С вешалки начинается не только театр. Но и квартира. Правда, в обычной квартире мы ее как бы не замечаем. Но в этой, где жил необычный человек, и вешалка необыкновенная -- раскидистый куст под потолком, на ветках которого растут… шляпы. Канотье, цилиндр, котелок…
-- Это память о сыгранных им ролях, -- перехватывает мой удивленный взгляд хозяйка дома Айше Рафетовна Чулак-Оглы. -- Шляпы Коля не просто любил -- они ему дарили вдохновение.
-- А почему вешалка на потолке?
-- В родительской квартире она стояла на полу, а в этой никак не могли найти ей места. И Коля решил: пусть будет под потолком. При его росте под два метра это оказалось очень удобным…
-- 30 апреля Николаю Григорьевичу исполнилось бы восемьдесят… Как вы чаще всего его вспоминаете?
-- Как очень домашнего человека. Куда ни гляну -- всюду он: и эта вешалка, и его вишневый кабинет, и игрушки, которые он любил привозить отовсюду, и иконка Николая-чудотворца -- он всегда возил ее с собой…
-- Он помогал вам по дому?
-- Коля пытался мне помогать, даже ходил на базар, но люди его узнавали и отдавали все бесплатно, а ему было неловко принимать.
-- У него были какие-нибудь предпочтения в еде?
-- Да ведь он был язвенник! Всю жизнь на диете. Но я пыталась ее разнообразить. Поначалу, правда, пока готовить не умела, пробовала его «обмануть». Как-то раз наковыряла мяса из пельменей и выдала за фрикадельки. Он разоблачил меня. Нет-нет, ничего не сказал, но так лукаво посмотрел… Я за этот взгляд всю жизнь ему благодарна… Иногда говорил: «Сладенького хочу». Просил испечь пасху. Я ему: «Не умею!» А он: «Возьми книгу, прочти!» Брала… Да еще вокруг всегда были люди, которые нас любили. Кто-то приносил пасху, а я красила яйца.
Со временем, конечно, я всему научилась. И удивляла Колю своими кулинарными подвигами. Например, если он хотел свежего судачка, то я ухитрялась приготовить его даже в гостиничном номере -- на электроплитке, которую мы возили с собой во все экспедиции.
-- Но, Айше, вы же профессиональный музыкант. Как решились отказаться от карьеры?
-- Мы десять лет гастролировали, работая вместе на эстраде. Но когда Коля встретился с режиссерами Аловым и Наумовым (в их фильме «Павел Корчагин» он сыграл свою первую роль), его стали приглашать сниматься. Звали в Болгарию, Чехословакию, Германию, Норвегию. Случалось, он за сутки успевал отсняться в трех-четырех картинах. Я подолгу оставалась одна. «Господи, -- думала я, -- жизнь так коротка, а мы почти не видимся!» Потому и решила попрощаться с оркестром радио и телевидения, где работала. Друзья не поняли этого шага: «Ты хочешь стать его тенью?» И только мой педагог, надежды которого я фактически обманула, сказал: «Ты правильно делаешь, девочка. Люби! Он этого достоин».
-- Вы ездили с ним всюду и видели его творческую «кухню». Было в ней что-нибудь особенное?
-- Коля всегда «искал глаза» своего героя: становился перед зеркалом и подолгу всматривался в свое отражение. К работе над ролью пытался привлечь и меня. Давал читать сценарии. Я говорила: «Не делай из меня знатока. Я -- зритель». Помню, готовясь к съемкам картины «Сюжет для небольшого рассказа», очень нервничал: «Чехов -- гений, а как играть гения?» -- «Играй, -- говорю, -- самого себя и прибавь чуть-чуть меня». Он расхохотался, но как-то посветлел и больше вопросов не задавал. Тогда спросила я: «Ты как собираешься выстроить любовную сцену с Мариной Влади?» -- «А никак, -- говорит он. -- На съемку ты не пойдешь, чтобы не смущать Марину, а репетировать поцелуй буду с тобой. Согласна?»
-- Не очень деликатно с моей стороны, но не могу удержаться: он не влюбился в Марину Влади?
-- Исключено! Соперниц у меня никогда не было. Да и у Марины был Володя Высоцкий. Но Коле она нравилась. Рассказывая о съемках, он каждый раз прибавлял к ее портрету что-то новое: то она невероятная умница, то восемь языков знает, то необыкновенно проста и вместе с тем аристократична… А однажды притащил мне от нее подарок: лучшую в мире канифоль «Пирастро» для моей скрипки! Потом мы с Мариной подружились. Она мне рассказывала о трудной любви к Володе, я ей -- о нас с Колей. До сих пор переписываемся с ней. Когда Коля болел, она привозила ему лекарства из Франции, нежно называла «Нигри».
-- А вы его как называли?
-- Ой! И Гринечка, и просто Гриня.
-- А он вас?
