Иван Драч -- действующий поэт, кинодраматург, политик. Он -- первый неноменклатурный «специалист», назначенный главой Государственного комитета по вопросам информационной политики, телевидения и радио. Восемь лет назад эту же должность Иван Федорович не занял -- не «пропустили», видимо, из-за политических пристрастий, ведь в то время он возглавлял Народный рух. Но сейчас страна чувствует недостаток именно государственных, национальных тенденций в формировании информационной политики.
В юности Иван Драч, простой сельский хлопчина, мечтал стать моряком -- как и отец, который служил на царском Черноморском флоте. Но почувствовав непреодолимую тягу к слову, начал писать и публиковаться в районной газете. Много позже, уже после выхода сборников «Соняшник», «Американський зошит», «Балада о штанах» и многих других, мнения о личности Драча разделились. Одни не без зависти называли его придворным поэтом -- за многочисленные престижные в те времена грамоты и медали. Другие помнили его «идейные разборки» с тогдашним первым секретарем ЦК КПУ Подгорным, неприязнь Щербицкого и разногласия при создании Руха с главой идеологического отдела ЦК КПУ Леонидом Кравчуком… Вот и поди разберись. Поэтому лучше предоставить слово самому Ивану Драчу…
-- Иван Федорович, признайтесь, вас коробит, когда в столице украинского государства к вам обращаются на русском языке?
-- Вовсе нет. Тем более что в свое время я учился в Москве. Так что не стоит утрировать ситуацию и делать из меня такого уж ретрограда. Ведь я писал статьи о театре Юрия Любимова, о Евгении Евтушенко, Римме Казаковой, