В свободное время 74-летний Богдан Гаврилишин любит… кататься на горных лыжах, слушая плейер. Хотя родился он отнюдь не в семье заокеанского миллионера, которому вполне по карману обеспечить себе и своим близким отличное здоровье и интерес к жизни до самых преклонных лет. Мальчику из села Коропец Тернопольской области довелось хлебнуть горя и при «первых Советах», когда был арестован и безвестно сгинул его старший брат-студент, и при немцах. Пришлось испытать голод и холод лагерей для перемещенных лиц, а потом уехать, не зная английского языка, в далекую Канаду, где нанялся рубить лес.
В Торонто Богдан Гаврилишин стал инженером-механиком, а в 1958 году получил диплом Международного института менеджмента в Женеве. Через два года возглавил учебную часть этого учебного заведения. 26 лет преподавал экономическое развитие, руководство международными операциями, курсы о мировой среде бизнеса и управлении государством. Почему он с должности руководителя этого престижного института ушел, по его собственному выражению, «на раннюю пенсию», -- об этом чуть позже. В багаже пенсионера к тому времени было немало научных работ, книги, переведенные на множество языков, степень доктора философии-экономики.
Член Римского клуба (чуть ли не самого весомого на планете общества деловых людей), член Международной Академии менеджмента, Мировой Академии искусства и науки доктор Богдан Гаврилишин, вполне успешный по западным меркам человек, в 1988 году приезжает в Украину, чтобы с тех пор трудиться для нее. Он -- глава Международного института менеджмента в Киеве и Международного центра перспективных исследований в Украине. С 1991 по 1994 год был советником первого президента Украины Леонида Кравчука. Сегодня Богдан Дмитриевич, так сказать, дважды советник -- премьер-министра Виктора Ющенко и председателя Верховной Рады Ивана Плюща. Он подчеркивает, что все его должности в Украине -- это работа на общественных началах. Это диктуется одним из принципов, которые он определил для себя, возвращаясь на родину. Об этих принципах и многом другом -- наш разговор.
-- К работе в Украине я готовился давно и сознательно: еще в 1984-м решил, что в ближайшее время стану «женевским пенсионером», чтобы вернуться на родину и трудиться здесь. Тогда и сформулировал три принципа, которым, на мой взгляд, должен следовать, чтобы быть в своей украинской деятельности объективным, независимым полезным. Вот они: не зарабатывать денег в Украине, никуда не баллотироваться, привносить сюда мировой опыт, делясь им с представителями самых разных кругов.
-- Но ведь в 84-м об Украине как суверенном государстве даже речи не было…
-- А я, извините за самонадеянность, поверил собственным научным исследованиям (пан Богдан показывает свою книгу, изданную в Оксфорде в 1980 году. Вообще-то «Дороговкази в майбутнє -- До бiльш ефективних суспiльств» существуют на восьми языках, но в киевском офисе моего собеседника, как на грех, оказался только экземпляр на корейском, и хозяин смеется, глядя как я сгоряча пытаюсь разобраться в иероглифах титульной страницы. — Авт. ). В принципе, в мировых исследованиях уже тогда со строго научных, а не «революционных» точек зрения рассматривалась неэффективность существования Советского Союза, предсказывался его распад и образование независимых государств. Помнится, в 1988-м приехал в Киев, включаю телевизор в гостинице и слышу, как Борис Олийнык по какому-то поводу говорит: «Наши отцы отдавали жизнь не за Сталина, а за Родину. А Родина у нас -- Украина». Представьте себе, насколько прекрасно было услышать это «Родина у нас -- Украина».
-- Суверен-коммунист Борис Олийнык -- явление, не очень характерное для нашего левого спектра. Но даже если не рассматривать сейчас позицию украинских левых, а взглянуть на всю политическую палитру, разнообразие наблюдается огромнейшее. Соответственно и борьба между ними ведется зачастую для взаимного уничтожения, а не ради высшей цели. Наверное, ваш мировой авторитет многие силы пытались и пытаются поставить на службу своим тактическим задачам?
-- Обратите внимание на третий из моих «принципов возвращения». В меру своих знаний и возможностей стараюсь привносить опыт построения цивилизованного общества во все украинские круги, общаюсь, скажем, с лидерами партий, которые в данный момент не сотрудничают. А поскольку мой второй принцип -- «никуда не баллотироваться», то использовать, как вы выразились, мое имя невозможно. Украине, по моему мнению, очень вредит «атаманщина», то есть желание чуть ли не каждого политика иметь свою партию. На мой взгляд, оптимальной является трехпартийная система -- знаете, как треугольник: правые, левые, центр. Такой треугольник -- словно надежная крыша над домом-державой. Ну пусть пять, пусть семь партий, но не свыше же ста! Я отдаю себе отчет и в том, что в нынешнем парламенте есть люди, у которых Украина, ее интересы, находятся -- как бы это помягче сказать? -- «в задке». Но… Можно переживать, болеть душой оттого, что далеко не все сегодня так, как казалось в мечтах тринадцать лет назад. А вот опускать руки и отчаиваться -- нельзя. Тем более, что объективно -- нам досталось очень тяжелое наследство.
