Заслуженному артисту России Станиславу Садальскому 8 августа исполнилось 50 лет. Выглядит он значительно моложе, порой ведет себя, как невоспитанный пэтэушник, иногда шутит, как первоклассник-второгодник, и обижается на неадекватную реакцию окружающих с детсадовской непосредственностью. Странно, что Садальский родился под знаком Льва, -- он настолько противоречив и в нем так сильно борются два начала, что знак Близнецов, о котором я знаю не понаслышке, подходит ему больше.
Садальский -- артист, радиоведущий и журналист -- обожает, когда его называют «королем скандала», любит напоминать, что снимался в 86 кинофильмах, и ненавидит роль Кости Кирпича. Но в то же время в глубине души соглашается: возможно, ничего другого так ярко и не сыграл… На экране он раб своей внешности и практически всегда отрицательный персонаж. Но после культового «Место встречи изменить нельзя» снимается у Эльдара Рязанова в фильме «О бедном гусаре замолвите слово». Его герой ничем не напоминает смешного карманника Костю Сапрыкина -- на редкость красив, строен и драматичен.
Изучив досье артиста, я не обнаружила ни одного интервью, где бы он рассказывал о себе так подробно и откровенно, как читателям «Совершенно секретно».
-- Какую роль ты сам считаешь творческой удачей?
-- Моя любимая роль -- в фильме «На кого Бог пошлет», где я снялся с блистательной Ларисой Удовиченко. Вот ты говоришь «Место встречи… » -- культовый фильм… Я просто ненавижу эту картину. Вообще я мечтал о роли Шарапова. Но Станислав Говорухин сказал: «Мне нужен на эту роль комсомолец». Я показываю комсомольский билет… «Да нет, -- говорит он, -- человек с комсомольской, идейной внешностью». Так я стал Кирпичом.
Вообще с этой картиной много интересного связано. Сейчас вот братья Вайнеры с гордостью говорят всем: мы авторы «Места встречи… » А ведь они плевались от этой картины, уверяли, что она ужасная, а Высоцкий просто чудовищен. У них была своя кандидатура на роль Жеглова -- Сергей Шакуров. К чести Говорухина, он настоял на своем: только Высоцкий, и никто другой. Когда картину закончили, в ней значились другие титры -- я сам лично это видел, -- Вайнеры свое авторство скрывали. Но когда министр внутренних дел Щелоков посмотрел фильм и сказал: «Картина просто прекрасная, а Высоцкий -- гениален», Вайнеры мнение изменили и с удовольствием свое авторство признали.
-- Ты большой любитель покопаться в чужой личной жизни. Теперь давай подробнее поговорим о твоей.
-- Нет, для меня это закрытая тема. Я всегда привожу слова Александра Вертинского: «Актеры -- боги, а боги одиноки». Для меня и личная жизнь коллег-актеров под запретом. Про эстраду рассказываю -- это не артисты, а попса дешевая. Вообще смешно, когда артисты говорят с экрана, где, с кем, каким способом и сколько раз они спали, -- пусть читатели не думают, что я такой пошлый -- твое, между прочим, выражение. Я знаю только двух актрис, отказавшихся рассказывать в «Женском взгляде» Оксаны Пушкиной о своей личной жизни. Это Анастасия Вертинская и Лариса Удовиченко. И я счастлив, что дружен с этими несравненными, удивительными женщинами.
-- Но читателям интересен не только скандалист Садальский зрелого возраста, но и кто его родители, откуда родом.
-- Тоже не хотелось бы говорить… Недавно вернулся из Воронежа, где похоронил отца. Я с ним практически не жил -- он сдал нас с братом в интернат, когда мать умерла. Сильно меня избивал. Когда я рассказал об этом в интервью газете «Собеседник», он мне прислал письмо: «Стасик, что же ты меня опозорил на всю страну: я сильно избил тебя только один раз». Все остальные разы не сильно. Думаю, и мать умерла из-за того, что он ударил ее по голове. Отец ненавидел православие, я его оставил в церкви на ночь отпевать, похоронил на лучшем кладбище.
