Недавно мать нашла сына в киевском приюте. Со слезами на глазах одиннадцатилетний бродяга пообещал, что больше никогда не покинет родной дом
Сначала Тимофею нравилась бродячая жизнь. Потом мальчик стал скучать по дому, особенно в те дни, когда приходилось питаться объедками в какой-то забегаловке и спать в мусорных баках. Тем временем мать и отец обшаривали подвалы и чердаки в поисках сбежавшего сына. После полутора лет скитаний двенадцатилетний Тимофей уже был готов вернуться домой, но боялся, что его накажут. Мать же, совсем отчаявшись, ходила молиться в церковь, просила прощения за ошибки, плакала ночами, а потом и вовсе перестала верить, что сын жив. И вдруг раздался звонок: «Мама, это я, Тимка. »
-- Когда раздался звонок и я услышала голос сына, то не поверила, что слышу его голос, -- едва сдерживая слезы, рассказывает Ольга Белобрицкая. -- Последние месяцев семь я думала, что сына уже нет в живых, так как больше года никаких известий о нем не удавалось обнаружить. А тут еще сон! Каждую ночь мне снилось, как ко мне являлся маленький Тимофей, лет пяти, наверное, все время плакал и приговаривал, как взрослый: «Прости, мама, что я от тебя ушел!» Это сейчас я понимаю: тот сон означал, что скоро сын вернется. А тогда решила, что Тимка ушел от меня навсегда. То, что я чувствовала, невозможно передать словами. Я могла проснуться среди ночи и больше уже не уснуть. Заходила в комнату к младшему сыну, садилась у его кроватки, так и сидела до утра, не отрывая глаз от его личика, и все думала, где же мой старшенький.
-- Как случилось, что Тимофей убежал?
-- Думаю, что все произошло из-за наших конфликтов с мужем. Мы частенько ругались, иногда, когда супруг был выпивший, он мог ударить меня. Свидетелем этих семейных ссор нередко становился Тимка. Он сильно переживал за меня, бывало, после ссоры подходил ко мне, обнимал и начинал гладить по голове. А когда подрос и стал больше понимать, то после каждого скандала убегал на день или на два из дома. Тима очень расстраивался из-за того, что не мог меня защитить, поэтому и убегал. Обычно я находила его у знакомых или родственников. Конечно, иногда он делал такие вещи, за которые получал: воровал мои кольца и серьги, потом продавал их, а деньги прогуливал. Я наказывала его, но все же прощала, понимая, что причина такого поведения сына кроется в том, что мы не уделяем ему должного внимания. Мы живем в Симферополе, муж работает во вспомогательном флоте, часто уходит в море. Я помощник воспитателя в детском саду, на работе пропадаю целыми днями. Вот и получалось, что Тимка был предоставлен сам себе. А тут еще и за младшим сыном надо успеть.
Как я сейчас понимаю, убежал он из-за последнего конфликта с отцом. Тимка просил велосипед ему купить, но у нас все не получалось. Тогда он украл мое обручальное кольцо и на вырученные от продажи деньги купил себе велосипед. Муж узнал, устроил ему хорошую трепку. Это оказалось последней каплей.
-- Как мне говорили, вы не очень-то надеялись на правоохранительные органы и начали поиски сами?
-- В милицию мы сообщили, когда Тимки не было дома уже дней пять (обычно он так надолго не убегал). За эти дни мы не нашли сына ни у знакомых, ни у друзей. Его товарищи тоже ничего не знали. Три месяца мы с мужем день и ночь облазили все подвалы и притоны в поисках сына, но все было тщетно. Время от времени кто-то из знакомых говорил, что случайно видел Тимку то в Севастополе, то в Симферополе. Последняя весточка пришла из Запорожья больше семи месяцев назад. Да и то было не ясно, точно ли это наш сын. Я уже перестала верить в то, что он вернется. Стала ходить в церковь, молиться, просить прощения за ошибки -- свои и его. Начала думать, что Тимы нет в живых.
О своих похождениях Тимофей рассказывает как бывалый солдат, с ухмылкой. Этот мальчуган похож на маленького старичка.
