Эта история полна жутких тайн, мистических исчезновений и счастливых совпадений…
В ноябре 1999 года пассажиры Венского аэропорта стали свидетелями душещипательного зрелища. Молоденькая медсестра вкатила в зал ожидания инвалидную коляску с пожилой фрау, которая напряженно всматривалась в толпу встречающих ее людей. Не обращая внимания на направленные на нее фото- и телеобъективы, женщина, не отрываясь, смотрела на немолодого уже мужчину с букетиком в руках, по щекам которого струились слезы. Не выдержав напряжения, он бросился к коляске с криком, который заставил вздрогнуть всех присутствующих: «Мама!». Плакала мать, плакали и пассажиры в зале, понимая, что в жизни этих двоих происходит что-то очень важное.
На следующий день все венские газеты вышли с заголовками: «Сын нашел свою мать через 55 лет». Чтобы узнать подробнее обо всем, в маленькое село Чечелиевка Петровского района Кировоградской области, где и поныне живут некоторые герои этой нашумевшей истории, отправился корреспондент «ФАКТОВ».
Маричка Дрогомирецкая работала у хозяев в австрийском селе Кирхберг. Угнанная в 1942 году немцами из села Жураки, что на Ивано-Франковщине, девушка буквально погибала на чужбине от тоски. В доме зажиточного немецкого бауэра, где Маричка батрачила, из украинцев она была одна. Поэтому, когда услышала однажды украинскую речь, чуть не потеряла сознание от радости. На рiднiй мовi говорил соседский наймит -- красивый чернобровый парубок, которого она раньше принимала за поляка. Прижавшись к забору, разделявшему хозяйства, Маричка, задыхаясь от волнения, стала выспрашивать, кто он и откуда.
Михася Чернышевского забрали в Германию из Тернопольской области. Он давно заметил симпатичную дивчину с рыжей косой, которая, стуча деревянными башмаками, целый день хлопотала: у хозяев было восемь коров, пять телят, куры и гуси. Да и вся работа по дому и обработка поля. Какие уж тут свидания? Но девушка все же умудрялась выкраивать время, чтобы тайком от хозяев переброситься словечком с Михасем.
Вскоре их трогательная дружба, когда они делились друг с другом то добрым советом, то кусочком хлеба, переросла в более сильное чувство. Однажды влюбленные, каждый раз искавшие укромное место для встреч, заметили, что фаэтон, на котором хозяин Марии ездит по селу, стоит в открытом гараже, а собак, его охраняющих, нет. Забежав туда на минутку, молодые люди вышли лишь через полчаса, растерянные и взволнованные тем, что произошло. Маричка, которую мама воспитывала в строгости, понимала, что совершила тяжкий грех. Но отказаться от любимого уже не могла.
Вымаливая прощения у Иисуса Христа и Божьей Матери, она снова и снова бежала на свидание в фаэтон, где ее ждал Михась. Чтобы собаки, охранявшие гараж, их не выдали лаем, влюбленные задабривали псов кусками мяса пожирнее. Так продолжалось до тех пор, пока Мария не поняла, что скоро станет мамой.
Увидев, что любимая вся извелась от переживаний, Михась стал ее успокаивать: «Маричка, не переживай! Закончится война, мы уедем на Украину и поженимся». Но Мария боялась, что хозяйка, узнав о ее грехе, разлучит ее с Михасем и накажет обоих. Поэтому, когда фрау Роза стала допытываться, с кем она согрешила, провинившаяся держалась до последнего, но так ничего и не сказала. Вопреки страхам Марии, хозяйка не стала ее наказывать и отправлять в лагерь. Рассудив, что вряд ли найдет еще такую работницу, фрау Роза оставила проштрафившуюся девушку у себя.
До самых родов беременная Мария ворочала тяжелые ведра, пахала на поле, пока у нее не начались схватки и скорая отвезла ее в больницу для арбайтеров. Когда Мария вернулась в дом с ребенком на руках, фрау Роза, расчувствовавшись, отдала молодой маме кроватку, в которой росла ее дочь Анна, ровесница Марии. Из старых запасов были извлечены и дочкины пеленки-распашонки.
Сына Мария назвала Михасиком -- в честь своего отца, умершего еще до войны, и ненаглядного Михайла. Она просила покрестить ребенка в церкви, но Роза, опасаясь, что батрачка по пути в церковь сбежит, заявила, что сделает это сама. Однако поп отказался крестить младенца без матери и настоял на том, чтобы присутствовали также и крестные родители. В крестные согласились пойти знакомые хозяйки -- супружеская чета средних лет. Гости продолжили праздник дома. Марию же отправили доить коров.