-- Так, может быть, острый дефицит любви с детства и сказался на твоем замечательном характере?
-- Не знаю. Говорят, все самые жуткие убийцы и насильники как раз в детстве и недополучили тепла. Не знаю, слава Богу, в моей жизни, и в детстве в том числе, встречались теплые, прекрасные люди. Так что насильник и убийца из меня не получился. До убийства меня не довели.
-- До убийства -- да. Но ты сам кого хочешь до самоубийства можешь довести. Все-таки поговорим о любви…
-- Говорят, в жизни каждого мужчины должно быть три женщины -- первая, единственная и последняя. Последней я пока еще не встретил.
Первая любовь -- это Воронеж, рыжая Алка. Мы играли в дочки-матери. Я был в третьем классе, она -- в пятом (в дальнейшем выяснилось, что по молодости Станислава Юрьевича всегда тянуло к женщинам старшего возраста -- сказывалось тяжелое детство без матери. -- Авт. ).
-- А что ты делал в Воронеже, если родился в Чувашии?
-- Там жили бабушка и дедушка. Туда переехали родители. Отец работал учителем физкультуры, мать преподавала географию. Дедушка был священником. Родители и мы с младшим братом жили в тринадцатиметровой комнате. Вообще во мне много кровей намешано: и чувашская, и польская, и украинская, и еврейская. Только русской нет. Но я считаю себя русским артистом. Бабушка, мать отца, была еврейкой, а ее сестра в 1917 году эмигрировала в Германию, служила у Канариса, в разведке.
-- И это несмотря на национальность?
-- У Гитлера были знаменитые слова: это нашей нации считать, кто еврей, а кто нет. Моя двоюродная бабушка, так получилось, много сделала на благо Германии. А брата мамы, Алексея, на войне убили немцы. Он дошел до Берлина. Так что в жизни все очень сложно.
В 1976 году моя немецкая бабушка, которой было уже семьдесят пять лет, нашла меня через Красный Крест. Позвонила и сказала: у меня через несколько минут самолет на Москву. Я решил, что это шутка. Потом мы встретились. Очень рад, что с ней познакомился. Но зато я стал невыездным. Меня пригласили сниматься в американском фильме «Петр Великий». Наталья Андрейченко там на съемках познакомилась со своим великим мужем Максимилианом Шеллом, а мне и Рите Тереховой не дали характеристики. Я нигде официально не работал и не был членом Союза кинематографистов, мне некому было писать характеристику. Рита Терехова залепила пощечину самому Филиппу Тимофеевичу Ермашу, председателю Госкино СССР. Он к ней приставал, а она говорит: «Я так не могу, хоть чуть-чуть бы нравился».
После приезда бабушки началась фантастическая жизнь. Пошли посылки с баночным пивом, виски, жвачка. Мы с ней ходили в лучшие ночные рестораны Москвы, друзья меня обожали. Зато за связь с иностранцами -- это с семидесятипятилетней двоюродной бабушкой! -- меня даже убрали из титров фильма Саши Татарского «Падал прошлогодний снег». Я его озвучивал, а фамилии моей там нет. На меня писали анонимки. В общем, бред.
-- Очень интересно. Но мы отвлеклись от темы: первая и единственная…
-- Ладно, расскажу о женщине, которая научила меня искусству любви. Правда, никаких имен -- терпеть не могу, когда мужчины хвастаются своими любовными похождениями.
Она была очень известной актрисой -- пять раз лауреат Сталинской премии. Ей было шестьдесят пять лет, мне -- семнадцать. Я работал токарем на Ярославском моторном заводе.
-- И как же тебя эта лауреатка нашла?
-- После школы я сбежал в Москву -- очень хотелось стать артистом. Играл в интернате в пионерском театре «Орленок». Как это водится, поступал во все театральные вузы. Не приняли, сказали, что таких артистов не бывает, так как у меня неправильный прикус. Я поехал в Ярославль, на родину первого русского театра. Ну, думаю, вот тут-то меня увидят и скажут: «Кто это к нам приехал?» И тут же возьмут в театр. Но попал я на завод. Стал со своим прикусом разнорабочим. Всегда перевыполнял норму, особенно когда перешел в токари. Меня предупредили, что если буду и дальше перевыполнять, то меня побьют материально -- для рабочих перевыполнение нормы не выгодно. С гордостью носил значок «Ударник коммунистического труда». Ох, вообще люблю награды и сейчас стал понимать позднего Брежнева с его страстью к орденам.
