Уникальные керамические работы Людмилы Ивановны предоставляют ей возможность общаться со многими знаменитостями
Столичный гул остается за стенами Софии. Кажется, что за массивной дверью с засовом в одноэтажной постройке находятся монастырские закрома. На самом деле здесь расположена мастерская народного художника Украины Людмилы Мешковой. Тут царит аура обаяния и таланта творца. Многие поклонники ее творчества специально приезжают сюда из разных городов СНГ, а в Киеве, на Петровке, можно купить видеокассеты с любительской съемкой этих встреч. Недавно такая гостья в свой день рождения прилетела к Людмиле Ивановне из Красноярска, получив от мужа оригинальный подарок -- билет до Киева и обратно. Вот и мы, уютно расположившись напротив картин, неторопливо пьем «липтон» и беседуем с основателем техники керамической мозаики Людмилой Мешковой, победившей в марте 1985 года в конкурсе по оформлению штаб-квартиры ЮНЕСКО в Париже.
-- В вашей мастерской среди керамики единственная работа, выполненная карандашом, -- портрет академика Амосова…
-- Николай Михайлович сделал моей старшей сестре операцию на сердце. Я на него молюсь. Академик Амосов маленький с виду, тихий такой, а для меня он великий, решительный, гений! Николай Михайлович часто приходит ко мне на работу: уже не молод (ему 87 лет), в шапочке на макушечке, одни косточки, а голова светлая, рассуждает, дай Бог многим… А вот в Бога не верит. Стоит мне только начать об этом, он сразу же: «Люся, ко-о-нчай свою ерунду» (Амосов так хорошо по-вятски окает). Вообще, всегда говорит то, что думает, и плевать ему, как об этом подумают другие. Никаких комплексов!
Однажды на телевидении снимали передачу обо мне. По замыслу режиссера я должна была в прямом эфире дарить академику Амосову его портрет (до этого мы не были знакомы). Пока шла подготовка к съемке, Николай Михайлович обратился ко мне: «А что вы тут делаете, мо-о-лодая-интересная?» -- «Вы знаете, я должна вам показать портрет (думаю, мало ли что получится в прямом эфире?). Только не говорите режиссеру, что вы его видели».
Короче говоря, режиссеры побегали туда-сюда, а потом провозгласили: «Николай Михайлович, сейчас Людмила Ивановна преподнесет вам сюрприз». Я, как идиотка, выношу ему портрет, держа перед собой, будто икону. Академик не промолчал: «Да я его уже видел, и, если бы он мне не понравился, я бы как честный человек сразу сказал: «Это го-о-вно». Но портрет хороший». Хотя по существу это был эскиз, на котором я настолько выложилась, что в керамике уже не стала воплощать.
-- По обилию в вашей мастерской фотографий и плакатов Ролана Быкова нетрудно догадаться, что вы были добрыми друзьями. Как вы познакомились?
-- В 1978 году в Москве проходила моя персональная выставка, на которую пришел Ролан Антонович. После просмотра он забил меня в угол, приговаривая: «Так, я первый тебе сказал, что ты гений. Ты запомнила?»
В очередной приезд Быкова в Киев мы пошли в ресторанчик. Его супруга Лена Санаева поручила мне смотреть за трезвостью мужа, а сама пошла на Байковое кладбище, где похоронены ее дедушка и бабушка. (Елена и Ролан родились в Киеве. Быков показывал дом на Михайловской, в котором он жил). Я вынуждена была следить, чтобы московский гость мало пил. В ресторане Ролан Антонович все время импровизировал: «Я пошел в туалет. Ты что, меня не пустишь?» Через секунду бежит и показывает официанту знаком «Наливай»! Выпивал рюмочку, возвращался и так несколько раз. Пришел домой, естественно… Жена в ужасе: «Когда ты успел?» Лена считала, что, поскольку актер всегда на виду, пить ему не положено. Но Быков был уникальным человеком и все делал талантливо, играя на каждом шагу.
-- О чем вы подумали, когда узнали о его смерти?
