До сих пор помню слова Александра Абдулова, сказанные им когда-то на первом интервью, что актер -- это не профессия, а диагноз. Это уж точно, сердито думала я тогда, выходя из кабинета горячей «ленкомовской» звезды. Надо признать, характер у Абдулова в самом деле вспыльчивый, и в общении он не прост. А кто прост? Тем более с таким диагнозом. То есть профессией. И все же репутация отчаянного скандалиста -- не столько результат его плохого поведения, сколько плод усердия желтого медиалагеря, перед маниакальной тягой к преувеличениям которого порой меркнут мифы древней Греции. Но это пустое, ведь, как сказал Григорий Горин, которого артист считает главным драматургом в своей жизни, сплетни -- это предисловие легенды.
А я вот стараюсь видеть в Александре Гавриловиче только положительные черты. Трудно, конечно, приходится, но мы легких путей не ищем. Ну а если серьезно и непредвзято подойти к теме, то Абдулова есть за что ценить и уважать. Он заботливый сын, верный друг, а главное -- интересный, даровитый актер. Сложно найти человека, который не знает и не любит хоть одну из его ролей в фильмах, ставших реликвиями не одного поколения, -- «Обыкновенное чудо», «Дом, который построил Свифт», «Тот самый Мюнхгаузен», «Формула любви». А не дай Бог, такой человек отыщется, так он явно не местный и навеки отстал от жизни. Тот, кто видел его Менахема в «Поминальной молитве» и Алексея Ивановича в «Варваре и Еретике», никогда не посмеет сказать дурного слова об Абдулове как артисте, потому что эти роли открыли в его игре другое качество, в них он взял «четыре октавы» драматического звучания. Недавно Александр Гаврилович сделал свою первую режиссерскую работу «Бременские музыканты», показанную на IХ Международном детском кинофестивале в Артеке, где мы с ним и встретились.
-- Почему вы выбрали для своего дебюта именно «Бременских музыкантов»?
-- Ну, во-первых, я пришел в «Ленком» с «Бременскими музыкантами», которые до этого были моим любимым мультфильмом. В театре поставили эту сказку в 1974 году, и я в ней играл Осла. Позже режиссер Петр Штейн сделал вторую редакцию «Бременских». После этого я выкупил спектакль у театра, и он до сих пор существует в «Антрепризе Александра Абдулова». В общем, я понял, что если уже все так у меня по жизни с этой сказкой шло, надо сделать по ней еще и кино. Но к фильму известный сюжет прямого отношения не имеет. Это уже другая история по мотивам -- история актеров, в которой остались только песни Гладкова и Энтина.
-- А чем была продиктована такая широкая география съемок?
-- Я хотел снять картину вне времени, пространства и вне национальностей. В ней играют только мои друзья, и это тоже не случайно -- фильм как раз об актерском братстве и повествует. Мы снимали его два года в Египте, ЮАР, Азербайджане, Калмыкии, Санкт-Петербурге и Москве.
-- Что для вас было самым сложным в этой работе?
-- Все, потому что это было в первый раз. Мы работали в экстренных условиях, там много чего было. У нас снималась бегемотиха Жужа вместо собаки Мухтар, и, как потом выяснилось, это уникальный случай, потому что бегемотов в «ролях» не снимают. Причем она бегала с актерами у дворца Меньшикова, а не с дрессировщиками. А Жужа, извините, весит две с половиной тонны.
-- У вас в фильме есть еще один «уникальный случай» -- генерал Коржаков в роли начальника королевской охраны, который до этого был консультантом в картине «Шизофрения», где вы сыграли роль наемного киллера. Его вы тоже причисляете к своим друзьям? Как вы с ним познакомились?
-- Еще тогда, когда он работал в Кремле, когда была создана группа по поддержке президента, и я был доверенным лицом Бориса Николаевича Ельцина. У нас с Коржаковым сложились нормальные отношения, он замечательный человек и друг, это ваши коллеги сделали из него монстра, а на самом деле он совсем другой. Да, он покупал подслушивающие устройства. А что начальник службы безопасности президента должен был покупать -- памперсы, что ли? Это его работа. Просто когда ты стоишь по другую сторону баррикады, тебе такие вещи кажутся ужасными, но он же охранник и создал одну из самых лучших служб безопасности. Коржаков не «нужный» мне человек, просто он мужик хороший.
-- Скажите, «перегонка» опыта игрока, который у вас был в жизни, пригодилась для работы над «Варваром и Еретиком»?