-- Не отвлекайся, пожалуйста, от основной темы.
-- Да, во Дворце моторостроителей состоялся творческий вечер Актрисы. Она продемонстрировала зрителям сцену из картины, которую привезла с собой. Играла она там члена правительства.
-- А картина так и называется -- «Член правительства». В главной роли -- народная артистка СССР Вера Марецкая, пять раз лауреат Сталинской премии.
-- Ну, что с тобой сделаешь (смеется). Потом говорит: «Хочу вам показать, что такое кинопробы, когда нужно объясниться в любви и целоваться с незнакомым человеком. Прошу на сцену молодого человека, выше меня ростом». Вышел я. Она обняла меня, стала объясняться в любви. Я весь задрожал, все затрепетало, говорю: «Вера Петровна, когда мы могли бы с вами встретиться?» Она отвечает: «Приходи ко мне за кулисы». Я пришел, мы выпили коньячку, познакомились. Я рассказал, что хочу стать артистом, но меня не принимают. Вера Петровна предложила помощь.
Потом я приехал в Москву, пошел к ней в театр на спектакль «Бунт женщин». После спектакля иду к служебному входу, ночевать мне негде. Она проходит мимо -- я ее окликнул… Когда у нас все это случилось, я говорю: «А вдруг вы родите? «Пускай тебя это не волнует», -- сказала великая Актриса.
Когда я работал в «Современнике», как-то получил конверт с деньгами и записку: «Возьми в Елисеевском заказ на мое имя и приходи ко мне проститься». Она уже была очень больна -- рак, от прежней красоты ничего не осталось. Но вечер прощания был удивительным: я ее смешил, и она искренне смеялась.
-- Насколько я знаю, в Финляндии у тебя есть дочь, и во времена «Современника» она уже существовала.
-- Свою дочь я видел всего два раза. Видимо, гены. Как я был брошенным, так и дочь выросла без отца. Ее зовут Пирио. Сейчас ей уже тридцать лет. Ее мать, финка, была на пятнадцать лет меня старше. Мы познакомились в Театре имени Ермоловой на спектакле «Бал воров». Возникла жуткая страсть. Мне было двадцать лет.
-- Она говорила по-русски?
-- Очень плохо, практически никак. Меня это подкупило, поэтому у нас и возникла любовь. Это был вялотекущий роман… Моя дочь оканчивала колледж, и я собирался в Финляндию. Немецкая бабушка подарила мне старинные серьги с платиной, чтобы я, в свою очередь, передал их своим детям. Денег у меня на поездку не было. Я решил продать серьги и купить советские золотые украшения (помнил, что советское -- самое лучшее), к тому же появлялись деньги на билеты и подарки. Познакомился в ресторане гостиницы «Интурист» с женщиной, которая захотела эти серьги у меня купить. Помню, дома успел только дважды выйти в кухню поставить и выключить чайник. Потом отрубился -- клофелин. Серьги исчезли вместе с «покупательницей». Мне стало очень неудобно, в Финляндию я не поехал и с тех пор ни с дочерью, ни с ее матерью не общаюсь. Конечно, они на меня обиделись.
-- Как интервьюер подготовленный, я знаю и о романе с еще одной великой актрисой -- Людмилой Целиковской.
-- Как говорил один известный киногерой: «Заметьте, не я это первым предложил». Так вот, мой друг Борис Вольнов познакомил меня с известным режиссером Владимиром Мотылем. Он провел несколько проб, сказал, что если будет кто-нибудь лучше меня, его и возьмут. Но я оказался лучшим. Вообще считаю, что «Лес», где я снялся вместе с Целиковской, -- это первая моя серьезная работа в кино. Хотя так говорить нельзя, ведь еще в 1970 году, будучи студентом-первокурсником, я снялся в фильме «Город первой любви». На мои съемки было получено разрешение от самой Екатерины Фурцевой -- министра культуры: первокурсникам ГИТИСа сниматься строго-настрого запрещали.
