Вспоминает участник боевых действий в горячих точках бывший бортинженер ВВС Алимурза Моргоев
71 год назад, в 1930 году постановлением ЦИК СССР был учрежден орден Красной Звезды. Им награждались, как правило, военнослужащие, совершившие боевые подвиги. Больше всего бойцов и офицеров было удостоено высокой награды, разумеется, в годы Великой Отечественной. Но в нашей стране и в мирное время всегда было место подвигу. Свою «звездочку» мой собеседник -- бывший военный бортинженер и мастер парашютного спорта подполковник в отставке Алимурза Моргоев -- получил за полеты в далекую Африку, где советские и кубинские воины выполняли интернациональный долг.
-- Никогда не забуду день 29 апреля 1987 года, -- рассказывает Алимурза Борисович. -- Аэродром, над которым нас подбили, находился в районе боевых действий между войсками Анголы и ЮАР. Мы приняли на борт военно-транспортного самолета Ан-12 большую группу кубинских и ангольских военных, успели по «спирали» набрать 3 тысячи 900 метров -- вдруг радист закричал: «Кажется, полетело!.. » Не успел он закончить фразу, как рвануло. Самолет резко бросило в сторону, но командир каким-то чудом его выровнял. Почти все кубинцы и ангольцы, разместившиеся по правому борту, погибли -- обшивку пронзили сотни осколков ракеты, которая разорвалась, не долетев до двигателя какой-то метр. Тем, кто сидел посредине и по противоположному борту, повезло больше -- несколько человек ранило, остальные отделались испугом. Нашего борттехника, находившегося в этом же отсеке, не зацепило, но от увиденного он едва не потерял сознание… Я выключил начавший барахлить двигатель, получил приказ командира экипажа осмотреть повреждения в грузовой кабине и только тогда ощутил резкую боль в голове и спине. В момент взрыва я разбил об панель приборов лицо, а небольшой осколок вонзился мне в спину и торчал там до самой посадки. Серьезно досталось и радисту: кусочком раскаленного металла ему порвало плечо. Однако на этом наши беды не закончились. За 20 минут до посадки в Луанде начал давать сбои второй двигатель, пришлось выключить и его. Садились на двух работающих на одном крыле моторах. Многолетняя история самолетов Ан помнит всего пять подобных случаев.
Правда, после этого все снова закурили. А ведь три месяца назад всем экипажем дружно бросили. Дело в том, что наш командир не курил и не позволял это делать в воздухе другим. Да и с сигаретами было туго… Но курение -- ерунда по сравнению с тем, что случилось дома. Каким-то образом весть о том, что нас якобы сбили, долетела в Союз. А моя жена Таня была беременна, на 9-м месяце. 3 мая она получила сообщение, а пятого, на 20 суток раньше положенного срока, родила младшего сына. Только спустя несколько дней жена узнала, что я жив. Можно представить ее состояние… Но с сыном, к счастью, все в порядке. И вообще, несмотря ни на что, живем душа в душу. Вот недавно переехали в собственную двухкомнатную квартиру. Представляете, только сейчас, на пенсии, мы наконец-то получили не гарнизонное жилье и не общежитие, а свое семейное гнездышко. Какое это счастье!
-- Вернемся в Анголу.
-- Много там всякого бывало… На разгрузку 10 тонн продовольствия, боеприпасов или топлива нам обычно отводилось не более получаса. Войска противника дислоцировались неподалеку, за рекой. Если мы не укладывались, они начинали сыпать из минометов по взлетной полосе сначала на отдалении, потом все ближе и ближе. А ангольцы, вообще-то, лентяи. Если мы привозили продовольствие или что-нибудь еще, что выгодно украсть, то они работали на удивление быстро, самолет освобождали минут за 20. Но стоило доставить боеприпасы -- ходили кругами, болтали. Приходилось засучивать рукава самим.
