Слепого и однорукого музыканта еще мальчишкой покалечила война
Оставшись одна с малолетним ребенком на руках, Вера не спешила второй раз выходить замуж. Но все же интересно было знать, что ее ждет впереди. Поэтому, когда подруга собралась в город к гадалке, решила и она узнать свою судьбу. «Вскоре на твоем пути встретится бубновый король. Вы поженитесь. Только люди долго смеяться будут».
-- Гадалка как в воду глядела, -- говорит сегодня 80-летняя Вера Корнеевна Павловская. -- Вот уже пятьдесят лет живем с Анатолием Григорьевичем вместе. Правнуков дождались. А ведь муж мой никогда ни меня не видел, ни детей. «Чего ж не видел? -- возражает муж. -- Во сне я всегда зрячий. И если вы мне снитесь, то точно такие, какие есть… »
В 1943 году, когда Полтавщину освобождали от немецких захватчиков, Толе было 11 лет. В один из таких же осенних дней, как сейчас, провожал мальчишка корову на пастбище. Он до сих пор помнит, какая тишина стояла тогда вокруг. Как перед боем…
-- Вдруг началась стрельба, -- вспоминает Анатолий Григорьевич Павловский. -- Советские солдаты начали атаку. Не успел я до окопа добежать, как взорвалась граната. Последнее, что сохранилось в сознании, -- меня прикрыл собой какой-то воин.
Очнулся Анатолий только через неделю в походном госпитале за 36 километров от родного хутора Иващенки Хорольского района. Сначала не мог понять, почему так долго длится ночь. Потом военные хирурги открыли ему страшную правду: он потерял оба глаза и правую руку до локтя.
-- Когда после выписки я уже освоился в хате и во дворе, -- продолжает мой собеседник, -- начал выходить на улицу -- ночью, чтоб никто не видел и не мешал. Потом добрался до окраины села, дальше, дальше… Однажды аж до Хорола дошел -- за восемнадцать километров от дома (раньше не раз туда на базар ходил, поэтому дорогу знал). Причем без палочки, без сопровождающих. Многие даже не верили в мою слепоту.
В семье Толик был старшим из пятерых детей и единственным сыном. Но оказался слабым помощником матери. А тут еще отец, мало того что инвалидом вернулся с фронта, так еще в 47-м за 100 граммов припрятанного зерна отправился на пять лет в тюрьму. Голод забрал и единственную кормилицу семьи -- корову.
-- Я решил спасать себя и родных, -- рассказывает Анатолий Григорьевич. -- Как-то, никому ничего не сказав, двинулся в путь. Еле одолел восемь километров расстояния до станции Ромодан. Пройду двести метров и падаю -- настолько слаб был. На станции женщины напоили меня молоком и посадили на товарняк. Я хотел ехать на запад --там тогда с продовольствием было легче.
С помощью добрых людей, которые меня подкармливали, чем могли, через несколько суток я оказался аж в Белоруссии. В Барановичах пошел на базар и сел там с протянутой рукой. Вид у меня был, конечно, жалкий, поэтому люди на милостыню не скупились…
Продукты менял на деньги, и когда через две недели вернулся в Ромодан, в прихваченном мною фронтовом вещмешке отца лежало 37 тысяч рублей. Только вышел на перрон, встречаю своего земляка, деда Федора. «Постой, пацан, -- говорит он мне, -- где-то здесь твоя мать пришла купить на базаре зерна, пойду разыщу ее». Прибежала мать, плачет, обнимает меня. «Мы и не надеялись уж увидеть тебя, сынок, -- причитает. -- Не знаю, застану ли живыми твоих сестричек, когда вернусь домой. Пухлые лежат. Вот на последние сто рублей купила десять стаканов пшеницы… ». Говорю ей: «Выживем». И протягиваю деньги: «Купите, что нужно».
Пока Анатолий ездил «по миру», понял, что можно зарабатывать несколько по-иному.
-- Мне часто встречались в поездах слепые музыканты, -- ведет дальше разговор Анатолий Григорьевич. -- Пассажиры были особенно к ним щедры. И решил я заново учиться играть на балалайке, ведь до войны я играл очень даже неплохо -- и на балалайке, и на мандолине. Школьная самодеятельность без меня не обходилась, даже обучал желающих.
Да вот беда -- как же играть без одной-то руки? Помог двоюродный брат: к культе привязал гусиное перо. Провел я пером по струнам -- получилось! Так на радостях я чуть ли не всех гусей и петухов без хвостов пооставлял -- стирались перья довольно быстро. Однако в дорогу отправился с «усовершенствованной» культей -- к ней был прикреплен медиатор. О, дело пошло веселей! Я играл -- люди меня благодарили.
Однажды в Харькове встретился пареньку дядька, продававший скрипку за 100 рублей. Толя никогда раньше не держал ее в руках, только слышать приходилось. Попробовал на ощупь -- вроде на мандолину похожа: те же четыре струны. Взял смычок, провел по струнам -- есть мелодия. И так Толику захотелось научиться играть на скрипке! Но в кармане всего 87 рублей. Видя, как расстроился парнишка, дядька сдался: «Я все равно эти деньги пропью, давай, что там у тебя есть, забирай скрипку».
