В Москве состоялся гала-концерт памяти Виктора Цоя с участием более 20 групп и исполнителей
В наших странах похороны и поминки опять становятся важнейшими из искусств. Самые шумные и монументальные мероприятия торопливо пришивают белыми нитками к круглым, а также ко всяческим квадратным и треугольным датам. Умер пять лет назад -- получи юбилейную медаль и небольшое торжество. 10 лет -- почувствуй себя именинником в Центральном Доме -- будь то Дом литераторов или животноводов. Минуло 15 лет -- будь уверен: все, что имеет рот, будет поминать тебя твоими же стихами или песнями на «гала-», «мега-» или как там у них еще называется, шоу. Выпускать альбомы. Вспоминать, в каких носках ты больше любил ходить -- в черных с полосочкой или в однотонных. Рассказывать, каким ты был хорошим (модный вариант -- сложным, неоднозначным, непредсказуемым) человеком -- отцом, поэтом, собутыльником. Хоть не умирай, честное слово.
Может быть, для кого-то шоу памяти Высоцкого, Цоя или, там, Джавахарлара Неру -- это действительно память. Но не для артистов, это точно. Для большинства из них это давно уже работа. Халтурка. Вид заработка. Реклама. Что угодно, но не память. Вечер памяти Виктора Цоя подтвердил самые худшие опасения -- это было шоу.
Первоначально, впрочем, идея казалась вполне логичной и оправданной. Во-первых, 10 лет со дня гибели. Во-вторых, Цой для нынешнего поколения музыкантов стал такой же точкой отсчета, Толчком, какой был Высоцкий для поколения 70-х, например. Но если «всенародного Володю» перепевать бросились все, включая «Любэ» и Наташу Королеву, то с Цоем вышло позаковыристее -- хоть и легенда, но все-таки рока: здесь, помимо ног и лица, желательно иметь еще хоть какой-то вкус и талант (вариант -- совесть, как говорит мессир Поплавский), а также, что называется, «уметь вложить душу». Впрочем, как выяснилось, и без души тут очень даже было чем поживиться. И смело варить большую кашу с некоторой даже претензией на концептуальность.
Из концептуального было только Солнце. Большое, желтое, размером с чертово колесо в Диснейленде, оно висело над сценой и служило одновременно символом цоевского творчества и экраном: внутри Солнца время от времени демонстрировались воспоминания, размышления и документальные съемки.
Современники Цоя, правда, предпочитали появляться только внутри этого Солнца, но никак не на сцене. Гребенщиков и Троицкий: лениво спорили… (не то слово. Нет, они не спорили -- они пророчествовали, вещали в Трубу Истории. -- Авт. ), кто из них первым услышал Цоя и открыл его массам. Мама и жена Виктора: первая рассказала, что «всю жизнь проговорила с ним шепотом», вторая -- в сто пятьдесят первый раз повторила, что «в нем чувствовалось что-то, какая-то сила в нем была». Друзья и коллеги: начинали со слов «Он был… » или «он НЕ был». Еще были прикольные кадры, где Цой валял дурака: на пляже подползал по-змеиному к друзьям, дурачился во время прогулки с ребенком, корчил рожи в гримерке…
Организаторы явно не хотели пафоса в духе «знаете, каким он парнем был». Всячески подчеркивая, что, дескать, смерть стоит того, чтобы жить, что же из этого следует? -- правильно, следует жить, вспоминать и просто веселиться. Вопрос в том -- кому? Веселились, в первую очередь, сами артисты, хоть от их веселья порой воротило. Шутить ведь тоже надо с головой. А вообще все шоу было сделано второпях, на скорую руку, с заусенцами и пропалинами.