Случались и недоразумения, и даже курьезы. Порой не могли разобраться, кому разгружаем, -- «своим» или наоборот. Бывало, встречает нас на аэродроме один и тот же местный представитель, заверяя, что он «за президента». А потом выясняется, что груз в УНИТА… Зато никогда не имели проблем с кубинцами, эти ребята запомнились как аккуратные, пунктуальные и трудолюбивые. Помню, кубинским офицерам и солдатам на обед давали по 350 граммов сухого вина. У нас же тогда, как известно, царил «сухой закон». Кубинцы об этом знали и иногда угощали бутылочкой и блок сигарет давали в придачу.
-- За какие заслуги вас наградили вьетнамской медалью Дружбы народов?
-- За «отличную работу» в Кампучии и Лаосе. Запомнилось само вручение -- в торжественной обстановке непосредственно в Совете министров в Ханое. Но особенно в этой стране шокировали бытовые условия. Мы ютились в четырехместных комнатках без кондиционеров (это в такую-то жару!). Всегда гадали, успеем ли помыться. Как откроешь кран, а в воде маленькие, тоненькие, красненькие червячки плавают. Питьевую воду отстаивали, процеживали, долго кипятили, а потом, чтобы она приобрела более-менее нормальный вкус, добавляли чай. Коллеги часто болели, особенно желтухой и дизентерией. Кажется невероятным, но вьетнамцы дизентерию полностью излечивают за два дня: утром, в обед и вечером дают по маленькой рюмочке какого-то травяного настоя (его состав содержался в строжайшем секрете) и на третий день выписывают, причем с гарантией, что человек не заболеет в течение пяти лет.
-- Чем в горячих точках занимались в свободное время, как расслаблялись?
-- Режим везде был один: аэродром-отель-аэродром, никаких отклонений быть не могло, разве что какая-нибудь экскурсия под охраной. А расслаблялись в основном на пляжах. Успел искупаться во всех океанах: в Тихом -- во Вьетнаме, в Атлантическом -- в Анголе, в Индийском -- в Мозамбике и Эфиопии, в Северном Ледовитом -- на Новой Земле. В Анголе выезжали на специально отведенную для отдыха зарубежных специалистов косу. В 4 утра на берег выходили наши морские пехотинцы, прочесывали местность, проверяя, нет ли мин, перекрывали подходы, и на пляж запускали советских, кубинских военных советников, специалистов из других стран соцлагеря. Загорали ровно до 16 часов.
-- А как обстояло дело с «употреблением»?
-- Практически никак. В группе постоянно находился «особист», неусыпно следивший за нашим моральным обликом. Немного выпить могли разве что на чей-нибудь день рождения, и то -- втихаря. Ведь если это становилось известно, без лишних разговоров отправляли в Союз.
-- Выпить -- нельзя, жена -- за тысячи километров… Тяжело, наверное, молодым здоровым мужикам столько времени без женщин?
-- Ох, тяжело. По этому поводу приведу красноречивый факт: примерно через год после возвращения домой из Вьетнама у семерых (из двадцати одного) наших ребят родилось по ребенку. Вот что значит много месяцев без женщины… Как-то в Анголу прибыла группа новичков из Забайкалья. Смотрят, а вокруг одни полуголые африканки с мешками на голове. Удивляются парни: как можно заниматься с ними любовью, они же такие черные? А бывалые им в ответ: подожди, пройдет три месяца, и они станут светлее, через полгода -- белее, а через год -- беленькими-пребеленькими!.. Трудно было. Особенно на пляже. Вокруг стройненькие, в одних купальниках польки, чешки, венгерки, кубинки…
-- Постойте, а как же советские дамы?
-- В основном, это были жены специалистов, советников, генералов, которых мы из-за их солидной комплекции в шутку называли русскими березками.
Летать подполковник Моргоев перестал в 1988-м, после неудачного прыжка с парашютом. Врачи дали ему вторую группу и списали.
