Михаил РЕЗНИКОВИЧ режиссер
15 сентября исполнилось 75 лет художественному руководителю Большого драматического театра имени Г. А. Товстоногова, народному артисту СССР, в прошлом артисту Театра имени Леси Украинки Кириллу Юрьевичу Лаврову. Думаю, что эта дата как нельзя более подходит для первой публикации рубрики «ТЕАТР ВРЕМЕН… » в новом театральном сезоне.
Время мчится, отсчитывая годы, как секунды. Я еще помню юного Лаврова в роли Безайса в спектакле по пьесе Виктора Кина о юности легендарных комсомольцев революции. Его герой был чист, одержим, заразителен. По-моему, это был еще дотовстоноговский театр. Кажется, спектакль ставил М. В. Сулимов. И еще я запомнил там второго артиста -- очень хорошего, ныне фамилии не упомню, но далее он куда-то испарился из БДТ.
Первая роль, по-настоящему запавшая в душу, запомнившаяся на всю жизнь, как эталон юности дерзкой, мальчишеской, созвучной нашей тогдашней молодости, -- это, конечно, Слава в легендарных ныне товстоноговских «Пяти вечерах» А. Володина. Он был очень подвижен -- ртуть, подвижен не только внешне, его мысли, порывы, желания наскакивали друг на друга, никак не хотели выстраиваться последовательно. Он был влюблен в Катю (Л. Макарова), хотя сам об этом до какого-то момента и не подозревал. Он начинал постигать жизнь, понимать, что все не так просто в человеческих отношениях, в любви. Он был живой.
Далее на театре судьба Кирилла Лаврова была неразрывно связана с личностью выдающегося режиссера Георгия Александровича Товстоногова. Их творческий союз сродни звездному союзу Богдана Ступки и Сергея Данченко.
Товстоногов был не просто его, Лаврова, режиссером, он был учителем в самом высоком понимании этого слова, учителем не только по профессии, но, возможно, по творческому мировоззрению, по жизни. В своих сценических работах Лавров поражал непредсказуемостью, а Товстоногов -- смелостью и доверием молодому артисту.
Через два года после «Пяти вечеров», безусловно, открытием для коллег, да и для всего театрального Ленинграда, для зрителей, наконец, было исполнение Лавровым роли военного моряка Платонова в пьесе А. Штейна «Океан».
Я был тогда на практике в БДТ и мог ежедневно наблюдать долгий и такой непростой путь Лаврова в работе над ролью. Вот тогда я впервые понял, как роль влияет на жизнь артиста, потому что Лавров, мне кажется, за время репетиций изменился внутренне. На премьере перед нами предстал человек воинской косточки, с безупречной выправкой и жизненной волей, со сложившимся мировоззрением. Сильная, социально ориентированная личность.
Полгода Лавров воспитывал в себе эти качества, даже иногда сменяя свой единственный старенький костюм, в котором он часто появлялся в то время в театре, на «ковбоечки», курточки. В нем проступали уже не ребячьи черты, а черты воина-руководителя. Постепенно взгляд его становился жестче. В Платонова-Лаврова верилось. За ним стояла и человеческая, и профессиональная правда. По-моему, в этой роли артист сумел прикоснуться к настоящей драме.
В этом спектакле были три открытия Георгия Александровича: Часовников -- С. Юрский, Куклин -- О. Басилашвили, Платонов -- К. Лавров. Пожалуй, Лавров был самым и убедительным, и неожиданным, потому что мы до этого привыкли видеть на сцене Кирилла Лаврова -- мальчика, а в «Океане» увидели -- вдруг -- зрелого мужчину. Он был умен, таинственно застенчив и изо всех сил скрывал эту свою застенчивость, и острил жестко, порой грубо.