Начнем с конферанса. Его вели «два культовых персонажа 80-х», а ныне -- шутники на доверии Сергей Бугаев (мальчик Бананан из «Ассы») и один из солистов «АукцЫона» Олег Гаркуша. Люди сами по себе замечательные, но занявшиеся явно не своим делом. Голову даю на отсечение, что не существовало даже примерного текста их речей, не говоря уже о каком-то сценарном плане, -- понадеялись, что, мол, люди опытные, что-то наговорят, ну а дальше оно само как-нибудь и пойдет… Оно и пошло -- именно в том, единственно возможном направлении -- в сторону типичного русского раздолбайства. Бугаев сыпал сплошными банальностями, а Гаркуша, представляя группы, читал свои стихи. Стихи небезынтересные, но, опять же, немного из другого «колхоза». Эстеты и модернисты вроде Гаркуши пытались найти забвение в игре слов, смешении понятий, в полном абсурде, а Цой, если вы помните, напротив, пытался говорить доступным человеческим языком, благодаря чему и стал знаменит. Гаркушиными же стихами с таким же успехом можно было бы предварять и концерт Монсеррат Кабалье, и Вики Цыгановой, и Хор имени Пятницкого -- эффект был бы один и тот же, то есть попросту отсутствовал. К тому же, было видно, что подобное мероприятие для Гаркуши -- такой же «панковский сон», как и все предыдущие 20 лет его творчества.
Что еще? Собственно, музыканты пели песни Цоя. А что им, бедным, еще оставалось? Такое ощущение, что некоторые с творчеством Цоя впервые столкнулись только на концерте. Почему так казалось? Да потому, что, например, Михей из «Джуманджи» песню «Троллейбус» … читал с листа. А мелодия, которой сопровождалось пение, до боли напоминала произведение того же Михея «Сука-любовь». Нет, ну все понятно. Попросили творчески переработать, «в своей манере», вот он и прочел текст под известную мелодию. Зато не забывал в припевах кричать «Джуманджи!» и приговаривать: «Спасибо, это джаз». Организаторам очень хотелось нагнать побольше артистов, чтобы билеты расходились бойчее. В таких ситуациях хватают первых попавшихся, дают текст -- спой что-нибудь, скажи, что любишь Цоя, ну, и все дела…
Еще был целый отряд так называемых «панков» -- группы типа «Король и Шут», «Мультфильмы», «Наив»… Первым по статусу полагалось орать страшными голосами в припевах «Следи за собой, будь осторожен!.. » и гнать пургу вроде «Спасибо, друзья, Виктор жив!» «Мультфильмы» лисьими голосами пели «перемен», а слышалось -- «переел»… В результате нынешние тинейджеры вряд ли бы поняли значение этой песни, если бы даже и захотели, в чем я тоже сильно сомневаюсь. «Наив»: естественно, «Мама-анархия», естественно, ор в припеве, и напоследок -- «ребята, приходите 9-го в Д/К такое-то… У нас будет концерт». В общем, что называется, «возьми себе немножко Цоя». Каждый использовал ситуацию с максимальной выгодой для себя, ничего не давая взамен.
Некоторая надежда была на Чичерину. Но по какой-то странной причине первый куплет песни «Когда твоя девушка больна» музыканты пели без нее, и весьма похабно, а выскочившая потом Чичерина ничего особенного не показала, и «переосмысление» опять же, заключалось в том, чтобы спеть Цоя своим голосом и на своих гитарах. Во второй песне, «Прохожий», Чичерина и вовсе, вместо того, чтобы петь, принялась толкать музыкантов, что, по ее замыслу, видимо, вносило офигительное разнообразие.
Но более всех убил меня Слава Петкун, солист «Танцев Минус». У Славы, видимо, в последнее время слегка рвет крышу от всероссийской славы (извините за тавтологию). Страшно похожий на Макаревича в молодости, он снисходительно бросает «Здравствуйте, любимые» и заводит нудным голосом две весьма нудные песни Цоя. Затем по какой-то непонятной причине заводит две уже свои песни -- причем одну из них «совершенно новую»: угрюмый графоманский текст «про камни» под три аккорда в духе «ГО».
