В дни своего 85-летия корреспондент «ФАКТОВ» беседовал со знаменитым летчиком, чей подвиг вдохновил Бориса Полевого написать «Повесть о настоящем человеке»
В Украине воспитание настоящих людей нынче как бы не предвидится. Из обязательной и факультативной программ школьного курса русской… пардон, зарубежной литературы исключено замечательное своей добротой и оптимизмом произведение Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке», давшее надежду и веру в себя десяткам тысяч безногих, безруких, незрячих и других несчастных, с искалеченными телом и душой людей, которыми в послевоенные годы была наводнена страна. Произведение, ставшее бестселлером для многих поколений мальчишек и девчонок, научившее их любить жизнь, не дрейфить перед трудностями, нести добро и пользу обществу, списали, словно отлетавший свой ресурс самолет.
Горько было сообщать эту невеселую весть в канун 85-летия со дня рождения Герою Советского Союза Алексею Маресьеву, чья уникальная фронтовая судьба послужила материалом для написания повести. Тем более что во время знакомства Алексей Петрович признался, что любит Украину, небо которой защищал в сорок первом.
-- Ладно, -- улыбнулся старый воин. -- Наверное, вечной должна быть только Библия.
-- Вы верующий человек?
-- Как вам сказать… Не люблю модничать. Наверное, о таких вещах грех говорить вслух. Могу сказать, что верю в чудодейственную силу климата. В детстве рос очень хиленьким, часто болел. Из-за слабого здоровья не хотел ехать по комсомольской путевке на строительство Комсомольска-на-Амуре. Но одна женщина-врач сказала, что, если поеду туда, все болезни пройдут сами собой. Так оно и случилось.
-- Как сложилась после войны ваша личная жизнь?
-- Нормально. Вырастили с женой двух сыновей. Старший, Виктор, работает председателем совета Фонда инвалидов войны «Маресьев». Младший, Алексей -- мой помощник. Внуку Вите -- 13 лет. Супруга -- домохозяйка.
-- А вы сейчас работаете?
-- Да, первым заместителем председателя Российского комитета ветеранов войны и труда. Ну и работа в фонде. А кто же сейчас поможет старикам, как не мы сами?
-- Машину водите?
-- Года два как перестал. Доктора не велят, да и сам чувствую. Раньше -- очень любил. Мне как инвалиду войны был положен бесплатный «Запорожец» с ручным управлением. Я попросил «Москвич» с доплатой. Мне очень нравилась эта машина. Отличный автомобиль.
-- С ручным управлением?
-- Что вы, с обычным, ножным! За мной закреплена служебная «Волга». Несколько лет назад, когда началась борьба с привилегиями, хотели ее отобрать. Но мои товарищи не дали. Какая ж тут привилегия? Да я бы с удовольствием отдал бы «борцам» и машину, и мою «привилегию», а сам ходил бы пешком. Но на своих двух! Тяжело все-таки на чужих ногах передвигаться. И теперь, и тогда, в молодости. На фронте, совершенствуя протезы, я чуть ли не все ремни у молодых летчиков перерезал.
-- Неужели и на фронте среди летчиков была дедовщина?
-- Нет! У молодых ребят талии тоньше, им ремень требуется короче. Значит, кусочек кожи можно отрезать. Но еще труднее, скажу я вам, было психологически. В меня ведь поначалу никто не верил. Еще бы, тут не всякий здоровый мужик может стать летчиком. Под Москвой полно аэродромов. А меня поначалу аж в Чувашию услали. Чтобы, если со мной вдруг что-то случится, никто ничего не узнал.
-- Вы были первым летчиком, летавшим без обеих ног?
-- Не совсем. В первую мировую на «Фармане» воевал русский поручик Валериан Карпович. У него не было ступни. Однажды он не справился с управлением и погиб. А я после войны переписывался с английским летчиком (как зовут, уже не помню), тоже потерявшим на фронте обе ноги. Он писал мне, что томится, скучает на земле. Позже я получил сообщение, что он все-таки поднялся в небо и тоже разбился насмерть, не справившись с управлением.