Молодая мать, хлопоча по хозяйству, то и дело отвлекалась и бегала в комнату, чтобы убедиться, что с малышом все в порядке. Фрау Розе это не нравилось. Ведь страдала «производительность труда»! И однажды она заявила Марии, что намерена отдать Михеля на время другой хозяйке: мол, лучше платить другой женщине, только бы Мария не тратила драгоценное рабочее время на сына.
Мария заплакала, но подчинилась. Бунтовать она боялась. Всякий бунт кончается смертью, это она хорошо усвоила, когда на ее глазах расстреляли двоих ее земляков. Молодая женщина, несмотря на каторжную жизнь в неволе, хотела жить. И, главное, сохранить жизнь своему ребенку. Михасика отдали одинокой фрау Эльзе, похоронившей мужа на фронте. Матери разрешили навещать сына только по воскресеньям.
Однажды, когда мать в очередной раз решила навестить Михасика, хозяйка сказала, что сходит к фрау Эльзе сама, а Мария пусть работает. Придя домой, Роза сообщила, что Михасик заболел ангиной и его положили в больницу. Целую неделю женщина в ожидании вестей о сыне горела, как на медленном огне. Она не могла уснуть, у нее начались галлюцинации. Ей казалось, что Михасик лежит в кроватке рядом, слышала, как он зовет ее. Бедняжка вскакивала с постели, подбегала к кроватке, но та была пуста. Наконец фрау Роза отправилась к Михасику в больницу.
-- Вернувшись, Роза сказала: «Мария, твой сын умер!» -- утирая слезы, вспоминает те черные дни 84-летняя Мария Михайловна. -- Как, когда? У меня сдавило горло, слова не могу сказать. Пустите меня к нему! Дайте попрощаться с дытынкою! А она говорит: «Нет! Его уже отвезли на кладбище и неизвестно где похоронили».
Мария побежала в сарай и зарывшись в сено, кричала истошным криком два часа, -- невыносимо было осознать, что ее малютки больше нет. Там ее и нашел Михайло, которому другие батраки уже сообщили о смерти сына. Обнявшись, они проплакали неведомо сколько времени. Со смертью Михасика, казалось, ушло все: надежда на скорую победу наших войск, на долгую счастливую жизнь в Прикарпатье, куда они собирались перебраться после войны, чтобы растить сына вольным казаком. «Не плачь, моя ясочка, -- сказал любимый ей на прощанье. -- Сделаем еще одного хлопчика… » Он еще не знал, что Маричка уже носит под сердцем девочку.
Узнав, что Мария снова беременна, фрау Роза вздохнула: «Рожай, Мария, рожай. Хоть проклинать меня не будешь на том свете. Когда умру, не станешь гробом моим трясти». «Бог вашим гробом будет трясти!» -- гневно выкрикнула убитая горем мать. Ведь если бы Роза не отдала Михасика фрау Эльзе, ее сыночек был бы жив! Смерть сына ожесточила Марию, сделала дерзкой. Потеряв свою кровинушку, она перестала бояться. Что может быть страшнее смерти собственного ребенка?
Когда родилась Оля, фрау Роза, видя, что работница, не спрашивая позволения, опять бегает на каждый писк ребенка, уже не ругала ее. Чувствуя свою вину, она даже пыталась играть с малышкой. Стала заботиться о ребенке и дочь фрау Розы Анна, потерявшая на фронте мужа и не имевшая своих детей. Для кокетливой белокурой немки Оля стала игрушкой, которую она любила наряжать, как куклу, и прогуливаться с ней по селу.
Мария, работавшая в поле, не знала о безобидных прогулках Анны с малышкой по селу. Поэтому, когда она впервые увидела, как Анна куда-то уводит ее Олечку со двора, то подумала, что у нее снова отбирают ребенка. Как тигрица, бросилась она на обидчицу. Испугавшись искаженного от гнева лица Марии, Анна заскочила в дом, едва успев закрыть за собою дверь. С тех пор хозяева не трогали ни батрачку, ни ее дочь.
Наши войска наступали, и хозяева Марии становились все менее требовательными и все более любезными. А когда закончилась война и арбайтеры засобирались домой, даже выделили ей с Михайлом и дочкой крепкую пару лошадей с повозкой. Но семья доехала только до Будапешта. Там их остановили, забрали лошадей и отправили молодого крепкого мужчину восстанавливать разрушенные бомбежкой мосты.