Далее началось звездное восхождение Кирилла Лаврова. Его путь по лестнице вверх, ведущей в актерские лидеры товстоноговского БДТ. Может быть, самым ярким впечатлением тех лет для меня был Молчалин К. Лаврова в «Горе от ума» А. Грибоедова образца 1962 года. Сказать, что он был неожиданным, значит, ничего не сказать. Перед нами мощно крутил жернова государственной бюрократической машины и завоевывал жизненное пространство великий карьерист не прошедшего, а середины нашего, двадцатого века, бездуховный, безжалостный, страшный, казалось, прошедший хорошую школу в КГБ, циничный и умный.
Героем того, товстоноговского спектакля, эпиграфом к которому были слова А. С. Пушкина, -- «Догадал меня черт с умом и талантом родиться в России» -- лично для меня был Молчалин. Неожиданно беспомощный, чем-то напоминающий беззащитного И. Смоктуновского-Мышкина в «Идиоте», Чацкий-Юрский был мечтой, а Молчалин-Лавров -- страшной ежедневной реальностью.
Открытием артиста, да и режиссера (теперь уж не разобрать, кто в этом дуэте первый, а кто второй) было то, что Молчалин выступал здесь отнюдь не заискивающим приспособленцем, а хозяином жизни, со стальной волей утверждающий безнравственность и бездуховность как норму жизни, как единственный путь выжить и выкарабкаться наверх.
Не забыть мне замечательного дуэта К. Лаврова с С. Юрским в третьем акте, когда Молчалин с высочайшим высокомерием и даже с каким-то вдохновенным величием учил Чацкого жить. «К Татьяне Юрьевне хоть раз бы съездить вам», -- деловито ответствовал Молчалин, а когда Чацкий не понял совета, тот жестко добавлял: «Ведь надобно зависеть нам от них». Наивно, по-детски Юрский-Чацкий вопрошал: «Зачем же надобно?» И тогда Лавров-Молчалин кавалерийской походкой булгаковского Понтия Пилата, чеканя шаг, шел через всю сцену и нагло бросал прямо в лицо Чацкому на правах победителя: «В чинах мы небольших».
Я смотрел этот замечательный спектакль много раз. Иногда зал взрывался в этот момент аплодисментами, иногда замирал в какой-то жуткой оцепенелости… Это было высокое искусство. Лавров был уже не ученик, но мастер. Затем был его Нил в горьковских «Мещанах», что триумфально шли в БДТ более четверти века.
Но перед этим я хотел бы отвлечься. Как раз в то время я ставил свой дипломный спектакль «Поворот ключа» М. Кундеры на сцене Театра имени Леси Украинки. С робкой надеждой я предложил одну из ролей Юрию Сергеевичу Лаврову -- тоже народному артисту СССР, отцу Кирилла Юрьевича. Он отказался.
После премьеры я уехал защищать диплом в Ленинград и, конечно, сразу побежал в БДТ. Проходя мимо меня на репетицию, кажется, тогда шла работа над «Поднятой целиной», где Лавров репетировал Давыдова, он в присутствии Товстоногова вдруг остановился и уважительно обратился ко мне. Поздоровались. «Отец хвалил вас в письме». Они пошли дальше, в репетиционный зал, а я остановился на некоторое время. Я не ожидал этой похвалы. Я вообще не думал, что Юрий Сергеевич в письме сыну вспомнит о дипломнике, поставившем свой первый спектакль в театре. Мне было и приятно, и почему-то немного грустно. Трудно объяснить это состояние. Оно, очевидно, из области подсознания. Может быть, грустно было оттого, что а вдруг я не заслужил, а вдруг — это ошибка. Я очень в себе самом сомневался тогда.