-- Почему наши соседи -- Польша или, скажем, Чехия -- двинулись вперед более успешно, чем Украина? В ответ на этот вопрос называют очень много причин, причем справедливых. А я хочу обратить внимание вот на какой аспект: Украина из-за своей горькой истории по сути колониальной страны оказалась перед лицом независимости без государственных традиций, практики. Хоть Москва и диктовала тем же Польше и Чехословакии внешнюю политику и правила сугубо внутренние, но у них ведь был реальный выход в мир, контакты, опыт управления страной. У нас же -- неоправданная, искусственная централизация всего только в Москве. На одного специалиста из Украины, который получал возможность поехать, скажем, даже по научному обмену, приходилось не менее 400 из России… Вот и осталась у нас на многих уровнях инерция колониального мышления.
Кстати, вспоминаю, как поразил меня один случай в Москве еще в 1971 году. Тогда трио украинских бандуристок должно было принять участие в каком-то фольклорном фестивале за границей. Так вот, прежде чем получить добро на этот «важнейший международный визит», девушки должны были продемонстрировать свое искусство в определенных кабинетах союзной столицы. Видно, именно в Москве сосредоточились сильнейшие специалисты по бандуре…
-- Так вы были в Советском Союзе еще в семидесятые годы?
-- Да, по приглашению Совета по науке и технике при Совмине СССР. Программу пребывания в стране составляли заранее, и кроме посещения Москвы, Ленинграда и Киева, я выразил желание побывать во Львове и в родном селе, что и было в программе утверждено. Но в Москве узнал, что поехать во Львов не удастся -- там, мол, не нашлось свободного номера в гостинице. Тогда я сказал: «Что ж, похоже, я попал в несерьезную организацию, раз она не может забронировать номер. Зачем иметь дело с такой организацией? Видно, придется уехать». Номер нашелся в течение часа.
А вот с посещением села все оказалось гораздо сложнее. В Москве мне категорически отказали в праве заехать на денек туда, где я родился и вырос. И вот, когда по плану поездки я попал в Киев, то позвонил чиновнику, с которым был знаком по его заграничной командировке. Говорю: «Ведь теперь я уже в Украине, говорят, что здесь свое правительство. Может, здесь разрешат?». А он мне буквально с ужасом, сдавленным шепотом: «Тише, только по телефону такого не говори».
-- Да, сейчас это трудно себе представить, тем более что выросло поколение, которое не помнит доперестроечных времен, тотальных запретов, страха…
-- «Перестройка» — и сразу же возникает ассоциация «Горбачев», правда? Я несколько раз виделся и беседовал с ним. Думаю, что Горбачев совершил одну капитальную ошибку, которой, кстати, не совершили китайцы в собственной перестройке. Он начал с политики, а не с экономики. Неповоротливая, обреченная на крах экономическая система СССР держалась (пусть до поры до времени), образно говоря, на «красной нити», которую Горбачев выдернул, не дав ничего взамен.
-- Если можно, Богдан Дмитриевич, давайте мысленно вернемся к «доперестройке». Чем закончилась ваша попытка навестить родное село? Вы остановились на самом интересном месте…
-- Дальше был сплошной детектив. От упомянутого киевского знакомого я получил номер телефона, по которому должен был позвонить во Львове. Мне не сказали, что там находится. Оказалось -- далеко не «логово диссидентов». Это был телефон львовского чиновника, который негласно выделил мне машину с водителем. Водитель, кстати, сказал: «Богдан Дмитриевич, вы в селе встретитесь с какой-то родней? Пожалуйста, ничего «такого» не говорите при мне… » Я, честно говоря, не совсем понял советские реалии, и он дополнил: «Если я ничего не услышу, я не обязан ничего и докладывать «куда надо»…
Но разве эти детали -- главное? Я стоял на своей земле, дышал родным воздухом и сознавал, что я -- отсюда и это не уйдет никогда. Кстати, когда я, намного позже, привез в село свою жену (а она, хоть и украинка, но родилась в Канаде, в семье эмигрантов одной из первых волн), она сказала то же самое: «Это -- мое, я принадлежу этому».