Две недели Мария с дочкой ожидали его возвращения в квартире в окрестностях Будапешта, куда ее определили военные. Расспрашивала о Михайле каждого встречного, но в городе, где было настоящее вавилонское столпотворение, человека найти практически было невозможно. Кто-то сказал ей, что при ремонте одного из мостов сорвалось в воду и утонуло несколько строителей, а еще один мост -- заминированный -- взорвался.
Мария сердцем чувствовала: ее Михайло жив. Она решила дождаться от него хоть какой-то весточки, но не успела. Пришли военные, посадили ее с Олей на поезд и отправили домой.
Когда Мария прибыла на пересыльный пункт в Кишиневе, через который проходила масса народу, возвращавшегося с войны, там бушевал настоящий бабий бунт. Люди в ожидании транспорта мариновались здесь неделями, изнемогая от тесноты и духоты. Военные в первую очередь отправляли на родину женщин с малыми детьми. «А мы что, хуже них?» -- кричали женщины, вернувшиеся из Германии без «хвостов». «Хватит шуметь, бабы! -- приказывали офицеры. — Они своих детей привезли, а ваши дети где?»
-- Многие девчата, угнанные в Германию, там рожали, -- вспоминает, рассказывая свою жизнь корреспонденту «ФАКТОВ» Мария Михайловна. -- Солдаты говорили, что после освобождения женщины бросали там своих детей, а некоторые даже топили их, чтобы вернуться домой без «груза». Ведь тогда принести ребенка в подоле было позором. Вот военные и упрекали: побросали своих детей, а еще чего-то требуете!
Когда я такое услышала, то решила никому не говорить, что у меня был еще сын. Спросят: а где он? Кто поверит в то, что малыш умер? Опозорят на весь свет. Поэтому ни одна живая душа в Украине -- ни моя мама, ни дочка Олечка, ни мой второй муж -- не знала, что я родила не одного, а двоих детей. Я была твердой, как железо! Ни словечка никому целых 55 лет…
Мария только-только появилась во Львове, а людская молва уже донесла до Ивано-Франковщины, что она едет домой с байстрюком на руках. «Ой! Да пусть хоть и с двумя! Лишь бы живая!» -- отрезала мать Марии, старая Параска, заткнув недоброжелателям рты. Маричка была ее самой младшенькой и самой любимой. Три года, пока дочка жила в неволе, она страшно тосковала по ней. А когда наладилась почтовая связь, первым делом послала ей в Австрию посылку, набитую пирожками со сливами. «Маричка их любит!».
В селе говорили, что Параске Дрогомирецкой повезло больше, чем другим: трое ее сыновей хоть и стали инвалидами, да живыми вернулись с войны, нашлась дочка. Видно, сглазили люди. Один за другим от болезней и фронтовых ран умирали ее сыновья, изрядно пошатнулось здоровье и у самой Параски. Марии, которая работала денно и нощно, ухаживала за больной матерью и одна растила ребенка, приходилось несладко. Все ждала, что вот-вот в дом войдет долгожданный Михайло, положив конец ее тоскливой безмужней жизни. Прождав долгие десять лет, Мария вышла замуж за своего односельчанина, фронтовика-инвалида Славка Крутого.
Ревнуя к прошлому своей супруги, законный муж порвал единственную фотографию «незаконного» и все нежные любовные записки, которые Михайло писал Маричке в неволе. Показав, кто отныне ее хозяин и защитник, Славко и вправду стал Марии надежной опорой. В мире и согласии они прожили 25 лет. Дочку Марии Олю отчим любил, как родную. Да вот только не удалось удержать Ольгу в родном селе. Девочка хорошо училась, но после восьмого класса подружки подбили ее поехать на заработки на Кировоградщину. В селе Чечелиевка Петровского района, где куховарила для трактористов, нашла Оля свою судьбу -- видного сельского хлопца Ярослава Ковалка.
Молодые поженились, построили дом, у них родилось трое детей. А когда умер муж Марии Славко Крутой, дочь стала уговаривать маму переехать на Кировоградщину. Мария, хоть и тяжко было жить одной -- болели искалеченные ревматизмом ноги, видел только один глаз, донимало высокое давление, -- на уговоры дочки не поддавалась. Здесь она родилась, здесь могилы ее татка и драгоценной неньки, братьев и сестер. Поняв, что мама сама так никогда и не решится на переезд, Ольга с мужем Ярославом приехали, усадили ее в машину и увезли в Чечелиевку.