-- Этого не может быть!.. Но тут же поехала в Москву. Когда я увидела его в морге Кремлевки, это было выше моих сил. Ролан Антонович болел раком легких, поэтому стал страшненький, голова огромная, сам маленький. Я почувствовала, что обязана сделать любимого Ролана Антоновича таким, каким он был при жизни. Рядом хлопали дверцы холодильников, куда засовывали трупы, а я четыре часа с помощью румян и силикона колдовала над ним… Хорошо, что гроб был швейцарский -- с открывающейся крышкой в верхней части. Поэтому нижнюю часть тела оставили как есть, а лицо привели в порядок. Да так, что Лена с сыном Пашей, увидев его, горько заплакали и долго не могли успокоиться.
Всю панихиду в Доме кино я сидела рядом с вдовой Быкова -- Лена взяла меня за руку и не отпускала. Попрощаться с Роланом Антоновичем пришло очень много людей. На Новодевичьем кладбище гроб с телом опустили в могилу под громкие овации -- все аплодировали Великому Актеру.
Кстати, в 1991 году на свое 80-летие президент США Рональд Рейган, бывший киноактер, пригласил и советского режиссера Ролана Быкова. Потом Ролан Антонович передо мной извинялся: «Люся! Я не нашел лучшего подарка, чем твоя работа». Так мое «Стремление… » оказалось в доме у коллекционера Рейгана.
-- В конкурсе на лучший проект интерьера здания ЮНЕСКО в Париже вы опередили всех претендентов-мужчин, в том числе советского скульптора Зураба Церетели, итальянского художника Виктора Вазарелли. Скажите, ваш проект был данью девизу конкурса или настроению женщины?
-- Конкурс проводился без девиза, поэтому претенденты предлагали разноплановые решения. Например, Церетели предоставил эскиз геометрического яйца, Вазарелли -- кубический орнамент. Я принимала участие в конкурсе с керамическим панно размером 50 квадратных метров «Земля, флюиды жизни и рассвета мирам Вселенной посылай!»
Жюри состояло из 15 представителей Франции, Англии, Бразилии, Японии. Не было американцев, которые тогда расторгли отношения с ООН из-за неуплаты долга. В Париж я летела в одном самолете с представителем СССР Ильей Глазуновым. Я-то его знала, но не буду же навязываться: «Вы знаете, я Мешкова… ». Сижу себе скромно. Встретив меня в жюри, Илья Сергеевич сказал: «А, моя попутчица!». Но, увидев эскизы моего панно, сорвался с места и покинул зал, таким образом высказав свое «фэ». Французы даже выразили протест: как же так, член жюри, представитель СССР ушел, ничего не сказав… Пришлось дипломатам выкручиваться: дескать, плохо себя почувствовал. Все может быть -- хотя, скорее всего, хвалебные речи в адрес Мешковой известный художник не мог вынести.
При мне отправили Церетели, сказав: «Нет-нет, все, спасибо». Остались француз Бене, итальянец Вазарелли и два его соотечественника. После рассмотрения всех вариантов объявили: «Отдаем предпочтение мадам». Я начала по сторонам поглядывать, разыскивать, кто же тут Мадам, но все почему-то смотрели на меня. Только потом до меня дошло, что Мадам -- это я. Неделю не верила этому сообщению, да и потом, когда в течение двух лет работала над созданием панно, продолжала не верить. И сейчас все еще не верю.
-- Видимо, ваше знакомство со знаменитым киноактером Бельмондо относится к парижскому периоду?
-- Да, мы с ним встретились на парижской улице. Бельмондо со своей молодой женой шел мне навстречу. Рядом бежали два пекинеса с завязанными на макушках розовыми бантиками. У меня с собой был керамический крестик собственной работы, который я и подарила актеру. Думаю, что он видел мое панно, рядом с которым, возможно, находилась и я. Но точно сказать, знал ли он, кто я такая, не могу, потому что плохо понимаю по-французски. Что-то я плела, конечно, нагло говорила одними глаголами. Кстати, свою «тронную» речь во время открытия моего панно я вызубрила на память. После окончания мероприятия французские журналисты, рассчитывая на обстоятельное интервью, налетели на меня, а я им: «Не компром па» -- не понимаю. Но, конечно, не без того, что «бонжур!» и «о'ревуар!».
Почувствовать, что Бельмондо -- прекрасный человек, можно и без знания французского языка. Море обаяния, сама галантность. Кроме того, мне показалось, что актер обладает экстрасенсорными способностями. Я знала, что мое давление зашкаливает за 200, но когда он меня обнял, положил левую руку на голову, давление стало ниже, ниже… Упало до такой степени, что пришлось срочно пить кофе!
