В этом году легендарный футболист и тренер отпраздновал свое 75-летие
Уже одного завоеванного им звания олимпийского чемпиона хватило бы, чтобы его фамилия навсегда вошла в мировую футбольную летопись. Однако титулов и наград у Никиты Симоняна, которому в октябре нынешнего года исполнилось 75 лет, столько, что только один их перечень поражает. Выдающемуся футболисту и великому тренеру выпало счастье быть знакомым, дружить или выходить на поле с такими всемирно признанными игроками, как англичанин Бобби Чарльтон, бразильцы Пеле и Гарринча, немец Франц Беккенбауэр, венгр Ференц Пушкаш, украинец Валерий Лобановский. Особые страницы в его биографии связаны с великим Всеволодом Бобровым, неповторимым Григорием Федотовым, легендарным Эдуардом Стрельцовым, лучшим вратарем мира двадцатого века Львом Яшиным. Дружбой с ним всегда дорожили народные артисты СССР Рубен Симонов, Игорь Ильинский, Леонид Утесов, Михаил Яншин, Николай Озеров, Евгений Светланов, Армен Джигарханян… Недавно Симонян побывал в Киеве — приехал поздравить с юбилеем знаменитого киевского динамовца Юрия Войнова.
— Не приехать на юбилей к Юрию Войнову я просто не мог. И даже не потому, что он дважды побывал у меня на торжествах. Я ценю его и как игрока, и как человека. Да и Киев для меня не чужой город. Здесь много моих друзей, которых я всегда рад увидеть, — Андрей Биба, Женя Рудаков, Володя Трошкин, Борис Воскресенский, Женя Котельников. Да разве всех перечислишь? Хорошие у меня отношения и с братьями Суркис. Поверьте, я всегда чувствую себя в Украине своим. Тем более что моя жена родилась во Львове, а потом жила в Киеве. Если не ошибаюсь, на Воздухофлотском проспекте. Помню, был у них частный дом, сад во дворе…
— Получается, что в Киеве вы не только забивали голы в ворота нашего «Динамо», но еще и ухитрились свою суженую там найти и «от нас» увести…
— Что поделаешь, проспали ваши кавалеры. А если серьезно, то с Людмилой Григорьевной я познакомился в Москве, куда она переехала, выйдя замуж за москвича. Но так уж получилось, что через некоторое время она стала моей супругой, хотя фамилия у нее до сих пор Новикова. Когда ее спрашивают, почему она не перешла на фамилию мужа, Людмила скромно отвечает, что не хотела, мол, «светиться». Но если жена поднимает телефонную трубку, то представляется не иначе, как… Люда Симонян. К слову, ее отец поначалу был категорически против зятя-футболиста, считая, что мы — народ разгульный и развратный. Но посидели мы с Григорием Евстафьевичем при первой встрече часок-другой за ужином, и он меня признал.
— А правда, что Никитой вы стали не с самого рождения?
— Да, родители в честь дедушки нарекли меня по-иному — Мкртыч. Но во дворе, где я пропадал до позднего вечера, играя в футбол, меня называли Микитой или Микишкой: в разгар борьбы на поле ребятам трудно было выговаривать сложное имя. «Почему меня так неудачно назвали?» — спрашивал я тогда у отца. «У тебя красивое имя, — отвечал он, — Мкртыч — значит креститель». Тем не менее мое детское прозвище стало моим именем.
Семья Симонян по довоенным меркам была небольшая: отец, мать, ее сестра Нина и Никита. На долю отца выпало немало лишений. Родился он в западной Армении, пережил ужасы геноцида, жил в центре России, в Армавире (там и родился Никита). В 30-е годы перебрался в Сухуми, где работал чувячником, шил удобную и дешевую обувь — чувяки. Этим ремеслом и кормил свою семью.
— Никита Павлович, как получилось, что в семье армянского сапожника, на дух не переносившего футбол, вырос сын-футболист?
— Я этого, честно говоря, и по сей день не могу понять. Наверное, это так же необъяснимо, как и рождение будущего художника или музыканта в семье крестьянина. Выходит, есть на свете что-то сильнее родительских генов. Ведь мой отец был абсолютно равнодушен к футболу и настаивал на том, чтобы я пошел по его стопам. Тем более что его младший брат — Ангин, что в переводе с армянского означает «бесценный», тоже владел искусством сапожного дела. Именно Ангин спустя годы помогал набивать — нет, не шипы, а продольные планочки на подошвы моих бутс. Уже в 15 лет у меня были белые бутсы, правда, на два размера больше. И я в них играл. А что было делать?