-- Актер как губка впитывает все ощущения и переживания. Может, мне опыт игрока и пригодился, но вообще это другая история. Это же не рассказ о казино, а история падения духа и его возрождения, описанная великим Достоевским. Понимаете, игра становится жизненной философией. Я так веду себя не только за столом в казино. Я во всем предпочитаю ясность: или -- или. У меня долгое время не получалась эта роль, и я дико переживал, дергался, долго было чудовищное настроение. Но потом что-то произошло, видимо, количество перешло в качество, и уж не знаю, получилось ли, но, говорят, вроде ничего.
-- Ну, «ничего» -- это очень скромно сказано, вы же за нее сколько призов получили.
-- А вы знаете, у меня за все 25 лет в театре не было никаких наград. Нет, вру, я за первую роль получил «Золотую маску», а потом у меня долго ничего не было. А за «Варвара» я получил и «Хрустальную Турандот», и «Чайку», и премию имени Станиславского. Но ценнее всего для меня то, что спектакль смотрела моя мама и плакала. Ей очень понравилось, и, наверное, это самая большая награда. Как и битком набитый зал на каждом спектакле. А вот я сейчас показывал свой фильм на «Кинотавре», и мы там ничего не получили, но когда шла картина «Бременские музыканты», на полчаса задержали начало, потому что некуда было посадить жюри. И когда вечером вся площадь в Сочи запела вместе с актерами на экране -- это тоже для меня большая награда.
-- Вот вы сказали про маму. Кто хозяйством дома занимается -- она?
-- Почему, я тоже занимаюсь. Например, готовлю замечательно. У меня очень большой ассортимент. Шашлык делаю грандиозно, салаты всякие. Когда время есть, мы обязательно с друзьями у меня дома собираемся за столом.
-- А вы дом купили или построили?
-- Я построил его сам, по своему проекту. Очень хотел жить за городом, просто мечтал. У меня есть в Москве квартира на «Соколе», но восемь лет назад я решил, пока есть силы, пока могу заработать, построю дом и себе, и маме рядом, на одном участке. Перевезу туда брата. Теперь у меня два дома на участке в двадцать соток. У них -- маленький, двухэтажный, в тридцати метрах от моего. Мама на первом этаже, брат на втором. Я живу один. Воплотил свою мечту жить в лесу, просыпаться и никого не видеть -- ни соседей, никого. Мои две собаки выбегут во двор, и я следом выхожу. Я даже иногда, когда летом домой поздно возвращаюсь, остаюсь спать в гамаке на улице. Это один из самых старых дачных участков. У меня, например, слева за забором дача Утесова, дальше дача Любови Орловой, напротив -- Сергея Образцова, это такое, можно сказать, «намоленное место». Там аура сумасшедшая.
-- Вы там что-нибудь выращиваете?
-- Да, мама там клубнику разводит. Она это любит -- укропчик, лук сажает. Я ей на участке парник поставил. Ну, это как бы такие домашние радости.
-- А кого вы считаете своей семьей?
-- Маму, брата, своих друзей. Семья, знаете, понятие растяжимое.
-- И изменчивое…
-- Да… И изменчивое. (Недавно А. А. расстался со своей гражданской женой Галей. -- Авт. ) А семья, наверное, это я сам. Я, мои собаки, моя кошка и попугай. Такой зеленый, ожереловый называется. Болтать он не умеет, но кричит страшно, когда жрать хочет. Выпускать его нельзя -- улетит. Я вез ему девочку из Баку, и у меня в аэропорту «Домодедово» клетка развалилась, невеста улетела, и попугай остался холостым.
-- А кошку где взяли?
-- Прибилась на Валдае, на съемках «Тихих омутов». Я жил в частном домике и однажды у входа обнаружил котенка: он стоял, кричал, совсем заморыш был. Я его пипеткой выкормил-выходил, с собой забрал. Сейчас такой кошак вымахал -- фантастика.
-- С дочкой Ксенией видитесь?
-- Конечно. Ксюша -- юрист по образованию, но сейчас она ударилась в телевидение, хочет делать свою передачу. Ей юридическая работа стала скучной, не хочет с бумагами возиться. Ну, это тоже не с бухты-барахты, она же в «Современнике» играла главную роль в спектакле, в кино снималась. Юрист -- замечательная профессия, и она классный специалист, знает два языка. Английский знает гениально, она стажировалась в одной из старейших английских адвокатских контор. Я очень радовался, что она это дело выбрала, и выбором ее доволен. Когда захочет, всегда сможет вернуться в свою профессию.
-- Наверно, красивая?
-- О, безумно красивая! Очень статная, видная девочка. Кстати, скоро у нее свадьба. Дочь у меня потрясающая.