Шли годы… Мария потихоньку стала привыкать к новому месту. Часто, сидя на скамеечке под раскидистым деревом, старушка вспоминала прожитую жизнь. Радовалась, что Бог не забрал у нее память, что позволяет еще видеть красоту рассвета, слышать звонкие голоса внуков и правнуков.
Казалось, ничего не могло изменить спокойного течения жизни, которая, как она считала, уже подходила к концу, как вдруг в Чечелиевку на сельсовет пришло письмо. Красный Крест просил сообщить: не проживает ли в их селе Дрогомирецкая Мария Михайловна, 1917 года рождения?
По всем законам письмо должно было уйти обратно с отрицательным ответом. Мария давно носила фамилию второго мужа -- Крутая. Ее девичьей фамилии в этом селе не знали. Дочка Марии Оля жила под фамилией Ковалок. Так что любой чиновник с чистой совестью сообщил бы в Красный Крест, что в Чечелиевке Дрогомирецкая не проживает.
По счастливой случайности глава чечелиевского сельсовета Сергей Дьяченко, который должен был написать официальный ответ на запрос Красного Креста, оказался зятем… Ольги Ковалок, женатым на ее старшей дочери! Он-то и вспомнил, что бабушка Мария в свое время носила такую фамилию.
Уточнив в следующем запросе подробности автобиографии старушки, Красный Крест прислал ответ, ошеломивший всю родню, даже не подозревавшую о том, что у бабушки Марии был когда-то еще один ребенок: «Госпожу Дрогомирецкую Марию Михайловну разыскивает ее сын Дрогомирецкий Михаил, ныне проживающий в Австрии. Не против ли госпожа Дрогомирецкая, если работники Красного Креста сообщат ему ее адрес?» Между Чечелиевкой и небольшим городком Пенк в Австрии, где жил 56-летний Михель, завязалась бурная переписка.
Михасика вырастили простые крестьяне Петер и Франциска Брандштеттеры из села Цюрбен, которое находилось по соседству с селом Кирхберг, где Мария родила своих детей. Брандштеттеры, души не чаявшие в сыне, дали ему образование, вывели в люди. А когда Франциске, дожившей до 90 лет, пришла пора умирать, она, спеша покаяться перед смертью, раскрыла сыну семейную тайну: «Михель, ты не мой родной сын. Тебя родила другая женщина».
К сожалению, старая Франциска помнила лишь то, что родная мать Михеля была родом из Украины, работала в годы войны на кого-то из хозяев в соседнем селе. В австрийских селах, где полвека назад работали остарбайтеры, давно уже не осталось в живых людей, которые могли бы хоть что-то вспомнить. Как начинать поиски, не зная даже приблизительных данных о маме? Где и кого искать?
Михель был в отчаянии. Он обратился за советом к своему другу, который прислуживал в церкви села Кирхберг, где некогда работала Мария. Подумав, что украинка могла крестить своих детей в церкви, друг посоветовал Михелю начать поиски матери именно отсюда. Получив доступ к старым церковным архивам, Михель стал лихорадочно искать записи о крещении младенцев, совпадающие по датам с месяцем и годом его рождения. Предполагалось, что у младенца должна быть славянская фамилия.
Когда Михель дошел до своего года и месяца рождения, его будто ударило током. Среди других крещенных детей значился только один младенец со славянской фамилией -- Дрогомирецкий Михась. Пролистав еще несколько листов книги регистрации, он наткнулся на запись о крещении Дрогомирецкой Ольги. У него была еще и сестра!
Боясь, что напал на ложный след, Михель разослал многочисленные запросы в организации, занимающиеся поиском пропавших в годы войны людей. Прошло несколько томительных лет, и после множества соответствующих проверок ему сообщили: Дрогомирецкая Мария Михайловна однозначно является его родной матерью.
«Дорогая мама! -- взволнованно писал Михель в своем первом письме. -- Я очень рад, что нашел тебя. Но, мама, скажи мне, как я очутился у других людей? Почему так вышло?».
Мария и сама хотела узнать, кто отнял у нее сына.