— И где же проходили ваши первые футбольные баталии?
— В детстве мы организовывали матчи улица против улицы, район против района. А однажды нам несказанно повезло. В местечке Гульрипши, что в 12 километрах от Сухуми, ребята нашли потрясающую площадку, настоящее футбольное поле. И практически каждый день, набиваясь в тамбур вагона, мы уговаривали проводников поездов подвозить нас. Нередко приходилось ездить и в товарных составах. Главное было добраться до поля. О доме мы вспоминали, когда уже доигрывались до полного изнеможения. Обратно в Сухуми шли пешком. Электричек-то тогда не было, питались фруктами с садов. После возвращения я, как правило, получал нагоняй от отца. А он был строгим человеком: «Я не напасусь на тебя обуви. Бросишь ты, наконец, эту хулиганскую игру или нет?» Лишь спустя много лет, когда я уже играл в Москве, отец почувствовал настоящую гордость за меня. Он приехал в столицу и попал на заполненный до отказа стадион «Динамо», где в матче против сборной Чехословакии я играл за «Спартак». Мы выиграли — 2:0, и оба гола удалось забить мне. И когда с трибун доносилось: «Давай, Никита!» — он не сразу-то и поверил, что эти возгласы адресованы его сыну.
— Однако в юные годы футбол был не единственной вашей страстью…
— Я серьезно увлекался музыкой, играл в духовом оркестре. Сначала был второй трубой, а потом и первой. Помню, мы шагали во главе школьной колонны на демонстрациях, выступали со своими друзьями-музыкантами на школьных вечерах. Разве можно забыть «Амурские волны», «Брызги шампанского», фокстроты? Бывало, играли мы и по печальным поводам — на похоронах. А еще ходили в кино. Любимый фильм был, конечно, «Вратарь». Мы с приятелями смотрели его бессчетное количество раз. Эта картина была тогда единственной, посвященной футболу. Несмотря на всю очевидную несуразность и нелепость в чисто футбольном плане, фильм этот заставлял при каждом просмотре сопереживать его героям еще и еще раз, крепче любить сам футбол. Но ни кино, ни музыка или театр, ставшие моей страстью, так и не перебили увлечения футболом.
— Многое у вас, наверное, осталось в памяти и от военных лет, ведь когда фашистская Германия напала на СССР, вам было почти 15…
— Война застала нашу семью в Сухуми. И сейчас порой стоят перед глазами бомбежки, подбитые танкеры, бомбоубежища, погибшие родные и близкие. Во время одной из бомбежек был тяжело ранен и мой отец. К счастью, он выжил. Но даже то тяжелое время не могло отнять у нас тяги к играм, к компаниям, к общению. Именно в годы войны я начал тренироваться под руководством своего первого наставника — Шота Ламинадзе. Именно он разглядел во мне будущего нападающего. Тренер не стеснял нас обязательной программой, он подчеркивал индивидуальность каждого, давал возможность проявить себя…
— Известность пришла к вам в московском «Спартаке» и сборной Советского Союза, но ведь первой вашей командой, если не ошибаюсь, были скромные «Крылья Советов»…
— В свою первую команду мастеров я попал в 1946 году. А приглянулся я москвичам, видимо, несколько ранее. В конце 1945 года в Сухуми вместе со взрослой командой «Крылья Советов» приехали и юноши, завоевавшие в тот год звание чемпионов Москвы. А мы возьми и обыграй их дважды, причем все голы в ворота гостей из столицы удалось забить мне. Так я оказался в Москве, где три года жил на квартире у тренера «крылышек» Владимира Горохова. Желание проявить себя было настолько большим, что сундук в темном чулане, на котором я спал, казался мне пуховой периной.
