивалась какая-то третья сила. Сначала это был Сталин.
-- Считается, что Сталин симпатизировал Жукову и поэтому позволил ему первым войти в Берлин?
-- Там все было намного сложнее. Когда началась битва за Берлин и в наступление пошли два фронта под командованием отца и Жукова, линия разграничения войск фронтов была проведена Сталиным только до города Любена (предместье Берлина). А дальше -- оперативный простор. Вот и рвались оба полководца в бой -- вместе и вошли в Берлин. Тут сложилась очень драматичная ситуация. Войска обоих фронтов перемешались, управление ими было осложнено, авиация и артиллерия нередко по ошибке утюжили свои же войска. И когда до рейхстага оставалось несколько сотен метров, Сталин дал приказ на отвод войск 1-го Украинского фронта -- фронта Конева. Конечно, было обидно, но приказ есть приказ. Отец рассказал, как отреагировал на это маршал Рыбалко, третья танковая армия которого подчинялась ему. Маршал получил от папы приказ отводить танки и тоже, естественно, был в недоумении. Кто-то из его генералов сказал: «Павел Семенович, как же это? Скажите Коневу, что не слышали приказа». Но Рыбалко ответил: «Я не привык врать своему командующему» -- и отдал приказ об отводе танков армии.
А вот за год до этого, после разгрома войсками отца немцев в Корсунь-Шевченковской операции, Жуков сделал папе поистине дружеский сюрприз. В это время штаб отца находился на родине украинского поэта Тараса Шевченко, в селе Моринцы. Там он и узнал, что за разгром немцев ему присвоено маршальское звание. Вместе со своим другом, тогда еще танковым генералом Павлом Алексеевичем Ротмистровым, они подняли по рюмочке. И как раз в это время от Жукова пришел пакет. Там оказались маршальские погоны с вышитыми золотыми звездами. Зная, что часто погоны к новому званию приходят с опозданием, и желая сделать другу приятное, Георгий Константинович прислал свои.
Несмотря на ужасы войны, которые могли ожесточить человека, папа оставался очень восприимчивым к чужой боли. Я вспоминаю, как он рассказывал об освобождении Освенцима. Когда лагерь освободили советские войска, отцу доложили о тысячах изможденных людей, находившихся там, о газовых камерах, о печах крематория. Вы знаете, он тогда не смог найти в себе силы, чтобы поехать и самому увидеть этот кошмар. Нет, ему не было страшно. Он говорил: «Я не хочу ожесточиться. Я хочу воевать как солдат, а не как мститель».
-- Возвращаясь к теме отношений Конева и Жукова, нельзя не вспомнить Никиту Хрущева, который после войны едва не разрушил многолетнюю дружбу двух полководцев…
-- Это был тяжелый период и для армии, и для военных. Хрущев перекраивал армию по своему пониманию, многие военные были с этим не согласны, за что и поплатились. Жуков был отстранен он должности, хотя, насколько я знаю, папа, будучи заместителем Жукова, отстаивал Георгия Константиновича перед Хрущевым. Со временем отец тоже попал в немилость. Именно в этот момент Хрущев заставил отца подписать ту злополучную статью в газете «Правда», якобы разоблачавшую негативные стороны деятельности Жукова на посту министра обороны. Когда папа понял, что отпираться бесполезно, попытался смягчить текст, но все его правки были вычеркнуты. Конечно, Жуков понимал, что отец такое письмо не мог написать, что он был вынужден это сделать. Но обида все же осталась. И они не общались несколько лет. Только после того, как Хрущева сняли, отношения между давними товарищами снова начали налаживаться. Самой памятной встречей отца и Жукова было папино семидесятилетие в 1967 году, куда были приглашены многие полководцы.
Помню, тогда Рокоссовский преподнес отцу необычный подарок. Представляете себе: 1967 год, зима, и тут на пороге нашей квартиры появляется Рокоссовский с огромной корзиной сирени. Тогда это был поистине царский подарок.
