Театру имени Леси Украинки -- 75
Прожив в Театре имени Леси Украинки, может быть, самую долгую в истории этого театра режиссерскую жизнь, я часто задумывался над одним постоянно мучившим меня вопросом: как могло случиться, что театр этот, бывший десятилетия славой русской театральной культуры, мог так быстро, в одночасье, превратиться в пошлую театральную трясину, где долгие годы артисты меняли режиссуру как перчатки, где главным было порой в те годы не выступление артиста на сцене, а его выступление на бесконечно длившемся -- шесть-семь часов, до одури -- партийном собрании, где кланы и группки актерские ненавидели друг друга так бешено, что становилось страшно от этой ненависти, где царствовали подметные, анонимные письма?..
За что же шла такая оголтелая, безжалостная борьба? Ответ банален: за роли, за звания, поощрения, за то, чтобы я был первым, а он -- и не вторым, и не третьим, а десятым…
Год за годом все активнее, при попустительстве властей и их поддержке, театр превращался в разудалую, разухабистую актерскую вотчину, когда роли распределялись на кухне, когда артист мог прийти к директору -- верх цинизма -- и предложить ему себя в роли сексота, то есть предлагал рассказывать руководителю все, что о нем говорят в коллективе.
Как в страшном сне вспоминается: детская игрушка, большой медведь, кем-то гвоздями прибит за кулисами к стулу, чтобы актриса, которая должна выбежать со сцены взять его и снова выйти к партнерам, провалила роль.
А кто ответит за то, что одна из лучших актрис театра почти десятилетие не выходила на сцену, не получила ни одной роли, сидела дома или на даче?.. Ну, а то, что и нынче между поколениями семидесятилетних и пятидесятилетних никого -- пропасть, потому что в прошлом ни одного артиста, ни одну актрису не брали -- нам чужаков не нужно. На художественном совете провалили даже кандидатуру Юрия Каюрова, который далее блистательно играл в Малом театре…
Да, все это ТОЖЕ БЫЛО. Театр вдруг потерял достоинство, и… стало все разрешено.
С чего же все началось? И кто первый начал раскачивать так ладно скроенную Константином Павловичем Хохловым театральную лодку?..
Я прожил десятилетия из этого горького, смутного времени в моем родном театре, сам был очевидцем и свидетелем всего того, о чем пишу. Того, например, как однажды на утреннике в воскресенье, когда представляли до одури примитивное, хамское в этой своей примитивности зрелище печально известного в то время и всесильного, входившего в высшие эшелоны власти драмодельщика и идеологического спекулянта, как на дрожжах поднявшегося в годы известной кампании против космополитов, встал в шестом ряду партера зритель -- он оказался доцентом Киевского университета -- и во время спектакля на весь зал произнес: «Позор Русской драме» и вышел из зала. Он был истинным любителем нашего театра и не вынес критической массы нравственной рвоты от перенасыщения пошлостью.
И меня с великим воодушевлением шельмовали на перевыборном партийном собрании, замечательно подготовленном партийными бонзами и группой артистов «против кого дружите», а вина моя, конечно, была «чудовищна» и заключалась в том, что я, став главным режиссером, самовольно попытался (как он смел!) привести в театр группу артистической (творческой?) молодежи и задействовать ее в репертуаре. И еще я захотел (как он только смел!), чтобы в спектаклях театра были заняты разные хорошие артисты разных враждующих группировок, а не только та группа артистов, с которыми я работал, будучи очередным режиссером… Ах, как блистательно было отрепетировано то чудовищное избиение, та показательная идеологическая порка режиссера, который пошел против них, но я никуда не шел, я искренне стремился, чтобы театру было лучше… Чего я только не наслушался тогда: и что я укорачиваю жизнь великим русским артистам (чем?), и что протаскиваю антисоветский репертуар (тогда только-только вышел один из лучших моих, по-моему, спектаклей -- «Победительница» Алексея Николаевича Арбузова), и что я не ту молодежь выдвигаю (а какую надо?).