Михель пригласил родню к себе в Австрию. С матерью отправились Ольга и ее зять Сергей — тот самый чечелиевский голова, буквально за хвост ухвативший птицу счастья, которое едва не обминуло многострадальную мать Марию. Как же она волновалась перед поездкой! Как ей хотелось повернуть годы вспять, чтобы предстать перед сыном статной красивой молодицей, а не поседевшей старухой, которая едва передвигается на ногах! Но время неумолимо…
Увидев впервые маму, Михель не знал, куда ее посадить. Улыбался, гладил ее все время по руке, а когда они гуляли на улице, светясь оба от счастья, представлял ее своим знакомым. «Сынок! -- смущалась Мария. -- Я ж тебя не воспитывала, не растила… -- Ты в этом не виновата, мама! Я тебя все равно люблю! И теперь мы никогда не расстанемся!»
Раньше Мария не понимала, зачем Бог отпустил ей такую длинную жизнь. Но теперь, когда она нашла сына, ей хотелось жить и жить, отвоевывая у времени каждую минутку для общения со своим ненаглядным мальчиком. Когда они поехали на могилу к приемным родителям Михеля Петеру и Франциске, Мария зажгла свечи и, помолившись, поблагодарила Франциску за то, что та вернула ей сына. Страшно подумать, что было бы, если бы приемная мать не исповедалась Михелю перед смертью…
Желая сделать гостям из Украины приятное, Михель, его жена Эльфи, дети Мартин и Михаэла организовали целую культурную программу. Гостей возили по Австрии, показывая им самые красивые места, водили по изысканным ресторанам, а однажды даже пригласили домой детский хор. Михель, который вместе с женой держит гостиницу, до этого много лет проработал директором школы и 25 лет руководил этим хором.
Появившись во владениях герра директора, дети вручили букеты цветов его матери и сестре, а, когда исполнили веселый репертуар, вдруг посерьезнели и запели тоненькими жалостливыми голосками народную песню о том, как страдала мать, страдал сын, и только любовь и терпение помогли им найти друг друга. «А ведь это про меня!» -- растроганно думала Мария, угадывая в песне свою судьбу.
Казалось, когда сын найден, ворошить прошлое уже не стоит. Но Мария решила все-таки узнать, каким образом ее Михась, которого фрау Роза отдала на воспитание Эльзе в Кирхберге, оказался у четы Брандштетеров в Цюрбене? Но как ни пыталась хоть что-то выяснить, концов найти не могла. У Михеля была сестра -- тоже Мария, которой в то время, как 40-летние Петер и Франциска взяли ребенка, исполнилось уже 15 лет. И она не знала, при каких обстоятельствах Михель попал в их семью.
«Но отец очень любил Михеля, больше, чем меня. Носил на плечах в школу, баловал его, и когда я пыталась нашлепать брата за какую-то провинность (а он был шустрым ребенком), папа за него всегда заступался», -- улыбаясь, вспоминала Мария, урожденная Брандштеттер.
Мать попросила сына отвезти ее в Кирхберг, где она работала на фрау Розу и родила своих детей. Фрау Розы и фрау Эльзы давно уже не было в живых, умерли и крестные родители Михеля. Но Анна, дочь фрау Розы, была еще жива. Увидев согбенную старуху с выцветшими глазами, Мария едва узнала в ней ту самую резвую кудрявую Анну, свободе которой она так страстно завидовала, когда гнула спину на своих хозяев.
Они обнялись, поцеловались. Рассказав, что она нашла сына, Мария спросила: «Ведь Михасик тогда не заболел, да? Что вы с ним сделали?» Анна молчала. «Заедешь ко мне перед отъездом, -- только и проговорила. -- Но приезжай одна». Видно, не решилась сказать правду в присутствии гостей. До отъезда в Украину оставалось всего несколько дней, как из Кирхберга пришло известие: фрау Анна умерла.
Мы сидим с Марией на стульях в тени. В 84 года у бабушки Марии хорошая память, ясные суждения и, чувствуется, доброе искреннее сердце. На душе у матери покой. Михель постоянно пишет им письма. В октябре прошлого года он с женой приезжал к матери и сестре в Чечелиевку, а, уезжая, пообещал забрать Марию к себе. «Не плачьте, мама, -- сказал ей сын на прощанье. -- Будем вместе жить, подождите. Я построю себе новый дом, и вы переедете ко мне. Поживете хоть немного возле меня».
Мать колеблется. С одной стороны, хочется к сыночку поближе быть, с другой -- дочь бросать жалко. Ведь Олечку, которая все эти годы была самым родным для нее человеком, она любит не меньше Михася. «Я хотела бы, чтобы мои дети были тут, -- признается старушка. -- Потому что я болею за Украину, и родина моя здесь. Но как рассудит Бог, так и будет,» -- заключает она. В том, что Бог справедлив и всемогущ, Мария уже убедилась…