Так уж случилось, что первый матч чемпионата страны Никите Симоняну предстояло сыграть в родном Сухуми против команды минского «Динамо». С этой игрой связано событие, едва не ставшее трагедией для семьи Симонян. Когда Никита прибыл в Сухуми, выяснилось, что в их доме был обыск. Более того, арестовали его отца. Причина ареста оказалась напрямую связанной с футболом. Власти Грузии, чтобы надавить на молодого талантливого форварда, пытались через арест отца уговорить Никиту перейти из московской команды в тбилисское «Динамо». Причем шантаж был организован на очень высоком уровне. Но никакие угрозы не помогли — Никита остался в «Крыльях Советов».
— А однажды вы даже посмели перечить сыну вождя народов — Василию Сталину…
— В те годы Василий Иосифович командовал военно-воздушными силами Московского военного округа. Во многом благодаря этому футболисты популярной в то время команды ВВС жили лучше, чем все остальные. Это касалось и престижных офицерских званий, и бытовых условий, и зарплаты, и даже пенсии за выслугу лет. И вот однажды, когда я уже забивал голы в «Спартаке», меня пригласили к нему на прием, где Сталин-младший высказал свое желание забрать меня в свою команду: «Я поклялся прахом своей матери, что ты будешь в моей команде. Сам понимаешь, клятв часто не даю, так что жду ответа». От таких слов мне стало, честно говоря, не по себе, но я хоть и с трудом, а все-таки произнес: «Хочу остаться в «Спартаке». И Василий Иосифович отступил.
— Безусловно, пиком вашей карьеры стала победа в составе сборной СССР на Олимпийских играх 1956 года. Но золотой медали могло у вас и не сохраниться, ведь, насколько известно, вы хотели подарить ее своему партнеру по команде Эдуарду Стрельцову.
— Дело в том, что во всех матчах на Олимпиаде до финального поединка с югославами в центре нападения нашей команды играл как раз Эдик. Однако в финале на поле вышел я. А поскольку по существовавшим в те годы правилам золотые медали вручались лишь тем, кто участвовал в финале, то Стрельцов, как и несколько других игроков сборной, остался без награды. И я посчитал, что будет несправедливо, если такой великий мастер, как Стрельцов, вернется домой ни с чем. Первый раз я хотел отдать ему свою медаль еще в олимпийской деревне, затем — на палубе корабля, на котором мы плыли из Австралии. Но каждый раз получал категорический отказ: «Никита, тебе уже 30 лет, а мне всего 19. Мои медали еще впереди». К сожалению, этому великому футболисту и прекрасному человеку выпала трагическая судьба, ему так и не суждено было получить медаль ни на чемпионатах мира и Европы, ни на Олимпиадах…
— Никита Павлович, вы вошли в историю, как игрок, забивший в составе московского «Спартака» больше всех голов в чемпионатах Советского Союза. Какой из них вам особенно дорог?
— Трудно сказать… Помню, в одном из матчей с лету вогнал мяч в «девятку» итальянской «Фиорентине». После чего, слышал, итальянцы предлагали за меня баснословные по тем временам деньги. Сомневаюсь, что этот гол заснят на пленку, но другой, тот, который разорвал после моего удара сетку ворот в поединке с «Зенитом», показывают в хронике и сейчас. А вообще, мне дорог каждый мяч, который пусть медленно, «ползком», но все-таки пересек линию ворот.
За ним навсегда осталась слава игрока стремительного, обладающего отличной техникой, тонким позиционным чутьем, владеющего прицельными ударами с обеих ног. Ему были свойственны хитроумный финт, скоростной дриблинг, умелая обводка, отличная игра в стенку, хлесткий удар. В составе московского «Спартака» Никита Симонян четырежды становился чемпионом СССР, дважды — обладателем Кубка СССР, два раза завоевывал серебряные и бронзовые медали. Он трижды выигрывал спор бомбардиров чемпионатов СССР (1949 год — 26 голов, 1950-й — 34 гола, 1953-й — 14 голов) и стал рекордсменом своей команды по количеству голов, забитых в первенствах Союза. За сборную СССР, капитаном которой Никита Симонян был на чемпионате мира 1958 года в Швеции, он провел 23 матча, забил 12 голов. К тому же в советском футболе лишь двоим — Никите Симоняну и Николаю Гуляеву — удавалось побеждать в одном сезоне в чемпионате и Кубке страны — как игроку и как тренеру.