-- Ваши керамические полотна есть даже в Париже, Вашингтоне. Какие же работы Мешковой украшают киевские коллекции, интерьеры?
-- Моя керамика использовалась при оформлении интерьеров Дома кино, Дома архитекторов, гостиниц «Киев» и «Русь». Кафе Союза архитекторов также было украшено моей работой, но после смены владельцев ее оббили со стен и… выбросили на свалку. Только один фрагмент мне удалось выхватить из мусорки, остальные украли.
Еще одна моя работа находится на… Байковом кладбище. По просьбе Рады Гавриловны Щербицкой я разработала проект памятника Владимиру Васильевичу: стела с керамическим портретом, вмонтированным в капсулу из двухсантиметрового оргстекла, возвышается над гранитной плитой. Правда, керамика под стеклом плохо смотрится. Но что делать, когда на кладбищах вандализм? Первоначально в соответствии с моим проектом асимметрично портрету, выполненному в голубых тонах, стоял серый валун. Для поддержания цветовой гаммы были посажены серебристые елочки, седой мох и незабудки. Под портретом -- только факсимиле Щербицкого. Со временем все несколько изменилось -- композицию памятника урезали. Но и в таком виде он выделяется своей необычностью.
Несколько лет назад ко мне в мастерскую примчался японский журналист Йосико Тошибо. Увидев памятник Щербицкому, он разыскал автора через Союз художников. Мы еще раз поехали на кладбище. День был чудесный. Вдруг видим: из церквушечки вышли старушки, остановились перед Щербицким и перекрестились. Возможно, они думали, что это икона. Как мне показалось, Владимир Васильевич меня заметил -- я увидела слезы на его глазах… И сама заплакала.
-- Поскольку вы не были лично знакомы со Щербицким, наверное, для работы над портретом уточняли какие-то черты его характера у родных и близких?
-- Нет, мне достаточно посмотреть фотографию, а остальное домысливаю сама. Правда, для этого надо сосредоточиться, отключиться. Всуе ничего делать нельзя. Я отрешалась перед фотографией Владимира Щербицкого. Со стороны можно было подумать, что у человека крыша поехала: сидит больная на голову и разговаривает: «Владимир Васильевич, я не могу вас рисовать, потому что вы плачете». Выпила коньяку -- вроде пошло. Слышу, Щербицкий ко мне обращается: «Я не буду». Так, переговариваясь месяца три, я сделала работу, увидев которую Рада Гавриловна сказала: «Говорили мне, что вы талантливая, но я не предполагала, что настолько. Я-то знала, что он такой, но откуда вы это знали?»
Один товарищ, возмущенный моей работой над портретом Щербицкого, пригрозил, что первым бросит в него камень. После Байкового кладбища пришел ко мне в мастерскую со слезами на глазах: «Людмила, я в этот портрет не брошу камень никогда». Может, кто-то приходит к памятнику Щербицкому с камнем за пазухой, но с тем и уходит. Это для меня очень важно.
-- А что для вас самое важное?
-- Оставаться самой собой, потому что иначе теряются энергия, сила. Вот вы пришли ко мне в мастерскую и сразу сказали: «Какая аура!» К слову, несколько лет назад я чуть не лишилась этого помещения -- директор «Софии Киевской» потребовала его освободить. В отчаянии позвонила Ролану Быкову, который договорился с нашим телевидением о сюжете по моей проблеме. Я бегом к Ступке: «Богдан, меня выгоняют из мастерской! Сейчас приедет телевидение. Что делать?»
Раньше, когда Ступка не был министром, мы вроде дружили. «Украдене щастя» с его участием стало для меня событием. А в «Мастере и Маргарите» Богдан Сильвестрович так играл, что на каждый спектакль приезжала «скорая». Из-за этой мистики ему пришлось отказаться от роли…
В тот день Ступка играл Мастера. Загримированный прискакал на телесъемку и бухнулся рядом со мной. Чтобы не волноваться, я приняла одну таблетку тазепама, потом вторую. Язык занемел, слово не могла произнести, а Богдан меня выручил: «Художник що може сказати? Вiн вмiє тiльки малювати… »