На семидесятилетии Георгий Константинович произнес в честь отца чудесный тост, который мог сказать только друг, долгие годы знавший его. Еще когда они были молоды и служили в Белоруссии под началом Иеронима Уборевича, однажды папа опоздал на какое-то совещание, где подводились итоги прошедших маневров. Когда папа зашел в комнату, где уже собрались все командиры, Уборевич шутя сказал: «Ну, входи, входи, Суворов». На том совещании был Жуков. И вот на папином юбилее он вспомнил эту историю и произнес тост: «За Суворова!»
-- Вас тогда, наверное, поражали все эти известные люди?
-- Я благодарна отцу за то, что могла видеть стольких знаменитых людей в своем доме. Ведь у нас бывали и артисты, и писатели, и поэты. В гостях у нас были известные балерины Софья Головкина и Ольга Лепешинская, а книжку «Дядя Степа», подписанную Сергеем Михалковым, храню до сих пор.
Кстати о книгах. Отец как член ЦК получал запрещенные книги, печатавшиеся ограниченным тиражом на закрытой цэковской типографии и распространявшиеся только по списку. Эти книги стояли в нашем доме на полках рядом с остальными, никто их от нас не прятал. Я, конечно, их читала, и отец об этом знал, но, во-первых, никогда не запрещал, а во-вторых, не предупреждал, мол, ты никому не рассказывай, что прочла «Доктор Живаго» Пастернака или «Собачье сердце» Булгакова. Просто он мне доверял.
Отца можно даже назвать аристократом. Дисциплина, порядок, аккуратность были у него в крови. Сколько себя помню, папа и дома всегда ходил чисто выбритым, аккуратно одетым. Даже в домашней одежде в нем можно было узнать военного.
-- А какие-то любимые вещи у него были?
-- Любимыми у него были простая фетровая шляпа и трикотажная куртка на молнии. Он их долго носил, хотя гардероб имел хороший -- отличные костюмы, рубашки, галстуки. К галстукам и носкам у него была особая страсть. Изо всех поездок папа обязательно привозил галстук и пару носков. Он и сам старался выглядеть красиво и в других не любил неопрятность. Особенно его раздражало, когда он видел неопрятного офицера или, к примеру, офицера с авоськой в руке. Он тогда очень злился и ругался: «Это же вахлак какой-то! Офицер не должен таскать авоськи!»
Отец любил курить трубку, а еще -- папиросы «Герцеговина флор». Но из-за болезни отцу пришлось бросить курить. А где-то в конце войны он отказался от спиртного -- из-за язвы, которая едва не угробила его.
-- Вот вы говорите, что дома Иван Степанович тоже напоминал военного. На вашем воспитании это сказывалось?
-- У папы все было построено на доверии. Да, он с нами не сюсюкал, иногда был строг и излишне назидателен. Но ведь родительская любовь не всегда измеряется количеством поглаживаний по голове. Папа учил нас быть самостоятельными, воспитывал в нас преданность. Преданность семье, себе, своим принципам. В ответ мы, люди, окружавшие его, проникались этой преданностью по отношению к нему. Это я могу сказать и о маме. Они познакомились на фронте осенью 1941 года. Незадолго до этого папа пережил развод со своей первой женой, от которой у него были сын и дочь (мы с ней поддерживали прекрасные отношения, и я считала ее моей старшей сестрой). Он и ушел на фронт, где вскоре повстречал мою маму, тогда еще совсем молоденькую девочку, медсестру, прикомандированную к штабу отца. Вместе они прошли всю войну и потом остались верны друг другу, прожив 31 год. У них была большая разница в возрасте -- 25 лет. И когда отца не стало, мама, еще довольно молодая женщина, в принципе, могла бы устроить свою жизнь. Но она до сегодняшнего дня верна отцу и его памяти. Такими преданными он воспитывал и нас, своих детей.
Чтобы это понять, я приведу слова, которые отец написал мне за год до смерти. В 1972 году вышла в свет книга его воспоминаний, где он описывает сражения 1943-1944 годов, в которых участвовал. Один экземпляр он подарил мне. И пусть для кого-то это будет удивительно, но это самый дорогой для меня подарок. Папа уже знал, что скоро умрет, поэтому на книге написал следующие слова: «Береги мать. Люби Родину, так как ее любил я. » Кому-то они могут показаться пафосными, но для меня приобретают совсем иной смысл. И я понимаю, что он хотел сказать мне этими словами.