Я же, прибыв в июне 1943 года в 63-й гвардейский истребительный авиаполк Брянского фронта, страшно боялся, что летчики меня не примут. Иногда мне разрешали подниматься в воздух к моменту возвращения наших товарищей -- для прикрытия самолетов с воздуха.
Командиры боялись не только за меня. У истребителей принято летать парами -- ведущий и прикрывающий его сзади ведомый. А если ведомый слабенький, тот, кто взял его к себе в пару, рискует. Но, поднимаясь на истребителе в небо, я чувствовал, что могу! Однажды не выдержал и подошел к комполка Иванову. Тот послал меня к командиру эскадрильи Александру Числову (Саша сейчас живет в Волгограде). Числов, конечно, видел, что я хожу мрачный по стоянке. И предложил полетать с ним.
Я обрадовался. И однажды завалил на глазах у командира эскадрильи «мессершмитт» сто девятый. Снова слетали -- я снова немца сбил. Ребята меня зауважали. А мне стало легче от того, что уже перестал быть обузой для полка. В августе сорок третьего я сбил за день три «фокке-вульфа-190». Вскоре мне присвоили Героя. Я ведь еще до того, как был сбит, в 1941-42-м годах, четверых немцев завалил. Хорошая машина наш «Ла-5ФН»! Но мне очень хотелось полетать на «Аэрокобре». Тоже отличный американский истребитель. Из кабины там не вылезаешь, как у наших, через открытый фонарь -- дверца у них открывается, как у автомобиля, выходишь на плоскость. А мне тяжело было выбираться из нашего самолета. Но у «Кобры» оказался другой «недостаток», который вынудил меня забыть о ней: тормоза у американца требовали мягких частых движений ступнями. А я этого делать не мог.
-- Говорят, вашей 3-й гвардейской истребительной авиационной дивизией командовал сын Сталина Василий?
-- Правильно. Только не сразу. Вначале нашим комдивом был Ухов. Сталин пришел к нам позже, а тогда служил инспектором штаба корпуса по летной подготовке. И меня как-то инспектировал -- проверял, как летаю. Поблажек мне не делал, но остался мною доволен. У меня о нем сложилось хорошее впечатление.
Резковат он, конечно, был. Рассказывали в дивизии такой случай. Приезжает как-то Василий Иосифович в одну из своих частей. Как и положено, на КПП у ворот подъехавшую машину встречает часовой, отдает честь и… требует предъявить пропуск! «Ты что, не знаешь, кто я такой?» -- возмутился сын вождя. -- «Знаю, товарищ полковник. Но покажите, пожалуйста, пропуск». -- «Я тебе щас покажу!» -- импульсивный Сталин выскочил из машины и ударил часового в ухо. Тот молча отставил винтовку в сторону и так же молча ударил Сталина кулаком по лицу, затем взял винтовку и передернул затвор. Опешивший от неожиданного отпора Сталин поднял упавшую фуражку и, выругавшись, зычно так сказал водителю: «Поехали от этого придурка!» Он понимал: солдат был прав.
Нашей летной столовой заведовала Мария -- первая жена Сталина. Здесь всегда царил полный порядок, никто не воровал, официантки ходили на цыпочках. Василия Иосифовича командование не пускало в бой. А с целью конспирации, чтобы «враг не догадался», на фронте Сталина и устно, и в документах называли Васильевым. Он умел о людях заботиться. Не у каждого командира авиакорпуса в то время был свой «персональный» транспортно-пассажирский «дуглас». У Сталина был. И однажды накануне какого-то праздника -- по-моему, второй годовщины присвоения корпусу наименования гвардейского -- Василий Иосифович послал самолет в Грузию. Оттуда «дуглас» вернулся битком набитый ящиками с цитрусовыми и разными кавказскими деликатесами, винами и коньяками. Весь корпус праздновал. Жаль, конечно, что судьба этого человека сложилась потом трагично.
-- Но ведь жизнь Василия Сталина складывалась куда удачливее, чем, скажем, ваша. Тем не менее вы не спились, достойно прошли все испытания… Или в жизни не все так было, как описал автор «Повести о настоящем человеке»?