-- Не страшно было уходить из дома, ведь с тобой могло случиться все что угодно.
-- Нет, страшно не было, -- рассказывает Тимофей. -- Я знал, как можно прожить на улице, где добывать еду, где спать. О том, что будет дальше, я тогда не думал. Просто ушел и все. Конечно, понимал, что со мной может случиться всякое, но умереть не боялся. Знал, что судьба есть судьба. Раз что-то суждено, значит, так и будет. Так что меня это не пугало. Я больше боялся отца. У нас с ним отношения не складывались. Брат натворит что-нибудь, а наказывает отец меня. А выпившего я его вообще не мог терпеть, особенно когда он начинал заводиться с матерью. Тут еще эта история с велосипедом. Я знал: даже если вернусь, мать простит, а отец накажет, не пожалеет. Поэтому и не хотел, чтобы меня нашли. Когда попадал в милицию, называл другие имя и фамилию. Они посмотрят, что такой в розыске не числится, и отпускают (только уже в киевском приюте, и то спустя несколько дней, Тимофей назвал свою настоящую фамилию и таким образом был опознан. -- Авт. ).
-- В твоем личном деле зафиксировано, что за два года скитаний ты побывал чуть ли не во всех городах Украины и по России немало поколесил. Что, жизнь бродячая везде одинакова?
-- В одних городах хуже, в других лучше. В каждом городе свои законы. Если хотел выжить, приходилось законы соблюдать. Как-то был я в Запорожье. Обосновался на вокзале. Ко мне подошли местные ребята, говорят, мол, это их территория. Побили и прогнали, забрали все, что у меня было. А в Курске не так. Даже на чужой территории тебе могут разрешить промышлять. Но только если ты с местными побратаешься -- нужно было драться с кем-то из компании до первой крови. Причем нельзя поддаваться, иначе забьют до смерти. А дерешься нормально -- свой, братан. Не смотрят, что ты из Украины или откуда-то еще. Там вообще ребят разных полно: и русские, и молдаване, и цыгане, и украинцев хватает. Главное, чтобы ты настоящим пацаном был. Правда, в компанию все равно не берут. Если поживешь с ними год или два, тогда ты уже свой. А так -- чужак. Но хороший, никто тебя не тронет, если кровь покажешь. Конечно, иногда приходилось драться с ребятами, которым было по пятнадцать или семнадцать лет. Отказаться было нельзя.
-- А о каких городах у тебя самые плохие воспоминания?
-- О Харькове и Москве. В Харькове какие-то люди злые и жадные. Как заехал я туда, думал, что умру. На вокзале не поспишь -- милиция гоняет. А в домах страшно -- там они в основном все старые. И в подвалах, и в подъездах крыс полно. Один раз заснул я в подъезде, просыпаюсь, а по мне и вокруг крыс штук пять лазит. Пришлось идти на улицу спать. Утром еле смог встать -- от холода руки и ноги закоченели. Стал бутылки собирать -- местные бомжи гоняют. Пробовал просить милостыню. Если ходишь за прохожими, то никто не дает, а сядешь -- или милиция, или местные попрошайки сгонят. Голодал я там сильно. Случалось, за три дня крошки во рту не было. Потом нашел одну забегаловку, где можно было со столов объедки подбирать. Правда, особо там разжиться не удавалось, только недоеденное тесто от беляша или хвосты от рыбы. Но через пару дней меня и оттуда прогнали. Зато потом нашел один ресторанчик, где объедки сразу выбрасывали в большие контейнеры, а утром их забирала мусорная машина. Поскольку утром туда приходили поживиться местные бомжи, я оставался у контейнеров на ночь. Иногда спал в одном из пустых ящиков, чтобы не упустить добычу.
В Москве на каждом шагу милиция -- чуть что, сразу заберут, без разговоров. А все малолетки, что на вокзалах живут, токсикоманы. Нюхают клей, бензин или краску. Если ты не нюхаешь, в компанию не попадешь. Первое время я тоже начал нюхать, но потом понял, что это может плохо кончиться. Бросил и уехал в Калугу. А вообще в России люди доверчивые. Иногда сяду в электричку, а проводник давай расспрашивать, мол, кто такой да куда едешь. Расскажешь, что к тетке или сестре, тебя и не трогают. А однажды проводница всю ночь меня чаем поила и сладостями кормила. Так она мне понравилась, что я ей на салфетке написал «Спасибо. Вы очень хорошая». Салфетку оставил на столе, пока она не видела.