А теперь я хочу рассказать, с чего все началось. Недавно я прочел неопубликованные ранее страницы воспоминаний Владимира Александровича Нелли, блистательного режиссера, долгие годы проработавшего в нашем театре. Я привожу их здесь в сокращении и позволил себе лишь выделить те мысли Владимира Александровича, которые представляются мне ныне архисовременными.
«С тяжелым сердцем я приступаю к печальному рассказу о трудных пятидесятых годах, когда театр наш непонятно и загадочно стал чахнуть и увядать, когда рядом с интересными спектаклями стала появляться какая-то муть, когда махровым цветом бурно раскрылась и расцвела самодурная тирания прелестного нашего директора, неожиданно и в новом свете предстали люди и характеры. К этому же времени относится и небывалый, и незнакомый доселе этому театру рост подхалимажа.
В эти злосчастные годы незаметно, но неуклонно, неотвратимо и настойчиво начал развиваться конфликт Гонтарь--Хохлов, завершившийся уходом Константина Павловича, распадом коллектива и приведший к тому, что Театр имени Леси Украинки, стоявший в первой шеренге театров СССР, медленно превратился в добротный, но в общем рядовой областной театр. Вкус, благородство и мастерство Хохлова было тем цементом, который удерживал театр на высоте, с уходом К. П. все трещины обнажились и… »
Здесь необходимо объяснение. В. П. Гонтарь был не просто директором театра, он был еще и зятем Никиты Сергеевича Хрущева, и это в те годы все определяло, то есть ему было все позволено, все разрешено.
Дальше В. А. Нелли пишет, что случилось после триумфальных гастролей театра в Москве летом 1948 года.
«Вернувшись из отпуска, все мы с увлечением приступили к работе. Театр, о котором ранее было мало известно, стал популярен, возросла ответственность, все стали работать серьезнее.
На афише появились новые спектакли. Одни, как водится, хорошие, другие -- средние, были и похуже. В коллектив вошли новые люди, преимущественно молодые -- из Школы-студии МХАТ, московского ГИТИСа и киевского КИТИСа. Среди них И. Молостова, О. Борисов, К. Лавров, Ю. Мажуга, Н. Рушковский, ставшие в последующем видными деятелями театрального искусства. Пришли также зрелые и многоопытные. Многоопытный актер не всегда мастер, хоть и мнит о себе много. Опытный актер, по словам А. Я. Таирова, все равно как объезженная лошадь. Среди вновь пришедших не все уловили скромный, несколько патриархальный стиль театра…
В Сочи, где мы гастролировали после Москвы, нас посещали знатные гости, отдыхавшие на курорте. Нашими частыми зрителями стали маршал Г. К. Жуков и маршал Чойбалсан.
В Сочи возник открытый конфликт между директором и режиссурой. Пробежала первая черная кошка. В спектакле «Наш современник» К. Паустовского (1949 год), поставленном Хохловым, Пушкин лежит у ног Воронцовой. Добродетельный директор нашел, что когда Стрелкова-Воронцова наклоняется, ее декольте переходит границы допустимого. Хохлов от переделок отказался. Во второй картине «Живого трупа» хор цыган поет лицом к Феде Протасову, но спиной к правительственной ложе. Директор потребовал изменить эти мизансцены. Я не переделал…
Следующая кошка была крупнее и чернее. Поставленный мною спектакль «Свадьба с приданым» Н. Дьяконова (1950 год) не имел к этому отношения. Он был отлично принят зрителями, прессой и прибывшим в Киев автором; также и на гастролях в Ленинграде, и в телевизионной передаче, бывшей тогда в новинку…
Мы получили предложение сделать фильм-спектакль. В большом «щорсовском» павильоне Киностудии им. Довженко выстроена огромная декорация -- северный деревенский вид. Прославленный оператор Д. Демуцкий прицеливается, «обнюхивает» декорацию. Суетится мой киноколлега Е. Брюнчугин, сосредоточен известный директор группы Л. Корецкий.
Перерыв. Актеры уходят в буфет. Мы с Демуцким и Брюнчугиным продолжаем «колдовать».