Именно Людмиле Васильевне принадлежат слова: «Давно не называли б…, теряю популярность». И еще она говорила, что любовники были у нее на все буквы алфавита. Я спрашиваю: «И на букву «е»?» «Вот на эту букву было пять штук». Тем не менее она была светлой, чистой личностью и всегда встречалась с одним человеком, которого в тот момент любила.
… Помню, ночью во время съемок мы сидели, пили португальское «порто», которым в то время была завалена Москва. По сценарию я был влюблен в ее племянницу Ксюшу, а она -- в меня. Прошу так и написать -- по фильму. Что было в жизни, я все-таки говорить не буду…
Так вот, я стал репетировать сцену, как лезу по карнизу к этой самой Ксюше. Я сорвался, лежал весь в крови, ко мне никто не подходил, и я отчетливо слышал, как говорили: «Он долго не проживет». Я смог только прошептать: «Позовите Люсю». Она пришла и услышала, что меня на «скорой» собираются везти в Суханово, в местную больницу: «Лес» снимали в особняке, который принадлежал внучке Суворова. Такого мата я не слышал даже от грузчиков. Люся Целиковская кричала, чтобы меня везли в Москву, в Институт Склифосовского. По дороге она держала мою голову, успокаивала. Были подняты все лучшие врачи. Так что она в полном смысле слова спасла мне жизнь. И если бы не Люся, не знаю, как сложилась бы и моя творческая жизнь, возможно, после травм я был бы профнепригоден. Я ей очень благодарен.
-- А правда ли, что ты резал вены из-за актрисы театра «Современник» Лилии Толмачевой?
-- Все! Больше о личной жизни говорить не буду!
-- Все-таки дурной у вас, Станислав Юрьевич, характер. Уж не он ли виной тому, что творческая, в частности театральная, жизнь не слишком сложилась?
-- Я уверен: если человек однажды соврет, то вранье его затянет. Поэтому у нас и хороших артистов нет.
-- Что значит -- вранье? А твоя манера говорить гадости -- это что, демонстрация правдивости характера? Ведь так теряются друзья, приятели, а число врагов только увеличивается. Это что, потребность?
-- Не знаю. Видимо, это форма защиты. Когда дерутся, я стараюсь напасть, чтобы не ударили.
-- А кто нападает?
-- Не могу объяснить. С возрастом никто не меняется: молодой дурак -- старый дурак, молодой пошляк -- старый пошляк.
-- Последствия трудного детства?
-- При чем тут трудное детство? Мне везло на людей, вот наш завуч Александра Павловна Шевцова, когда я учился, все годы посылала мне по шестьдесят рублей -- а до этого я на заводе получал по пятьдесят -- и вообще заменила мне мать.
-- Хорошо, но ролей и в кино, и на телевидении было бы больше, если бы не капризы и требования супервысоких гонораров?
-- Актерская профессия -- одна из немногих, где деньгам придают мало значения. Я мог бы сниматься бесплатно. Но в то же время стараюсь не опускать планку. Вот и получается, что я называю такую сумму гонорара, что мне сразу отказывают.
-- Жалеешь о чем-то, подводя итоги к дате?
-- Нет. Как есть, так и есть. А о возрасте все врут календари. И думать уже ни о чем не хочется.
-- А все-таки ты больше артист, газетный журналист или радиоведущий?
-- Конечно, артист. Михаил Чехов прекрасно сказал: странные люди эти артисты, да и люди ли они вообще? Сколько раз за собой замечаю -- играю. Вот своих слез нет, а на экране могу слезами залиться. И вообще я все время себя контролирую.
-- А вот говорят…
-- Я не хочу слушать, что говорят. У Сальвадора Дали есть прекрасные слова: самая моя большая мечта, чтобы обо мне говорили в крайнем случае хорошее. На этом закончим.