Нил Лаврова был неожидан. Он воспринимался не сразу и с некоторым недоумением. Хрестоматийно Нил -- единственный положительный герой в «Мещанах», так сказать, луч света в темном царстве, рыцарь без страха и упрека, предвестник тех, кто через годы сбросит проклятое ярмо капитализма, ну и так далее… Между тем, внешне и внутренне в этой роли Лавров был как-то мало симпатичен, уж больно он был уверен в себе, уж больно презирал других, человечности в нем маловато было, сочувствия, да и, честно говоря, любви тоже. Надо было быть очень смелыми людьми -- и режиссеру, и артисту, -- чтобы так резко отойти от традиции и в эмбрионе начать выявлять те черты человеческого характера, которые позже, после семнадцатого года, принесли так много бед в бывшем нашем общем отечестве.
«Мещан» я смотрел тоже несколько раз, и почему-то на спектакле, глядя на такого Нила, мне приходили на память строки из записной книжки К. С. Станиславского о том, что самое страшное -- обнаружить в мужчине хама, а в женщине -- бабу.
По-моему, подсознательно и Товстоноговым, и Лавровым впервые в те годы, и даже десятилетия, гегемон был выявлен как грядущий хам. Пока нежный еще, осторожный, хам в пеленках, я бы сказал. Но, может быть, это лишь мое предположение. Лавров играл Нила отлично, и от спектакля к спектаклю амплитуда его актерских духовных движений развивалась, ширилась.
Да, он был неожиданным в «Мещанах», но до них был еще Соленый в «Трех сестрах» А. Чехова -- самый, пожалуй, неоднозначный и трагический характер, созданный Лавровым в те годы. Его Соленый и любил, и мучился, и резкость его проистекала не от ординарности натуры, а была, как прикрытие, если хотите, прикрытие сентиментальности. Горечь, важность, злость -- все странно переплелось в этом человеке, внешне отдаленно похожем на Лермонтова. Если спектакль «Три сестры» в БДТ по гражданственности -- это сугубо мое личное мнение -- уступал эфросовскому в Театре на Малой Бронной, но то, что в Соленом Лавров в полной мере выявил тоску по лучшей жизни, -- в этом нет никакого сомнения.
Если внимательно всмотреться в галерею образов, созданных Лавровым в конце 50-х и во все 60-е, то окажется, что артист, может быть, сам того не подозревая, ставил перед обществом некое полупрозрачное зеркало: вот, смотрите, какие мы, сегодняшние, зеркало, которое в своем отражении поднимало ряд мучительных и часто неразрешимых вопросов о нравственности, о порядочности. Но не только. О том, что есть человек, а что есть хам, в каком бы обличии он ни проявился. Молчалин он или Нил.
Оказалось, что в те годы, кроме розовских мальчиков, существовала другая жизнь, другие герои, куда более неоднозначные в общении и в понимании, и театр намекал на то, где все-таки кроется равнодействующая их явно эгоистических посягательств.
Мне кажется, с годами у К. Лаврова выработалось редкое и замечательное актерское качество -- он постоянно в жизни вел, да и сейчас ведет непрерывный драматический диалог со временем, с людьми, с властью, и эти тайные внутренние дискуссии и обогащают душу, и открывают ее для постижения новых театральных работ.
А потом было кино: «Живые и мертвые» -- Синцов, «Укрощение огня» -- Башкирцев, и далее роли, роли, роли… Лавров стал любимцем Ленинграда, скажу больше, любимцем страны.
И вот тут проявилось одно из замечательных качеств Кирилла Юрьевича -- человечность и бескорыстное стремление помочь людям. Тем, кто рядом. Сколько коллег обращалось к нему по самым разным больным бытовым вопросам! Скольким он помог с жильем, с врачами, лекарствами… Он был безотказен. Он знал, что значит нужда, человеческое горе, знал на уровне не разума, а сердца. И это в те годы, когда он не был руководителем театра, он был лишь артистом. Правда, лидером. Одним из лидеров БДТ. Но артистом.