Перерыв затянулся. Подхожу к Корецкому: почему такая пауза? Леонид Михайлович мнется-жмется и, наконец, говорит: «Москва только что позвонила. Приказ -- прекратить работу». Как впоследствии мне пояснили, министр культуры Михайлов, просматривая планы кино, встретил там «Свадьбу с приданым» и между прочим спросил, идет ли по-прежнему в Театре сатиры этот спектакль. Перепуганные чиновники приняли вопрос за указание и повелели снять, отменить киевский кинофильм, что и было молниеносно произведено. А затраченное время, нервы, труд, наконец, деньги! Кому до этого дело?!»
С горечью прочел я эти строки. Я хорошо знаю по собственному опыту, как бездарные, равнодушные и трусливые чиновники могут угробить любое творческое дело, любое искреннее, бескорыстное начинание, и выйти сухими из воды. И в прошлом, и в настоящем. Наша независимая Украина, к сожалению, не исключение. Как тут не вспомнить провидческие слова одного из самых талантливых канцлеров Германии Отто фон Бисмарка: «С плохими законами и хорошими чиновниками можно управлять страной. Но если чиновники плохи, не помогут и самые лучшие законы».
Но вернемся к воспоминаниям Владимира Александровича Нелли. «Группа артистов Театра им. Леси Украинки по предложению какой-то областной филармонии приготовила в свободное время несколько спектаклей и показывала их во время отпуска в областных и районных центрах. Необходимые костюмы заместитель директора Л. С. Махновецкий разрешил взять из костюмерной театра. Дело, как будто, обычное и никаких уголовных мыслей не вызывало. К сожалению, все обстояло совсем не так. Контрольные органы установили наличие недозволенных «операций», незаконную оплату актеров по произвольным ставкам, «комбинации» администратора и т. д. и т. п.
Началось расследование. Настойчивый следователь не ограничился допросом в Киеве, а приезжал в Ленинград. Вся эта история мрачным бременем легла на коллектив. Арест Махновецкого, тяжелая смертельная болезнь и смерть в тюрьме взволновала коллектив. Махновецкий был отличный работник и добрый, веселый товарищ. Вероятно, он был не более виновен, чем некоторые члены этой группы, сумевшие, благодаря ловкости, хитрости и увертливости, уйти от наказания. В итоге этой печальной истории было постановлено удалить из театра некоторых участников «группы». Однако они и доныне работают в театре и даже…
Все это не способствовало доброму настроению и возвышенному творчеству, разная оценка жульнических махинаций расслоила коллектив, лишила его монолитности, не содействовала благополучию отношений худрука с директором, благоволившим некоторым членам «группы», отвечавшим на это неумеренным подхалимажем.
… Трещина. Конечно, Хохлов и Гонтарь были настолько полярны, что их разрыв был предопределен и неизбежен. Но до тех пор, пока в театре не было разных подводных течений, угодничества, культивировавшегося в широких размерах, дело, возможно, наладилось бы, но…
Во всяком явлении, происшествии или событии существуют, как известно, причины и повод. Внутренний конфликт назревал, развивался и ждал только толчка, который бы все и всех расставил по местам. Им неожиданно стало назначение актеров в новом спектакле К. П. Хохлова…
По-видимому, конфликт медленно накапливался, готовился, назревал. Конфликты между директором и худруком -- вещь довольно обычная и почти традиционная. Но здесь была не банальная склока, не ссора по пустякам, а глубоко принципиальное расхождение художника с вздорным самодуром, явно злоупотреблявшим безнаказанностью. Инцидент этот был выстрелом Гаврилы Принципа, вызвавшим Первую мировую войну.