— Карьеру футболиста вы закончили в возрасте Христа. Однако впоследствии вам удалось добиться громких успехов и на тренерском поприще. Легко ли дался переход на новую стезю?
— Действительно, бутсы на гвоздь я повесил в 33 года… в Колумбии, когда «Спартак» совершал турне по Латинской Америке. Не знаю, может быть, поспешил, может, стоило поиграть еще сезон-другой… Скорость, правда, уже была не такой, как в 25, но повода зачислять себя в разряд тихоходов я не давал, а на футбольный интеллект в таком возрасте просто грех жаловаться. И все-таки я решил не рисковать, следуя одному из своих главных жизненных принципов: уйти самому, не дожидаясь, пока тебя об этом попросят. Я не строил никаких планов на будущее, не задумывался, чем стану заниматься дальше. Но по рекомендации легенды советского футбола Николая Петровича Старостина я после некоторых раздумий решил все же ступить на тренерскую стезю. Первой моей командой стал родной «Спартак», с небольшим перерывом я возглавлял его 11 лет. Хотя поначалу, признаюсь, в новом для меня амплуа было ой как нелегко.
За время работы в «Спартаке» Никита Симонян, отличавшийся высокой требовательностью, продуманностью тактических замыслов и взвешенностью решений создал высококлассную команду. Под его руководством спартаковцы дважды становились чемпионами СССР, трижды — обладателями Кубка СССР, дважды — серебряными и столько же — бронзовыми призерами чемпионата Советского Союза.
— Не остались вы в долгу и перед родным армянским народом. Ведь именно под вашим руководством ереванский «Арарат» в 1973 году завоевал Кубок страны и стал чемпионом Советского Союза.
— Надо сказать, что к тому времени у армянского футбола сложились свои традиции, хоть и не такие богатые, как, например, в Грузии или Украине, где было воспитано немало талантов. В ту пору «Арарат» собрал под своим крылом целый ряд замечательных игроков. Под руководством моих предшественников Артема Фальяна и Александра Пономарева команда наливалась силой. И в итоге мы «выстрелили». Первой нашей вершиной стало завоевание Кубка СССР, когда в финале в драматичной борьбе на Центральном стадионе имени Ленина в Москве мы победили звездную команду киевского «Динамо». Но кубок кубком, а на волне успеха нам хотелось выиграть еще и «золото» чемпионата. В Армении за продвижением «Арарата» по турнирной таблице с надеждой наблюдал тогда стар и млад. Эта энергия, по-видимому, передалась тренерам и футболистам, и мы за тур до окончания чемпионата завоевали первое место в чемпионате СССР. Однако, как говорится, не долго музыка играла… В следующем году команда завоевала лишь пятое место, и это было расценено руководством республики как провал. Я принял решение уйти.
— Но ведь однажды вам все же пришлось оставить тренерское кресло сборной СССР не по своей воле…
— Тренер в душе всегда должен быть готов к тому, что рано или поздно ему придется написать заявление об уходе. Ничего не поделаешь — такая профессия. Впрочем, в 1979 году я так и не понял, чем руководствовался наш спортивный министр, когда не дал мне довести до конца отборочный цикл европейского чемпионата. Ведь в предпоследнем матче в Греции сборную СССР устраивала ничья. Но накануне поездки в приказном порядке был освобожден от работы весь наш штаб, и Бескову предложили создать новый. Заметно изменил Константин Иванович и основной состав, разумеется, полагаясь на свой тренерский вкус. Однако наши проиграли — 0:1 и лишили себя шансов на поездку на финальный турнир в Италию. Так с кого же спросить за поражение? С меня, которого сняли с работы до окончания соревнований, никак нельзя. С Бескова? Так его только перед ключевым матчем назначили на должность старшего тренера. Вот такие уродливые решения в отношении сборной принимались наверху дилетантами, и это было характерно для советского времени. Они ранили специалистов в самое сердце.
— Насколько мне известно, вы даже пострадали как-то из-за легкомысленности одного из своих подопечных.