А потом… В БДТ нагрянуло горе, и ему пришлось быстро, почти без репетиций заменить Ефима Захаровича Копеляна в спектакле по повести В. Тендрякова «Три мешка сорной пшеницы»… Я до сих пор помню, как Лавров рассматривал маленькую хлебную булочку, как он говорил о хлебе. Он знал ему цену…
А потом… в БДТ пришло еще одно горе… Ушел из жизни Георгий Александрович Товстоногов. И коллектив единодушно решил, что только К. Лавров может повести дальше этот корабль. И он повел, и ведет его уже десять лет. Играть он стал меньше. Но роль Президента Вальтера в «Коварстве и любви» Ф. Шиллера в постановке Т. Чхеидзе -- это несомненная удача артиста.
Еще одно последнее впечатление. По каналу НТВ недавно передавали детектив, «Бандитский Петербург», честно говоря, досмотреть который не было никакой возможности по причине абсолютной нелепости и примитивности сюжета, но отвести глаз от Лаврова в тех эпизодах, где он участвовал, -- он играл пожилого вора -- было невозможно.
Может, так и нужно было по замыслу, но меня все время не покидало ощущение уважения и сочувствия Лаврову, несмотря на то, что он вроде отрицательный герой. Таково магическое присутствие в кадре личности, умной и трагической, потому что Кирилл Юрьевич играет, по-моему, вовсе не вора, а просто трагедию старости, то, что он «с ярмарки», что это больно и горько. И прожить эту часть жизни нужно тоже достойно. Следя за К. Лавровым в этой роли, я подумал: да, вот она, подлинная товстоноговская школа, школа великого русского переживания, проживания характера, когда все и от себя, и не от себя, но все через себя.
К. Ю. Лавров и сегодня ведет огромную общественную работу на благо артистов. Но и он «устал от грязи» -- так было озаглавлено его интервью, которое он дал газете «Известия», -- и отказался от участия в работе жюри по присуждению государственных премий России, потому что действительно в мутной волне псевдодемократии, а скорее, нечестности и демагогии без берегов он не захотел пребывать. Я его понимаю, потому что и у нас в жюри премий киевского разлива не меньше подобных явлений.
Как руководитель театра, Лавров и мудр, и простодушен, и, может быть, даже чуть-чуть недалек -- все вместе. Мудр -- потому что хранит то, что отличало БДТ, -- интеллигентность и психологизм. Хранит тех, с кем прожил жизнь. При нем театр получил имя его и моего учителя, Г. А. Товстоногова, что, мне кажется ошибкой, потому что это отдает неким язычеством, что ли. Не хочу об этом распространяться подробнее, но, по-моему, БДТ имени М. Горького, как он -- театр -- назывался при Товстоногове, на все времена все равно остался легендарным товстоноговским театром, как и до сих пор Театр имени Леси Украинки -- это театр Константина Павловича Хохлова.
Простодушен -- потому что его, как актера, иногда подводят эмоции, когда он берет в труппу молодых. Многие из новых артистов так и не смогли состояться. Наконец, потому, что с первого дня все-таки нужно было искать режиссера, руководителя театра, ибо сразу было ясно, что Тимур Чхеидзе, при всей своей огромной режиссерской и человеческой одаренности, им быть не может. Но все это легко говорить со стороны. А вот изнутри… Честь и хвала Лаврову, что он достойно ведет ныне товстоноговский корабль.
28 сентября Кирилл Юрьевич Лавров выйдет на сцену Театра имени Леси Украинки -- где он начинал полвека назад, -- в звездной, благодарнейшей и труднейшей роли Маттиаса Клаузена в спектакле по пьесе Г. Гауптмана «Перед заходом солнца». Этим спектаклем в нашем городе начнутся гастроли Большого драматического театра имени Г. Товстоногова из Санкт-Петербурга. Когда-то Киев видел в этой роли Николая Симонова, Михаила Царева. Теперь мы увидим Кирилла Юрьевича Лаврова. Пожелаем ему удачи. И придем на спектакль!
«Facty i kommentarii «. 16-Сентябрь-2000. Культура.