55 лет назад, в августе 1945 года, спецгруппа «Выстрел» во главе с Сергеем Королевым начала охоту за сверхсекретным оружием рейха. О тех событиях рассказывает их участник, киевлянин Иван Бровко
Ни в годы войны, ни после ее окончания Советская Армия не смогла заполучить ни одной немецкой баллистической ракеты ФАУ-2 (напомним: этими ракетами, способными преодолевать более 200 километров, вермахт обстреливал территорию Англии). Сразу после войны завод «Дора» в горах Тюрингии, где строили ФАУ, оказался в зоне оккупации войск союзников. Но через два месяца они отдали эту территорию нашим в обмен на Западный Берлин. К этому времени в Москве создали спецгруппу «Выстрел» во главе с будущим генеральным конструктором советских ракет Сергеем Королевым. Ей следовало восстановить выпуск ФАУ для армии. Однако когда 1 августа 1945 года спецгруппа прибыла на «Дору», там уже не было ни одной ракеты, а оборудование оказалось основательно поврежденным. Пришлось развернуть поиск людей, работавших с ФАУ, и самих ракет по всей территории, контролируемой Советской Армией. О подробностях этой «охоты» рассказывает участник спецгруппы «Выстрел», майор в отставке Иван Бровко.
-- Спецгруппа была своего рода штабом поиска ФАУ, к которому пришлось подключить все наши войсковые части в освобожденных странах, -- рассказывает Иван Бровко. -- Так мы обнаружили два полигона -- в Польше и на острове в Балтийском море, -- где немцы испытывали ракеты. Осмотрели предприятия, поставлявшие для ФАУ комплектующие. Но ни одной ракеты найти так и не удалось. В лучшем случае нам попадались их детали.
В разгар поисковой кампании, в октябре 1945 года, как бы в насмешку над нами, американцы и англичане устроили показательный запуск ФАУ близ Гамбурга. Причем делалось это открыто. Союзники даже пригласили руководство «Выстрела». Так Королев и еще двое наших впервые «живьем» увидели сверхсекретное оружие рейха, но лишь со смотровой площадки для гостей.
-- Вы не пытались получить ФАУ у союзников?
-- Они вывезли ракеты с завода «Дора» не для того, чтобы затем показывать их нам. Кстати, это предприятие, расположенное возле городка Бляйхероде, полностью соответствует стереотипному представлению о секретном объекте -- его цеха размещались в недрах горы. Работали там заключенные печально известного лагеря «Дора».
Союзники, хотя и скрывали от нас ракету, допустили возвращение из Америки в советскую зону оккупации Германии г-на Гретруба, помощника знаменитого конструктора Вернера фон Брауна, руководившего созданием ФАУ. Впрочем, в деле возвращения Гретруба главную роль сыграла наша разведка. НКВД нам тогда оказал значительную помощь -- в лагерях для военнопленных немцев чекисты нашли много специалистов, работавших с ФАУ. Дошло до того, что в середине 1946 года вместо группы «Выстрел» организовали научно-исследовательский институт, имевший статус немецкого. Институт (его название переводится как «Реактивное строительство») вовсе не походил на советские «шарашки», где ученые хотя и занимались наукой, но были заключенными. Тот же Гретруб, например, жил в большом добротном доме, а его супруга каждое утро, как истинная аристократка, совершала прогулку верхом на лошади. Достойные условия были созданы для остальных работавших у нас немцев, и мы имели право свободно с ними общаться.
-- Получается, что сами немцы восстановили для Советской Армии производство своей ракеты?
-- Это была совместная работа. В ней участвовали десятки видных советских ученых, а руководил коллективом Сергей Королев.
-- Чем занимались вы?