-- Как вы сами думаете, с вами трудно жить?
-- Очень. Я бы сказал, невозможно. И характер поганый, и профессия такая, что все время нервы навыпуск, так что это очень сложно -- со мной жить. Домой прихожу не я -- тень, руины мои приходят. Терпеть все время руины тяжело. Я бы не хотел, чтобы ко мне руины приходили. По идее, это невыносимо.
-- Ну что вы себя ругаете, у вас и так ругателей достаточно. А похвалить себя за что-то можете?
-- А я при этом самый хороший, самый замечательный, самый удивительный! Не могу сказать, что я себя не люблю. Я к себе, любимому, хорошо отношусь. Знаете, человека нужно принимать таким, какой он есть. Только точно знать грань, что принимаешь, а что -- нет.
-- А было в жизни что-то, что вам трудно далось, но вы это сделали и можете собой гордиться?
-- Да я гордился, что курил 20 лет, а потом бросил и два с половиной года не прикасался к сигаретам. А на съемках в Азербайджане несколько дней не утихала песчаная буря: сидели актеры, простаивала техника, деньги улетали в трубу. Я понял, что это такое, когда увидел, как валится огромный кран в полторы тонны. У актрис кринолины прибивали к помосту, чтоб их не унесло. И вот я вышел на бакинскую набережную, стрельнул сигарету у прохожего, потом купил в киоске пачку и выкурил ее в один присест… Утром ветер стих, и мы успели все снять. Так вот, когда бросил, я гордился собой, а когда снова закурил, стыдился этого. Очень хочу снова бросить, но пока не получается.
-- Когда вы последний раз отдыхали по-человечески, то есть в законном отпуске, у моря?
-- Я ни разу так не отдыхал. Вот закончил сейчас одну картину и тут же начинаю сниматься у Сергея Соловьева. Это отпуск у меня считается. А с 1 сентября опять театр.
-- А как вы «лечитесь», когда совсем плохо?
-- Могу лечь и лежать целые сутки с книжкой. Вот сейчас решил перечитать всего Акунина. Мастер, по-моему, замечательный. Хотя я там многое узнаю из ранее написанного -- куски Достоевского, Булгакова. Но все равно мастер.
-- Помните, когда последний раз надевали смокинг?
-- На ХХ Международном московском кинофестивале, потому что мне надо было выходить на сцену. Я два года был директором фестиваля. И считаю, что те два, которые мы делали вместе с Сергеем Соловьевым, прошли классно. Мы взялись за него, когда он был на нуле, а мы его до какого-то уровня все-таки дотянули.
-- Но столько разных разговоров ходило о финансовых махинациях…
-- Я счастлив, что дачу построил до фестиваля. Вообще, могу признаться: пришел получать зарплату, чуть не заплакал, клянусь. Восемьсот рублей за полгода работы. Все знакомые говорят: «Ты дебил». Вот если бы сейчас снова пришлось это делать, я знал бы, как заработать. Но опять же -- скверный характер не позволит.
-- Хотите сказать, что никакими благами в подходящих ситуациях не пользовались?
-- Ну почему? Когда я получил звание, успел еще хапануть лишние восемь метров жилплощади, которые были бесплатно положены как народному артисту. У нас, слава Богу, по сравнению с советскими временами хоть изменилась оплата актерского труда, сейчас намного лучше стало. А тех льгот и надбавок, которые раньше народным артистам или лауреатам Государственной премии полагались, сейчас и близко нет.
-- А раньше вы мне рассказывали, как вам по блату машину на заводе собирали…
-- Точно, забыл. Это был 41-й «Москвич», который тогда считался очень модным. Потом, когда уже появились иномарки, у меня несколько раз угоняли автомобили. Прямо от театра. Я вообще себя большим специалистом в машинах не считаю, хотя у меня уже лет двадцать водительского стажа. Вот сейчас у меня «Вольво-960» -- замечательная машина, удобная. И для меня это главное.
-- Вы всегда так уверенно держитесь, во всяком случае, на людях, а хоть про себя в чем-то сомневаетесь?
-- Я сомневаюсь в куче всего, но об этом никто не должен знать. Я делюсь только радостью. Быть с кем-то в горе -- самое простое. «Такая потеря… » Вот порадоваться вместе, когда у тебя все хорошо, -- другое дело. За свою жизнь я проверил это несколько раз. Еще в тридцать три года придумал тост: «Дай Бог, чтобы все хорошие слова мне говорили в спину». Понимаете? Не в лицо. В лицо все говорить умеют, а стоит только отвернуться…