-- Когда меня спрашивали, почему я не хочу ассимилироваться, я полушутя отвечал, что Смитов и Браунов тут много, тогда как Гаврилишин — один. А вполне серьезно думал: «Я -- украинец. Мне не пришлось отдать свою жизнь за Украину -- не было случая, а может, необходимости. Значит, я должен доказать, что украинец чего-то стоит».
-- А для начала, наверное, надо было выучить английский язык?
-- Английскому учился, работая лесорубом: да, я не Геракл и ростом невелик, но сил хватало, а свободное от физического труда время можно использовать именно так, правда? И работая лесорубом, а позже -- официантом, копил деньги для учебы. Памятен вот какой факт: когда готовился к сдаче экзаменов за курс среднего образования, почти три месяца просидел… в туалете. Вы зря улыбаетесь -- отнюдь не от страха. Просто в комнате нас жило шестнадцать хлопцев, и именно «кабинет задумчивости» (конечно, с перерывами для использования его другими по назначению) был наиболее тихим местом для учебы. Среди послевоенных украинских беженцев я одним из первых стал студентом университета в Торонто. А потом и стипендию заслужил.
-- Вы говорите об осознании себя украинцем всегда и везде, о родном воздухе… Наверное, вкус украинской кухни занимает немалое место в вашем образе идеальной Украины?
-- Деруны моей мамы, которых я не пробовал, кстати, с войны, -- это, конечно, вещь. И сейчас, работая в Киеве, держу в холодильнике упаковки вареников. Но вообще-то считаю (пусть меня разорвут на кусочки «суперпатриоты»), что кухня у нас не самая лучшая в мире. Хороша китайская (только нужно пробовать ее не в европейских ресторанчиках, а в Китае). Люблю северноитальянскую кухню -- нет, не пиццу, которую ассоциируют с Италией, а именно своеобразные северноитальянские блюда. Интересные комбинации пробовал в Таиланде. Словом, на мой субъективный взгляд, мы со своей кухней не можем конкурировать в мире. Впрочем -- украинский маковник, маковый пирог… Это уникальное явление может конкурировать, и еще как!
Но, конечно же, все это -- не главное. Сравнительно недавно я был в родном Коропце. И, несмотря на все трудности, селяне говорят: впервые за долгое время стали заметны реальные улучшения, выплатили пенсии… Можно добавить -- впервые цифра валового продукта в стране пошла вверх.
-- Никогда не забудется то, что я называю «украинской весной», -- период с 1988 по 1992 годы. Чудесный романтический подъем, вера в прекрасное будущее страны, которое не за горами… Потом все стало сложнее. И, тем не менее, в прошлом году я ощутил, так сказать, новое начало. Верховная Рада, пусть и под определенным давлением путем назначения референдума, создала некоммунистическое большинство. Выборы Президента стали окончательным ответом на вопрос, может ли коммунизм вернуться к власти. Отрицательным ответом. И третий положительный момент -- утверждение на пост главы правительства Виктора Ющенко -- человека, который прекрасно разбирается в макроэкономических вопросах, патриота, некоррумпированную личность.
-- Сейчас кое-кто говорит о том, что Виктор Ющенко, как и другие представители власти, подрастерял свой авторитет под «ливнем» общеизвестного политического скандала и сопутствующего ему давления на правительство с разных сторон…
-- Тут, мне кажется, желаемое выдают за действительное. Если посмотреть непредвзято, то Виктор Андреевич как раз не сломался под давлением. Если он уже сделал нелегкий выбор (а все помнят, премьером Ющенко стать не стремился), то он держится твердо и достойно. Для меня это -- дополнительный штрих, характеризующий политика, человека, мужчину. А вообще, на мой взгляд, политический кризис, который навис над нами, действует как катализатор возможных положительных перемен. Знаете ли, горбачевская перестройка, которую мы упоминали в разговоре, была перестройкой Союза, а не нашей. Украине нужна своя собственная перестройка. Независимость мы получили, простите, спонтанно. Она в какой-то мере упала на нас, как спелая груша с дерева. Не было периода «солидарности», как, скажем, в Польше. Не было возможности формировать гражданское общество. Может быть, история дает нам шанс выйти из кризиса лучшими, чем мы были до него.
Прощаясь с Богданом Дмитриевичем, я неожиданно вспомнила, как он назвал романтическое начало независимости «украинской весной». И, поеживаясь от необходимости выйти на промозглую улицу, спросила: «А теперь какое у нас, если продолжить вашу метафору, время года?» Мой собеседник засмеялся: «Зима. И это совсем не грустно. Если бы я сказал, что осень, то до весны было бы далеко, правда?.. » За окном сбивали с крыш последние сосульки.