-- Костяк спецгруппы «Выстрел» составляли ученые, занимавшиеся ракетной техникой. Многие из них были знакомы с Королевым еще до войны. Я попал в «Выстрел» благодаря своему фронтовому товарищу Георгию Тюлину. Мы познакомились еще в 41-м, обороняя Москву. Оба командовали подразделениями легендарных «Катюш». К окончанию войны Тюлин дослужился до полковника и вошел в число людей, организовывавших нашу спецгруппу. Когда встал вопрос о кандидатуре офицера, который бы занялся передачей ФАУ в войска, он предложил меня (весной 45-го никто не знал, что наладить выпуск ракет мы сможем только через два с половиной года).
В мае сорок пятого я был вызван в Москву и после стандартной проверки зачислен в спецгруппу. В августе в числе первых 25 ее членов вылетел в Берлин. К слову, Королева впервые увидел только перед посадкой в самолет. Я сразу обратил на него внимание -- он выделялся особой собранностью и сосредоточенностью. Говорил Королев немного, но уже через несколько часов я проникся к нему искренним уважением. Особенно впечатлила его выносливость. Летели мы долго, и всех ужасно укачало. Многим пришлось воспользоваться ведром. Королев же был невозмутим (он сидел как раз передо мной). После приземления пассажиры буквально повалились на траву. А Сергей Павлович твердым шагом спустился по трапу и направился к поджидавшим автомобилям. Встречал нас Тюлин. Он на многие годы стал одним из соратников Королева и был первым в истории заместителем министра обороны СССР по ракетным вооружениям.
Поскольку передавать войскам тогда еще было нечего, меня задействовали для проверки сообщений о ФАУ. Признаться, я с теплотой вспоминаю те месяцы -- тогда довелось побывать во многих уголках Восточной Европы. Зачастую в командировки отправлялся вместе с Королевым. Он был человеком всесторонне образованным -- знал толк в искусстве, литературе. Поэтому, когда мы оказывались в городах, где работали театры, то по возможности ходили на спектакли.
Украинский язык Королев, родившийся в Житомире, не забыл. Однажды мы ехали в автомобиле несколько часов кряду. Молчали, и я достал роман Юрия Яновского «Вершники». Королев спросил: «Что читаете? А не тот ли это Яновский, с которым я учился в Киевском политехническом?» Взял прочесть и потом хвалил: мол, вещь стоящая.
Поиски ракеты продолжались около года. Когда стало ясно, что эти усилия ни к чему не приведут, сосредоточились на восстановлении ФАУ. К нам приехало много ученых из Москвы и Ленинграда. А я занялся отбором офицеров в специальную воинскую часть, создаваемую для испытаний ракеты. Часть назвали бригадой особого назначения (БОН), я стал командиром стартового дивизиона, который непосредственно должен был проводить пуски.
Работы было невпроворот, ведь все приходилось начинать чуть ли не с чистого листа. Изучали технику, переводили немецкие инструкции. К запуску первой ракеты -- ее переименовали в А-1 -- мы были готовы только осенью 1947 года. Местом испытаний стал полигон Капустин Яр в астраханской степи. Сейчас там уютный военный город. А в те времена, кроме захудалой деревушки, ничего не было. Бытовые условия не те, что в Германии. Но военным не привыкать. Дружно взялись за создание стартового комплекса, и 30 октября успешно провели первый в СССР запуск баллистической ракеты. Это, по сути, была немецкая ФАУ, разве что с некоторыми доработками, но наша пресса затем твердила, что ничего общего с ФАУ нет. Конечно, это отступление от истины, о котором открыто стали говорить только в начале 90-х. Но зато последующие ракеты были, несомненно, советскими. И ФАУ не идет с ними ни в какое сравнение.
Мне, к сожалению, не довелось продолжить работать с ракетной техникой. При первых пусках я, похоже, получил отравление (мы работали с опасными веществами без особых мер предосторожности) и серьезно заболел. Мне подыскали спокойное место службы -- военпреда на оборонном предприятии. Но душа к этому не лежала, и я добился увольнения в запас. Переехал в Киев и занялся преподавательской работой в вузе.