Во Львовской области, где, по официальным данным, на каждое рабочее место претендует, по крайней мере, 74 молодых образованных человека, пенсионерка Анна Дмитриевна нарасхват. Радоваться бы. Но женщина говорит об этом с горечью, ведь ей, в прошлом ведущему инженеру одного из львовских предприятий, приходится теперь довольствоваться ролью домработницы.
Пенсионерка Анна Дмитриевна, по ее собственному определению, -- «недоношенная». Был у нас в стране такой период, когда, чтобы повысить зарплату молодым заводчанам, ветеранам предлагали идти на «заслуженный отдых» досрочно. Многие, еще не зная, что их ждет на пенсии, охотно соглашались. Вырвалась «на свободу» и Анна Дмитриевна. Но очень скоро поняла, что без работы просто не выживет. Пометалась по заводам и КБ, но такой высокой должности, какую занимала прежде, ей уже не предлагали. А если честно, то и на другие не брали. Поэтому, говорит, и не погнушалась предложением пойти в домработницы к «новым украинцам». Поначалу, правда, страшно было и неудобно: все-таки я инженер, причем высокой квалификации, и вдруг -- в прислуги. Но ее бывшая начальница успокоила: «Я уже несколько лет так работаю, и ничего страшного -- даже довольна. Дома-то ты такая же прислуга, только без зарплаты».
Идти на новое место работы было страшно. Но в первый же день Анна Дмитриевна поняла, что молодой хозяйке Ольге еще страшнее, чем ей, ведь за чужим человеком в доме глаз да глаз нужен. Начала она в одной комнате убирать, а Ольга из другой -- нет-нет, да поглядывает. Вроде и не отрывается от компьютера, но дверь-то распахнута. «Вы, -- говорит, -- и за диваном помойте, и под тумбочкой… »
Отодвинула Анна Дмитриевна тумбочку, а там -- кулечек. Прозрачный, и видна пачка долларов внутри. «Олечка, тут деньги… » -- «Ой, наверное, Сережа уронил». Анна Дмитриевна аж испариной покрылась: неужто проверяют? Правда, вскоре ее стали оставлять дома совершенно одну и даже ключи доверили…
«Новых украинцев» Анна Дмитриевна, как многие вокруг, представляла заевшимися бездельниками, которые только то и умеют, что шиковать на невесть откуда взявшиеся деньги. Оказалось же, что они «пашут» днем и ночью, а в быту весьма непритязательны. «Хозяина» Анна Дмитриевна видела только мельком. Когда приходила в дом, его уже не было, когда уходила -- еще… Готовила ему отдельно -- все вегетарианское. Пустой, без мяса, супчик, даже сметаной заправлять не нужно. Вместо второго -- салат. Салат же на завтрак и ужин.
А двое хозяйских детей обожали выпечку. Так что свой рабочий день Анна Дмитриевна начинала с чистки овощей и замешивания теста. Продукты хозяйка закупала сама, да и готовила вместе с домработницей. Пока не раздавался телефонный звонок мужа. Тогда Ольга быстро мыла руки, переодевалась и мчалась на подмогу Сергею -- она у него и заместитель, и секретарша, и делопроизводитель.
«Тетя Нюся, -- бросала на ходу Анне Дмитриевне, -- собаку выведите, пожалуйста. А потом, если успеете, пропылесосьте ковры и накидки на мебель. Перекусите сами, меня не ждите».
-- Обедали мы с Олей обычно вместе, -- рассказывает женщина, улыбаясь. -- За едой болтали о жизни, о детях. Оля нередко спрашивала у меня совета, относилась ко мне уважительно, как к старшей родственнице. А вот Сергей даже глаз на меня не поднимал, как будто и вовсе не замечал моего присутствия: то ли был настолько поглощен своими планами и замыслами, то ли за человека не считал. Столкнись мы на улице -- наверное, и не узнал бы.
Прошло полгода. Анну Дмитриевну ее работа устраивала, хозяйку -- казалось бы, тоже. Но однажды Ольга бодро объявила: «Тетя Нюся, мы завтра уезжаем в отпуск. По возвращении, если будете нужны, позвоним».
«А если нет?» -- растерянно подумала Анна Дмитриевна. Видимо, ее мысли отразились на лице так явно, что Ольга виновато добавила: «У нас тут объявилась безработная родственница -- наверное, возьмем ее, чтобы помогала мне по дому».