— Эта неприятная история произошла в 1965 году, когда игрок моей команды Юрий Севидов, будучи в нетрезвом состоянии, сел за руль автомобиля и совершил наезд на известного академика Рябчикова, занимавшегося разработкой топлива для космических кораблей. Трагедия эта вызвала в стране бурю негодования, особенно со стороны партийных органов. И тренерский штаб «Спартака» вынужден был подать в отставку. Потрясение было еще то. Написали заявления, и в тот же вечер я и мои помощники Анатолий Исаев, Сергей Сальников и Николай Тищенко решили с горя выпить рюмку-другую. А за соседним столиком, и надо же такому случиться, оказался Юрий Гагарин. Зная по себе, как порой надоедает внимание болельщиков, когда хочется просто посидеть и поговорить, мы решили Юрия Алексеевича не тревожить. Но наш «скромняга» Исаев вспомнил, что, когда ярославский «Шинник», в котором Толя заканчивал свою карьеру, вышел в высшую лигу, одно из поздравлений команде поступило от родившейся в тех краях первой женщины-космонавта Валентины Терешковой и Юрия Гагарина. Наш друг отправился к соседнему столу. Через пару минут мы уже сидели рядом с Гагариным. Юрий Алексеевич оказался очень интересным собеседником, а главное — простым, земным человеком.
— В чемпионате СССР 1950 года вы за один сезон забили 34 гола. После этого долгих 35 лет никто не мог побить ваш рекорд. И только в 1985 году форвард днепропетровского «Днепра» Олег Протасов превзошел ваше достижение на один мяч. Причем, если верить словам многих авторитетных спортсменов и любителей футбола, ваш рекорд был побит при весьма сомнительных обстоятельствах…
— Как известно, ничто не вечно под луной. Рекорды для того и устанавливаются, чтобы их со временем бить. Я прекрасно отношусь к Олегу Протасову. Он замечательный футболист. И не мне судить, как он забивал голы в том сезоне. Об этом лучше спросить у самого Олега. Хотя, если откровенно, то определенные сомнения были и у меня, ведь в последних восьми-десяти турах Протасов начал повышать свои показатели просто с сумасшедшей скоростью. Помню, когда до конца чемпионата еще оставалось достаточное количество матчей, к нам в отдел сборных команд СССР в федерации футбола зашел тогдашний тренер «Днепра» Владимир Емец. И наш администратор Борис Кулачков говорит ему: «Ну как же так, Владимир Александрович, тянете Олега за уши, а ведь Никита Павлович забивал честно». После чего остроумный Емец, сделав паузу, бросил: «А Стаханов?.. » Все засмеялись, и стало ясно, что в стране будет новый рекордсмен.
— Вы много лет рука об руку работали с Валерием Лобановским. Вместе были в тренерском штабе сборной СССР на чемпионатах мира 1986 и 1990 годов, вместе принимали поздравления после завоевания нашей командой серебряных медалей на европейском первенстве 1988 года. О профессиональных качествах Валерия Васильевича уже немало сказано, а вот какой он человек?
— Я мог бы долго рассказывать о Лобановском не только потому, что он мой друг, а прежде всего потому, что Валерий Васильевич — выдающийся тренер и замечательный человек. Я не льстец, но могу сказать о Васильиче только хорошие слова. Вот и в этот приезд в Киев я побывал у него дома. Несмотря на то, что Валерий Васильевич не совсем здоров, мы проговорили часа полтора, вспомнили былое. Он даже предложил встретиться нашему тренерскому штабу еще по сборной СССР — он, я, Юрий Морозов и Сергей Мосягин. Я, безусловно, поддержал его идею, поскольку Лобановский как-то правильно сказал, что аналогов этому штабу уже не будет. А какой он человек? Лобановский не зациклен на одном футболе, он — интеллектуал, очень начитан. С ним можно говорить на разные темы — о литературе, политике, архитектуре. И всегда будет интересно. У него колоссальное психологическое влияние на игроков. Лобановский никогда не повышал голос, не оскорблял ребят, хотя требовал от них по максимуму. К тому же он абсолютно не злопамятен. Верит в приметы и в Бога. Всегда последним заходил в командный автобус. И далеко не все знают, что, когда руководимые им сборная СССР или киевское «Динамо» играли в Москве, его супруга Аделаида Панкратьевна не раз ездила в святое место — подмосковный Загорск и ставила там в церкви свечу. Хотя могла, казалось бы, сделать это в ближайшем храме.
