47-летний актер весит сейчас около 110 килограммов, ходит вечно небритый и взъерошенный
К голливудскому актеру Джону Траволте слава пришла в конце 70-х годов, после выхода на экраны фильма «Лихорадка субботним вечером», где он сыграл Тони -- танцора в стиле диско. В те времена актер весил около 75 килограммов. С тех пор он умудрился растолстеть чуть ли не вдвое. Сейчас 47-летняя кинозвезда весит в среднем около 110 килограммов. Когда Джон снимался в одном из своих последних фильмов -- комедии «Счастливые числа» -- ему пришлось перешивать весь гардероб.
Актер не скрывает, что любит поесть. На съемках его часто сопровождает личный повар, который готовит звезде сытные блюда. Траволта не мыслит себя без мяса, а на завтрак предпочитает яйца с красной икрой. Дома повар готовит для Джона обеды из семи блюд, начиная с закусок и заканчивая десертами.
Хотя Джон слывет среди своих приятелей большим гурманом, он не брезгует и так называемой быстрой едой -- гамбургерами, чизбургерами, печеньем, конфетами. Особенно он любит пиццу.
В отличие от большинства коллег, проблемы с весом не волнуют Траволту. Пару раз он пытался садиться на диету, но это ему не понравилось. «У меня не хватает силы воли отодвинуть от себя тарелку», -- говорит он. Впрочем, иногда Джону все-таки приходится худеть. Так, для съемок в фильме «Пароль: рыба-меч» он сбросил несколько килограммов. В таких случаях актер просто старается есть вдвое меньше, чем обычно, не ограничивая себя в выборе блюд. «Я не могу соблюдать диету. Если мне хочется съесть гамбургер, то я отрезаю половину. Если хочу пирожное -- съедаю треть», -- делится своим секретом Траволта.
Однако актеру больше по душе, когда роль в кино требует, чтобы он набрал в весе. За свою карьеру ему пять раз приходилось полнеть специально для съемок.
В быту Траволта практически не уделяет внимания своей внешности. К услугам гримеров и парикмахеров он обращается только перед съемками и интервью. Как-то Траволта перепугал своего партнера по картине «Достать коротышку» Джина Хэкмена. «Он никогда не видел меня утром, до гримирования. Однажды я заявился, как был -- с опухшим лицом, заплывшими глазами, небритый, бледный. «О, Боже!» -- воскликнул Хэкмен. У него было такое выражение лица, как у ребенка, который смотрит фильм ужасов. «В чем дело?», -- спросил я. А он говорит: «Да, пожалуй, они там в гримерке делают с тобой настоящие чудеса».