Анна Дмитриевна была почти в отчаянии: будучи уверенной, что с деньгами проблем не возникнет, она только-только купила внучке дорогую шубку, потратив на это почти все свои сбережения. Осталась без копейки, и на тебе -- «отпуск»…
Не прошло и недели, как в дверь ее квартиры позвонили. На пороге стояла ухоженная пожилая женщина -- сразу было видно, что иностранка. Оказалось: когда-то, еще «за Польщи», весь этот дом принадлежал ее отцу -- крупному банкиру. На первом этаже жила прислуга, второй сдавали, третий был «господским».
«Пришли Советы, -- рассказывала пани Данута за чашкой чая, -- каждый этаж покраяли, а нам предложили выбор: или остаться в одной комнатке, или вообще съехать. Мы переселились под Варшаву… Осмотрев «коммуналку» Анны Дмитриевны, нежданная гостья заохкала: Из такой люксусовой квартиры сделали кучу каморок. И туалет -- в общем коридоре?! И даже ванны нет?! Как же вы живете?»
Во Львов пани Данута приехала на какой-то семинар -- кажется, по эсперанто. Перед отъездом зашла попрощаться. Уговаривала Анну Дмитриевну приехать в Польшу: «Погостите у нас, отдохнете. А если хотите -- и заработаете. Моя дочка как раз ищет помощницу по дому… »
Через несколько месяцев Анна Дмитриевна вошла в дом к дочери пани Дануты. Семья Ядвиги чем-то напомнила ей Ольгину. Их тоже было четверо: жена и муж, сын и дочь. Пани Ядвига -- действительно пани. Статная, яркая. Технолог по тканям. Мечтала о собственной химчистке, но оставлять маленьких детей было не на кого, поэтому вот уж несколько лет не работала. Ее супруг, «пан из села», пахал на всю семью. «Пани Нюся» -- так представила Ядвига Анну Дмитриевну, и та почувствовала себя чуть ли не ровней хозяйке. Были и другие приятные моменты. Например, когда дочь Ядвиги попыталась, не помыв за собой посуду, улизнуть из столовой, а мать вернула ее: «Пани Нюся не нянька. Она мне помогает. А когда освоится, будет хозяйничать во всем доме, и я смогу пойти работать. Вообще же, учти: у пани Нюси образование выше твоего… »
«Таких пирогов мы в жизни не едали, -- восхищалась хозяйка кулинарными способностями своей работницы. -- Пани Нюся еще и шить умеет? Так вам же цены нет! Но почему пани Нюся ест, как птичка? Так нельзя. Берите все, что хотите. Если пани не будет есть, пани будет хворая. А мне нужна пани здоровая». Анна Дмитриевна сочла это доброй шуткой. Но оказалось, что шуткой здесь и не пахло. Хозяйку действительно волновало здоровье работницы. Та ведь была нелегалкой (что позволяло платить ей за труд втрое меньше, чем польским женщинам, выполнявшим те же обязанности), а потому общение с медиками было бы чревато неприятностями, да и стоило бы немалых денег.
Пани Ядвига вечерами поднималась в «салоник» Анны Дмитриевны и нередко допоздна делилась с ней сердечными тайнами -- рассказывала о любви к молодому соседу.
-- Я-то, глупая, считала, что ей не хватает подруги, -- иронизирует над собой Анна Дмитриевна, -- а хозяйка, оказывается, лишь следовала совету психолога, который посещал ее так же регулярно, как и массажистка, и парикмахер…
Казалось бы, все идет хорошо. И все же осложнения возникли. Первое -- из-за разбитого термоса. Уронив его, Анна Дмитриевна почему-то страшно испугалась и неожиданно для себя разрыдалась: «Я видела такой в магазине, я куплю… » Хозяйка утешала: «То не варто плакать. Зачем вы так переживаете?» Анна Дмитриевна и сама удивилась: чего это нервы сдают -- может, из-за того, что перестала себе принадлежать? А что перестала -- поняла, когда услышала, как хозяйка хвалилась гостям: «Такой интеллигентной прислуги у нас еще не было». Перед Рождеством же их отношения с пани Ядвигой обострились еще больше.
-- У них это самый святой праздник, -- рассказывает моя собеседница. -- Готовятся по полной программе: в двухэтажном доме -- генеральная уборка, в кухне -- готовка угощений на 12 блюд, каждому члену семьи -- обновка…
Отправляясь с вечера в театр, пани Ядвига попросила перемыть праздничную посуду. Анна Дмитриевна все перемыла и как раз заканчивала вытирать насухо, когда хозяйка вернулась домой. И с порога же возмутилась: «До сих пор возитесь?! А посудомоечная машина зачем?»