-- Да почти все там чистая правда! Конечно, писатель кое-что преувеличил, приукрасил. Роман с Ольгой, например. Да, была девушка. Но кто в юности не бегал на танцы и не дарил цветы? Потом, когда меня сбили и я голодный с разбитыми и обмороженными ногами 18 суток полз по лесам, никакого ежа я не ел. Ну не зверь же я какой-то. Поймал ящерицу -- а она оказалась несъедобной. И с табуретки не прыгал перед медкомиссией. Стулом -- да, пользовался, использовал его в качестве тренажера для отработки движений ногами, имитирующих управление самолетом. Но писатель имеет право на художественный вымысел. Он и фамилию героя изменил. Подстраховался. Думал, а вдруг я запью, начну плохо себя вести, книгу запретят. Книгу ему разрешили издать лишь после войны. Наши идеологи боялись: узнают немцы, что у русских даже безногие воюют, подумают, что дела вовсе плохи. Кстати, злые языки утверждали, что я всем обязан Полевому. Но ведь звание Героя мне присвоили еще на фронте, когда книги и в помине не было. За одиннадцать сбитых немецких самолетов и 87 боевых вылетов, каждый из которых мог оказаться последним. Меня вон в высшую партийную школу не хотели принимать -- и партийного стажа не хватало, и образование незаконченное среднее, в приемной комиссии дали от ворот поворот. Пришлось заявление Маленкову писать и полтора месяца ждать решения секретариата ЦК о моем зачислении.
-- А летать вы уже не хотели?
-- Тяжело все-таки было на боевых истребителях. Нагрузки большие. И когда еще в сорок четвертом предложили перейти инспектором-летчиком в управление военно-учебных заведений ВВС, согласился. После войны и сам понимал, и умные люди говорили, что летчиком никому не суждено быть вечно, надо учиться, думать о будущем. Еще немножко полетал в качестве инструктора спецшколы ВВС на учебном У-2 (позже его переименовали в По-2 в честь конструктора Поликарпова) -- это был мой первый самолет. Как первая любовь. И легкий в управлении, и покладистый. Когда этих старых машин уже не осталось, а мы, бывало, сойдемся за дружеским столом с покойным Покрышкиным (он в ту пору руководил ДОСААФ), и я начинаю: «Слушай, Саш, найди мне, Бога ради, У-2. Страсть как полетать хочется!» Александр Иванович смеялся: «Эх, такой-рассякой! Да мне самому он снится. Сходи, Леша, в музей. Он там под потолком висит. Если что, меня позови. Вместе полетаем».
А вообще жалею, что не довелось на реактивных истребителях полетать. Это же скорость, высота -- мечта!
-- Как сложилась судьба прототипов тех ребят, которые нашли вас в лесу и приняли за недобитого фрица?
-- Их, к сожалению, уже нет в живых. После войны мы с ними несколько раз встречались у меня в Москве -- вспоминали, выпивали… Сергей потом уехал в Молдавию, работал там пожарным. А Сашка Вихров -- огненно-рыжий -- всю жизнь прожил в родной деревне. Вечная им память -- тем, кто меня спасал. Никого из них уже нет.
Зато после выхода книги объявилось столько медсестер, которые якобы учили меня ходить в госпитале. Да ради Бога, можно бы познакомиться. Но я к тому времени уже был женат. А однажды ко мне домой приехала женщина, назвавшаяся моей матерью. Дверь ей открыла моя настоящая мать. Конечно, я был смущен. Но даже такие неуклюжие проявления любви были лучше последовавшей позже, в начале 90-х, волны грязи, когда правдолюбцы принялись «разоблачать» героев, переписывать историю, сталкивать меня с покойным Борисом Полевым. Писали, например, что, когда он умер, я якобы отказался писать некролог -- вроде сводил какие-то счеты с ним, якобы я считал, что писатель сделал себе имя на моей судьбе, а он в свою очередь считал, что это он помог мне в жизни. Брехня все это! Меня тогда в Москве не было! Я лечился в санатории. Нам с Полевым нечего было делить. Мы не дружили. Но всегда с удовольствием общались как фронтовики. Просто по жизни мы шли каждый своей дорогой. Думаю, честной дорогой.
… Послезавтра Алексею Петровичу Маресьеву исполняется 85 лет. Да продлятся дни его!