-- Развенчивал меня с годами… Была Венерой, Махой, а в последние годы -- просто Шишкиным и Шушей. А иногда мы были с ним на «вы» -- как Орлова с Александровым. У Коленьки с Любовью Петровной было несколько партнерских сцен в последнем фильме Александрова «Скворец и Лира». В перерывах между дублями мы с ней болтали о том, о сем, но однажды она мне призналась, что тайком наблюдает за нашей парой! «Айше, вы мне очень напоминаете нас с Григорием Васильевичем, -- сказала она. -- Даже внешне. Какой у вас рост? Давайте померяемся!» У меня тогда было 1,55, у Коли -- 1,98. Не ожидала я, что Любовь Петровна окажется ниже меня. Посмеявшись, она обняла меня и сказала серьезно: «Вы любимы и любите, и ваш дуэт сейчас очень похож на наш… »
Я влюбилась в нее, в Александрова, а они оба -- в Колю. Он потом бывал в их доме, рассказывал мне, какая хозяйка Любовь Петровна, какой у них в доме уют и покой, восхищался тем, что она делает все своими руками. Вот с тех пор нет-нет да и величали мы друг друга по имени-отчеству…
-- Николай Григорьевич сыграл 180 ролей, и во всех он незабываем. Но в какой из них он был ближе всего к себе самому? Глаза у него всегда были грустные, чеховские…
-- После роли Чехова он часто говорил мне: «Никак не могу вернуться к себе». И в его связи с Чеховым было что-то мистическое. Почерк Коли удивительно похож на почерк Антона Павловича! Схожи их факсимиле… На съемках «Сюжета… », когда Коля во фраке и пенсне появлялся перед старыми актерами массовки, они поднимались с кресел и кланялись ему в ноги. А на извиняющийся вопрос: «Почему?» -- отвечали: «Вы -- Чехов». Но в жизни он бывал разным -- и упрямым, и мрачным… Если его хотели обмануть, закипал, как чайник. Но никогда никого не оскорбил.
-- Творчество -- это постоянное напряжение, часто неудовлетворенность собой. Не выплескивал ее на вас?
-- Никогда! Он умел отвлечься. Собирал марки, бегал на стадионе, играл в волейбол. Любил выпить хорошего вина. Хотел взять маленькую собачку, но я бредила большой, и мы никакой не завели. Мечтал пойти «на рыбу». Одевался во все рыбацкое, готовил спиннинги, перематывал леску, сортировал крючки… Но «на рыбу» так и не собрался.
-- А вы знали, что его расстраивает?
-- Конечно. И страдала вместе с ним. Например, оттого, что на родной студии имени Довженко его так мало снимали (ни одной главной роли!), что написанный им сценарий по «Украденному счастью» Ивана Франко (он мечтал о роли Миколы Задорожного) шесть лет провалялся в студийных кабинетах и уплыл «на полку», что его замыслы растаскивали другие, что ему не удалось сыграть Дон Кихота… Живя рядом с ним, я поняла, что мужчины нуждаются в защите ничуть не меньше, чем женщины.
-- Скажите, Айше, снится вам Николай Григорьевич?
-- Скорее, ситуации, с ним связанные. Давным-давно он снимался в каком-то кубинском фильме. Без дублера. Когда упал с лошади, горлом пошла кровь. Потом все прошло. А на сороковой день после его смерти мне приснился сон: передо мной -- раздвижные двери. Одни, вторые, третьи. И вдруг я вижу его молодое лицо -- такое, как в кубинском фильме. Коля как будто подмигивает мне: «Все в порядке, Шуша, не волнуйся!» А в другом сне я видела Колино лицо таким, каким оно было в больнице в тот роковой понедельник 10 апреля 1989 года, когда я должна была забрать его домой, а он заснул и не проснулся. В этом сне Коля был не один, а с какой-то женщиной. Я говорю ей: «Берите его, но берегите». Проснулась в холодном поту и сразу схватилась за дневник. Написала: «Нет, Гриня, я тебя никому не отдам!» И начала писать книгу. Вернее, книга стала писаться сама. Я только имя ей дала -- «Прикосновение».
-- Эта книга, конечно, о вашей любви?
-- Тридцать лет мы с Колей прожили вместе и всегда молили Бога только о том, чтобы не отнял у нас любовь. Об этом нельзя было не написать.
А накануне годовщины его смерти приснился мне соседский Фунтик, который всегда почему-то на Колю лаял. Все собаки его любили, а вот Фунтика что-то в Коле не устраивало. Оказалось, этот маленький Фунтик был слепой, и когда Колина огромная тень падала на него, песика, видимо, это раздражало.
Кстати, о разнице в росте. Она нам не мешала, и мы, конечно, никогда о ней не вспоминали. Но когда однажды, лет 12 тому назад, в каком-то санатории «померялись», то оказалось: у меня -- 1,58, у него -- 1,95. Три его сантиметра перешли ко мне. Не странно ли?