Возвращаясь обратно, Толик в вагонах такие звуки извлекал из той скрипки, что пассажиры, глядя на него, не могли сдержать слез. Была у Толи и мечта научиться играть на гармошке, но все никак случай не подворачивался.
-- А тут мой брат двоюродный решил жениться, -- рассказывает. -- Родня пригласила на свадьбу единственного в селе гармониста, который всегда отгонял меня от инструмента, чувствуя, возможно, конкурента. А гармонист такой был: без чарки не играет, а выпив, играть не может. Дождался я, когда он «дошел до кондиции», и стал изучать гармонь. Целую ночь учился. Утром проспавшегося музыканта подняла с постели моя игра. «Это же надо, что вытворяет безрукий слепой! И как это ему удается?» -- недоумевали профессионалы.
-- Наверное, этим он и покорил вас? -- обращаюсь к Вере Корнеевне. -- Она вздыхает и отвечает: -- Свою судьбу и на коне не объедешь. Я жила тогда в Малой Перещепине Новосанжарского района, работала в заготзерне и подторговывала жареными семечками. На моих руках, кроме мамы и ребенка, был еще четырехлетний малыш умершей сестры, их надо было чем-то кормить. И за этими семечками повадился Толик -- он квартировал у наших соседей. С ним было интересно -- он, казалось, знает жизнь гораздо лучше меня, здоровой и зрячей. А я ведь к тому же на двенадцать лет старше. Одним словом, вскружил мне голову.
В 1951 году у Веры и Анатолия родилась дочь Валя. Через три года родился сын. Всяко приходилось жене Анатолия Григорьевича: и насмешки (правду говорила гадалка!), и отчуждение родни перенесла. Сцепив зубы, все вытягивала на себе.
Пока жили в селе, и с хозяйством, и с огородом сама справлялась. Муж зарабатывал тем, что играл на свадьбах, -- практически все выходные был занят. Потом, когда уже устроился рабочим в общество слепых в Полтаве, жить стало полегче. Каждый день добирался самостоятельно пригородными поездами на работу и с работы. А когда получил квартиру в областном центре, перевез туда семью.
По просьбе Анатолия Григорьевича Вера Корнеевна достает документы, где отражен весь их доблестный трудовой путь: многочисленные грамоты, благодарности, удостоверения ветеранов труда… Вера Корнеевна тоже, оказывается, ушла на пенсию из УТОСа -- после переезда она стала рабочей на производстве. Анатолий Григорьевич трудился фальцовщиком, картонажником, слесарем механосборочных работ.
-- А вот фотографии художественной самодеятельности, -- показывает хозяйка. -- Это мы в Москве, это в Молдавии, это в киевском Дворце культуры «Украина»… -- Мы много тогда ездили с концертами. Я была одной из солисток хора, Толик играл в музыкальном сопровождении.
Но больше всего меня поразил аттестат о среднем образовании, выданный Анатолию Павловскому в 1974 году. В нем почти все пятерки.
-- До войны я успел закончить четыре класса, -- объясняет он. -- И только через тридцать с лишком лет доучился. За месяц освоил азбуку Брайля, хотя обычно на это отводят целый год, и приступил к учебникам. Сидел за партой наравне со здоровыми, никаких поблажек мне не делали. Одноклассникам поначалу я был в диковинку, особенно их интересовало, как я конспектирую, -- при письме такой звук выходил, как будто курица просо клюет. Потом привыкли.
Позже закончил еще и университет марксизма-ленинизма. Говорят, когда природа что-то отбирает у человека, обязательно взамен что-то дает. Но такая щедрость бывает очень редко.
Кстати, все мелодии Анатолий Григорьевич играет исключительно по памяти, на слух. А мелодиям тем и счету нет.
Хозяин достает свою гармонь и наполняет однокомнатную квартиру звуками «Севастопольского вальса». Потом вальс плавно переходит в польку, в кадриль. Я вижу только культю гармониста, прикрытую тельняшкой. Это кажется невероятным: она ловко скользит по пуговицам, нажимая нужные. Такое впечатление, что где-то там, под рукавом, все же есть чувствительные пальцы.
-- Дома я почти не играю, -- отложив инструмент, говорит Анатолий Григорьевич. -- Не до того сейчас. Начали болеть ноги, а жена недавно только из больницы вышла -- второй инфаркт перенесла. Все деньги, что были, ушли на лекарства. В долги залезли. Хорошо, что кредитор терпит -- отдаю долг по несколько гривен. Дети тоже не в состоянии сегодня помочь нам. Жизнь заставляет выходить на паперть. Но сколько я могу домой принести? Иногда четыре гривни, иногда пять, а сегодня, например, восемь…
«Facty i kommentarii «. 08-Ноябрь-2000. Человек и общество.