-- Про машину-то я не забыла, -- объясняет мне Анна Дмитриевна, -- но, зная, что хрусталь в ней мыть нельзя, решила, что это относится и к тонкому фарфору. Чтобы сгладить возникшую неловкость, спросила у хозяйки: «А рыбу как фаршировать?» Имела в виду -- как это делается здесь. А пани Ядвига вспылила: «Вы что, даже этого не умеете?!» И снова мои глаза застлали слезы. Тут уж она совсем из себя: «Цо то пани все плаче и плаче? Ничего сказать не вольно!»
На следующий день, рассказывала Алла Дмитриевна, она поднялась с головной болью, но чуть свет. Как всегда, после десяти утра проснулась хозяйка. Хлопотали вместе. До шести вечера. Наконец рабочий день Анны Дмитриевны закончился. Она сняла фартушек и попрощалась. Пани Ядвига остановила: «У нас не все готово». Не случись всех предыдущих стычек, Анна Дмитриевна, может быть, и взяла бы себя в руки. Но тут инстинктивно схватилась за сердце. Вероятно, побледнела. «Цо то с пани?» -- испугалась хозяйка. «Мне плохо, пани Ядвига. Тахикардия. Я 12 часов на ногах». -- «Почему пани не предупредила? Я вызову доктора, -- заметалась пани Ядвига. -- Только не проговоритесь, что работаете у нас. Скажите, что дальняя родственница. Мол, приехали на три дня погостить, а тут климат другой, вот и схватило сердце… »
-- Если честно, -- вспоминает теперь Анна Дмитриевна, -- я могла бы и сама справиться с приступом, не впервой ведь. Но тогда отчаянно захотелось показать хозяйке, что она меня «достала». И на следующий же день мне дали понять, что планы семьи изменились, а о какой-либо химчистке не может быть и речи. Дескать, чужие люди все равно никогда не позаботятся о детях так, как мама. А ведь совсем недавно пани Ядвига заявляла, что полностью мне доверяет и собирается уже вполне официально оформить на работу.
Выслушав речь об «изменении планов», Анна Дмитриевна тут же поехала на вокзал и купила билет до Львова. Попросила хозяйку вызвать такси до Варшавы. Та изумилась: «Пани Нюся, так это же 40 долларов! Вы их так непросто заработали. Мы, конечно же, отвезем вас на своем «Мерседесе». И под холодным ливнем проводили до самого автобуса. К багажу хозяин не дал Анне Дмитриевне даже прикоснуться: «Ну что вы, я сам». На прощанье расцеловали: «Не сердитесь на нас, пани Нюся. Просто как-то у нас не сложилось. Если что понадобится, обязательно пишите. Мы же не чужие -- поможем».
И Анна Дмитриевна снова глотала слезы -- то ли обиды, то ли раскаяния. Дома подруги дружно сочувствовали: «Ты смотри, какая она, эта пани Ядвига». Но Анна Дмитриевна вдруг прозрела: «Да не она -- я! Но было меньше «прогибаться» перед хозяйкой: мол, мне все равно вечерами делать нечего, так давайте я крупу переберу или белье переглажу. А раз приучила к такому, так уж не надо было демонстраций устраивать…
-- Я понимала, что стою на несколько ступеней ниже: они -- хозяева, соответственно я -- прислуга, -- сетует героиня. -- Вот и смотреть должна была снизу вверх. Промолчать, стерпеть. Да только трудно это -- переступить через свое «я»…
Заработанных за границей денег женщине едва хватило погасить родному государству «квартирные долги». Но у общительной Анны Дмитриевны масса добрых знакомых. Порекомендовали ее няней в один дом, в другой…
Дети быстро подрастают. Малыш нынешних хозяев избалован. «Раньше меня днем никто не заставлял спать. Лучше бы тебя не было. Вот я скажу папе, чтобы он тебя налупил и выгнал», -- насупившись, говорит он няне. Понятно, что с несмышленыша нечего взять. Но обидно.
Ее уже зовут… за океан: у подруги дочь живет в Америке. Платить местным няням той не по карману, да и не очень-то она им доверяет, а тетю Нюсю знает с детства. Золотые горы сулит! Но Анна Дмитриевна пока не соглашается:
-- Здесь хоть родные стены: вернешься с работы -- выплачешься. А там и пожаловаться некому.
Да чего плакать-то? Анна Дмитриевна нарасхват -- хозяева неплохие деньги ей платят. Но ведь говорили же, что «у советских собственная гордость». Нищенствуем, а лозунг не забыли. Наверное, потому, что это был не просто лозунг -- стержень, который позволял миллионам людей держаться на плаву. Во всяком случае, в их собственных глазах.