И она началась… Гонтарь уже знал неопубликованный приказ о его назначении директором Оперного театра, однако упорно и настойчиво, не брезгуя самыми бесстыжими средствами, добивался ухода Хохлова. Незавидную роль сыграли замдиректора В. В. Стебловский, уже обошедший все киевские театры и учреждения искусств, снятый недавно в Филармонии и приведенный Гонтарем в Театр им. Леси Украинки, где его уже четырежды снимали; беспринципный карьерист В. И. Мягкий, провокационно убедивший Хохлова прекратить военные действия и остаться очередным режиссером -- главным должен был быть режиссер-коммунист, и, наконец, М. Ф. Романов, любимый артист и близкий друг К. П. , согласившийся, даже не поговорив с Хохловым, сесть на трон главрежа. Помогали все обиженные ролями, окладами или неловкими замечаниями -- сбившись в кучку, они оскорбительно судили главного режиссера, не думая о будущем театра, о его художественной перспективе. Так эта передряга раскрыла нравственный облик некоторых товарищей, которых безусловно надо винить в преждевременной смерти атлетически здорового Константина Павловича…
Поставив с А. Г. Петрицким один из лучших спектаклей, «Месяц в деревне» И. Тургенева (1954 год), К. П. покинул неблагодарный театр, которому он отдал много творческих сил и который стал, благодаря его стараниям, первоклассным театром.
Доконав Хохлова, Гонтарь грубо расправился с Соколовым как преданным соратником К. П. , фактически выгнав его, был вынужден освободить Кирилла Лаврова, который открыто заявил, что не желает с ним работать, посадил в директорское кресло скомпрометированного Стебловского и ушел «царить» в Оперный.
И прекрасный наш театр стал хиреть, увядать, началась режиссерская чехарда. На традиционных общих собраниях в верхнем фойе Театра им. Леси Украинки все группы и группировки, на которые просто-таки распался коллектив, готовились к сражению, оттачивали языки и накапливали ядовитую слюну. С некоторых пор эти собрания стали постоянными, регулярными и превратились в ристалище, где многие артисты находили применение своим способностям, активности и проч. , вместо того чтобы использовать их на сценической площадке. И пусть сборы были по-прежнему хорошие, внешне все обстояло благополучно, но сердцевина была… пуста».
Прочтя эти горькие, горестные страницы, что можно сказать?.. Вот и поставлен интеллигентнейшим Владимиром Александровичем диагноз: с чего все началось…
Дело во вмешательстве невежественной и хамской в своем невежестве тупой и жестокой ВЛАСТИ в художественную жизнь театра, в попрании ею прав истинного художественного лидера.
Что артисты?.. Артисты -- дети. Другой вопрос, какие это дети. Но об этом раз и навсегда, исчерпывающе высказался Владимир Иванович Немирович-Данченко. Что с них возьмешь? Им играть надо, а не руководить, что они и делают во всем цивилизованном мире.
Но ВЛАСТЬ, именно власть создавала ту неестественную питательную среду, те условия, при которых у артистов появлялась жажда власти на театре, и они могли ее осуществить. Нужды нет, что лучшим из них лишь казалось, что думают они о театре, а не о себе. Нет. Они -- этим стремлением -- защищали лишь себя.
Да, все было в истории нашего театра! Величие. Блистательно подобранная и выученная труппа, великолепные актерские достижения, духовные, ансамблевые спектакли, служение общей гражданской идее. Но было и падение театра -- ЭТО ТОЖЕ БЫЛО, -- столь же оглушительное, как и его величие. О том, и о другом необходимо знать, если не историкам театра, хотя кому, как не им, то хотя бы тем, кто ныне в нем трудится, да и просто всем, кто театром интересуется. И знание это воспринять, как предостережение: вот что может случиться, если…
Потом, и в шестидесятых, и в семидесятых, у театра еще были возможности подняться, но… Артисты, вкусившие на театре власть, при помощи ВЛАСТИ (благо, она близко, на Печерске) сделали все возможное и невозможное, чтобы не допустить в театр художественных лидеров. При них не повластвуешь. Они хотели управлять сами. Через марионеток. И в начале девяностых довели театр до катастрофы: тридцать девять процентов загрузки зрительного зала, девять спектаклей в репертуаре и зияющие пропасти между поколениями. Семьдесят. Пятьдесят. Тридцать. А между ними пустота.
А Константин Павлович Хохлов?.. Он был режиссером милостью Божьей, практически создателем нашего театра, его совестью, душой и сердцем, его ангелом-хранителем. От него исходил свет. И все лучшее сегодня на театре -- от него.