Этот концерт очень ярко показал, кто стоящий артист, а кто так -- погулять вышел. У правильных музыкантов и свое хорошо выходит, а у банальных даже чужие талантливые песни пусты, лишены энергии.
«Пикник», открывавший концерт, спел «Алюминиевые огурцы» вроде бы и без особого усилия, но вдруг вся придурковатость этой песни обернулась той самой трагичной изнанкой Времени дворников и сторожей, о которой не принято писать: безысходность, губительное пьянство, тупое бессилие… «Текиладжаззз» при той же угрюмости, да еще и с самой мрачной песней «Транквилизатор», но разбавленная струнными, тоже выглядела очень пристойно. Нелюбимый мною «Мумий Тролль» пел «Восьмиклассницу»: и даже то, что Лагутенко забыл первый куплет и путался со вторым, в его устах звучало вполне органично: все, знаете, все не так уж важно…. Лагутенко -- какой-то маньяк по части девочек: песню, сочиненную Цоем по приколу за 25 минут, Илья превратил в маняще-придыхательный хит в своем духе: особенно запомнилось это его «А-а-х!» после каждого припева -- примерно такой звук издают удовлетворенные самцы после полового акта. Хорошо!..
Но откровением концерта стали, безусловно, Земфира и наше «ВВ». Девушка бесподобно спела «Каждую ночь» и «Кукушку», и когда она пела, поворот головы у нее был такой же, как когда-то у Самого. Словом, Земфира -- настоящая правопреемница Цоя по части влияния на массы -- и потому, что она такая же злая и настоящая, и потому, что других кандидатур нет. То, что «ВВ» спели обе цоевские песни по-украински, естественно, затмило самое главное, а именно: талантливо и до неузнаваемости обработанная вещь «Солнечные дни» в стиле акустического трип-хопа с добавленной флейтой. Ну, а «Пачку цигарок» москвичи распевали уже спустя час после концерта, стоя под гримеркой «ВВ», а также попутно интересовались, не продаются ли где русско-украинские словари. Это к вопросу о том, кто из наших чего делает для популяризации украинской культуры, а кто только языком мелет. Впрочем, наибольшим успехом пользовалась у масс (около 18 тысяч) песня «Видели ночь» в обработке группы «Zdob Si Zdub»: молдаване сделали совершенно залихватскую танцевальную версию песни, и даже позвали для поддержки группу цыган с бубнами. Представляете, да: Цой и цыгане!.. Апофеоз. И полный успех. По всем радио звучит, в хит-парадах. Все это очень показательно. Для нынешнего поколения в песне важны, прежде всего, не суть и не слово, а практическое ее применение: насколько прикольно под нее колбаситься. Оказалось, ничего: можно и под Цоя. Пойдет.
Завершало шоу совместное исполнение песни «Апрель». Все вместе выперлись на сцену, как бы радостное единение, но при этом выяснилось, что слов песни опять почти никто не знал. Было очень смешно: поющие по-очереди подсматривали в бумажку, Петкун и тут отличился. Забыл слова, запутался, потом сказал: «Ну, дальше вы сами!.. » Солист «Текилы» Федоров тоже неприятно скашивал глаза на пол, где лежал листочек с текстом. Одна Земфира пела ясно, широко и искренне: сразу видно, попела девушка Цоя во дворах под гитарку да в ресторанах.
На экране в числе прочих были такие кадры: Цой поднимается на сцену -- он еще не знает, что это его последний концерт. Лужники, 24 июня 1990 года. У Цоя совершенно убитый, равнодушный взгляд. Он не веселится и не грустит -- он просто молча смотрит на камеру, на этих людей, пришедших на концерт… Ему уже скучно все это. Впрочем, доживи он до своего юбилея, вполне мог бы и не прийти на это шоу -- и не потому что такой загадочный или, там, из принципа, нет. Просто с ним такое бывало: задумается о чем-то своем -- и забудет обо всем на свете. Такой вот он задумчивый был по жизни.
«Facty i kommentarii «. 24-Ноябрь-2000. Культура.