-- Я тогда работал внештатным инструктором-спасателем отдельной эскадрильи авиационной поисково-спасательной службы, имел за плечами солидный опыт плюс ко всему был мастером спорта по прыжкам с парашютом, -- продолжает Алимурза Борисович. -- Во время дежурства получаем сообщение: под Читой потерпел авиакатастрофу пассажирский Л-410. Взлетаем, на место прибываем в три часа ночи. Я прыгаю с километровой высоты, вдруг у парашюта обрывается стропа управления. Частично раскрывшийся купол начинает быстро вращаться, скорость падения катастрофически увеличивается. Пытаюсь что-то сделать, накручиваю на руку неповрежденную стропу. Но воспользоваться запасным парашютом не успеваю из-за нехватки высоты. Группируюсь и почти со скоростью свободного падения «приземляюсь» на каменистую сопку. «Поломался» основательно: позвоночник в трех местах, ноги и того хуже, врачам потом приходилось складывать кости из мелких кусочков. От верной смерти спасло то, что в ту ночь одновременно со мной прыгали солдаты и прапорщик-фельдшер (я был старшим группы), приземлившиеся неподалеку. Они сразу оказали мне первую помощь, вызвали вертолет… А в авиакатастрофе Л-410, на которую мы, собственно, прибыли, к сожалению, все погибли.
… Племянник маршала авиации Шапошникова и бывшего командующего воздушной армией генерал-полковника Эльдара Цеколаева, внук ныне покойного, а в прошлом заместителя министра внутренних дел Северной Осетии Алимурзы Моргоева о своих высокопоставленных родственниках упомянул лишь вскользь.
-- У нас, осетин, не принято хвастаться и тем более злоупотреблять родственными связями. Если я себе подобное позволю, отец голову оторвет, -- улыбнулся господин Моргоев. -- Даже однополчане длительное время не подозревали, что грозный командующий Цеколаев -- мой дядя.
-- Как понимать? Вы -- племянник осетина Цеколаева и русского Шапошникова?
-- Евгений Иванович женат на моей родственнице-осетинке. Когда я был еще курсантом, он с должности командира авиадивизии прибыл во Львов заместителем командующего воздушной армией, которой командовал другой мой дядя -- генерал-полковник Эльдар Цеколаев. По службе я с Шапошниковым не контактировал, но слышал о нем много хорошего: честный, порядочный, даже чуткий полковник, а затем генерал. Кстати, в отличие от Эльдара Вениаминовича -- грозы подчиненных, олицетворявшего власть, силу, мощь. Потом Евгения Ивановича назначили командовать ВВС Союза, присвоили звание маршала авиации. В 1991 году произошли известные события, Евгений Иванович стал последним министром обороны СССР, и после этого мы контактируем крайне редко.
-- Честно говоря, трудно поверить, что такие высокопоставленные родственники ни разу не помогли вам по службе.
-- Такие у нас, осетин, законы: если чего-нибудь стоишь, добивайся успеха собственным умом… Даже отец только однажды воспользовался своим служебным положением, и то для того, чтобы просто проведать меня после долгой разлуки. Он тогда служил во Львове начальником отдела режима и службы войск воздушной армии, а я проходил службу в Афганистане. Узнав, что у командования возникла необходимость осуществить у нас какую-то проверку, он попросил, чтобы в командировку отправили именно его. Это было для меня настоящим сюрпризом. Правда, наш экипаж под ту проверку не попадал, в противном случае отец, скорее всего, не прилетел бы. Кстати, зная о его многолетнем увлечении коллекционированием коньяков, я привез из Вьетнама уникальнейший подарок -- «кобротоник» -- бутылку 40-градусной настойки с маленькой коброй внутри, которая до сих пор украшает отцовскую коллекцию.
-- Отправляясь в ту или иную горячую точку, мы по специальному распоряжению сверху сдавали партбилеты непосредственно в главный орган партии, где и ставилась соответствующая отметка, -- объяснил Алимурза Борисович. -- Летели в командировку через подмосковный Чкаловск или Шереметьево-2, делали остановку, с аэродрома нас возили в секретариат по учету ЦК, там мы оставляли на сохранение самый важный в те времена документ и двигались дальше. При возвращении его забирали. Платили три партийных взноса: с инвалюты, полученной за границей, с 60 процентов, получаемых семьями, и с дорожных чеков. А получали, например, в Анголе за месяц 2000 чеков (около тысячи долларов США). Достаточно много, по сравнению с зарплатой в Союзе и немного, если учесть, что летчикам оттуда можно было вернуться в цинковом гробу.