Вообще мало хороших людей встречал. А вот одного мужчину я не забуду никогда. Он увидел меня еще в Харькове на вокзале. Потом оказалось, что мы ехали в одном поезде в Запорожье. На местном вокзале он меня нашел (наверное, понял, что я бомжую), отвел в кафе, накормил. Потом пошли на базар. Там он купил себе новую курточку, а мне отдал старую. Я ее надел, руку в карман засунул, чувствую, там деньги. Как оказалось, 250 гривен. О деньгах он ничего не сказал, хотя еще несколько раз после этого мы с ним встречались. Тот мужчина все говорил мне, что я напоминаю ему сына, с которым он сейчас не может видеться.
-- А о доме, матери и брате все это время ты помнил?
-- Конечно, помнил. На втором году своих похождений мне даже стали сниться мама и младший брат. По ним я особенно скучал. Иногда что-то как найдет, домой хочется до слез. Посижу, покурю -- попустит. Я уже и подумывал вернуться, да все боялся, что накажут. То, что я попал в Киеве в приют, -- это судьба. Сам я никогда не решился бы дать о себе знать.
-- Действительно, первое время он даже не называл своей настоящей фамилии, -- рассказывает Людмила Мирошник, заместитель директора киевского приюта. -- Тимофей представлялся Артемом Гальченко. Но в розыске таковой не числился. С ним беседовали и воспитатели, и психологи. Мы чувствовали, что мальчик что-то скрывает, недоговаривает. И в конце концов он во всем признался. Думаю, ему нелегко было это сделать. Когда мы позвонили его маме в Симферополь и Тимофей услышал родной голос, то, несмотря на все свое мальчишечье мужество, он не смог сдержать слез. Он плакал и обещал матери, что больше никогда не убежит, только просил не наказывать его.
Тимофею повезло. Он нашел мать, вернулся домой. Мы надеемся, что у них все наладится. Но, к сожалению, нам удается помочь не всем детям. В последнее время к нам часто попадают совсем маленькие ребятишки -- трех- и пятилетние. Только сегодня таких в нашем приюте около десяти. Есть и киевские, и иногородние. А ведь шансов найти их родных практически нет. Ребята не помнят свои имена и фамилии, не говоря уже о месте жительства или родителях. Недавно к нам поступили двое деток, рожденных от иностранцев: пятилетний Руслан и трехлетняя Нану. Мы установили, что их отец индус, мать украинка. Кстати, она их и подбросила -- подошла к старушке во дворе, гулявшей со своей внучкой, попросила присмотреть минут десять (мол, в магазин сбегать надо), оставила кулечек с одеждой малышей и не вернулась. Женщина вызвала милицию, и детей привезли к нам. Буквально в один день поступили к нам трехлетняя Инна, которая, кроме своего имени, не знает ничего, и Артур (3,5 лет), больной чесоткой. Он тоже ничего о себе не знает. Пока отыскать следы родственников милиции не удалось.
Интересно, что малыши, которые попадают к нам, часто не помнят своих родителей, зато четко запоминают график раздачи бесплатной пищи в пунктах, организованных социальными службами. Они умудряются есть по нескольку раз в день, объезжая в разных местах подобные точки. Хорошо знают бродяжки, где организована выдача одежды беспризорникам. Скажите, разве такой ребенок, которого накормили и одели на улице, будет заинтересован вернуться домой, в приют или интернат. Зачем? Ведь он сыт и одет, не надо ходить в школу и выполнять указания родителей. Более взрослые ребята так и умудряются существовать, и вернуть их к нормальной жизни очень трудно. Огромные средства тратятся просто в никуда. Зато у нас не хватает средств на поиски родственников детей, а приют иногда бывает переполнен настолько, что мы не можем принять всех детей, которым нужна помощь.