— Никита Павлович, вы производите впечатление мягкого человека, а ведь это качество помешало в карьере не одному тренеру. Или это кажущаяся мягкость?
— Вы знаете, к мягким людям я себя не отношу. Я человек демократичный, уважающий достоинство других людей и потому никогда не позволял себе унизить кого-то, в том числе и игроков. Но требовательность, когда вынуждала обстановка, проявлял неизменно. И футболисты, конечно же, не сразу, а спустя какое-то время, начинали понимать, что я не мог поступить иначе. Так же, как мой отец, когда строго наказывал меня за, казалось бы, безобидные шалости. Лишь много лет спустя я осознал, что он правильно воспитывал меня, за что я ему чрезвычайно благодарен…
— В вашей богатой коллекции кроме спортивных немало и государственных наград. А какой из них вы дорожите больше всего?
— В прошлом году в связи с 65-летием «Спартака» Президент России Владимир Путин подписал указ о награждении двух бывших хоккеистов-спартаковцев Бориса Майорова и Вячеслава Старшинова, а также меня орденом «За заслуги перед Отечеством III степени». Чтобы вручить нам награды, Владимир Владимирович прибыл из Сочи в Москву. Однако в кабинет Президента я так и не попал, поскольку в эти дни вместе с юношеской сборной страны находился на чемпионате Европы в Израиле. Правда, позже мне награду все же вручили — в Кремлевском дворце.
Конечно, государственные награды очень ценны. Но моему футбольному сердцу особо дорог орден ФИФА, которым я был награжден 4 августа прошлого года в Цюрихе. В присутствии президентов почти всех национальных федераций мира эту высокую награду вручали десятерым. Я до сих пор не знаю, случайно или нет, но президент ФИФА Йозеф Блаттер пригласил меня на сцену девятым, а ведь под этим номером я много лет выходил на футбольное поле. Очень трогательный момент в моей жизни. Помню, первыми меня тогда поздравили легендарные в прошлом игроки Джачинто Факетти и Мишель Платини и, естественно, все президенты федераций футбола стран постсоветского пространства. В том числе и Григорий Суркис.
— Вам 75, но вы по-прежнему в строю, каждый день на рабочем месте…
— В любой момент в Российском футбольном союзе, вице-президентом которого я являюсь, мне могут сказать спасибо: пора, мол, дать дорогу молодым. Я не боюсь этого. Пока буду востребован, буду работать. Где бы ни было. Я ведь возглавляю благотворительный международный фонд «Футбол — детям». Мы проводим много турниров, помогаем детям-чернобыльцам, сиротам, инвалидам. Вы не поверите, но в год я лишь два-три воскресных дня провожу дома — то поездки, то юбилеи, то матчи…
— Уже легендой обросла ваша любовь к искусству…
— Вы знаете, игра актеров сродни нашему ремеслу. Между театром и футболом много общего. В те годы, когда я выходил на футбольное поле, многие артисты были болельщиками московского «Спартака». Частенько Игорь Ильинский, Евгений и Рубен Симоновы, Евгений Весник и другие актеры заходили перед матчем к нам в раздевалку. Стоя в стороне и стараясь не упустить ни одной детали, они внимательно наблюдали за тем, как мы настраиваемся на игру. «Поразительно, но примерно так же мы готовимся к выходу на сцену», — говорили они.
В театре я каждый раз открываю для себя что-то новое. Я, например, и подумать не мог, что известный артист эстрады Ефим Шифрин к тому же еще и прекрасный драматический актер. Посмотрев недавно спектакль «Слухи», в котором у него серьезная роль, я был просто потрясен игрой Ефима. Не один год я дружу и с замечательным актером Арменом Джигарханяном, мы много общаемся, часто бываем друг у друга дома. К слову, когда он играл в театре имени Маяковского, мы с супругой не пропустили ни одного спектакля с его участием.
А еще моя слабость — опера, балет и симфонические концерты. Это и неудивительно. Ведь когда наблюдаешь за виртуозностью таких гениев, как как Евгений Светланов, получаешь колоссальное удовольствие. Я просто боготворю этого дирижера и счастлив, что много лет знаком с ним. А вообще, мне просто, наверное, везло в жизни на хороших людей. Мир держится именно на них — на тех, кто честен по отношению ко всем окружающим. Я в этом глубоко убежден…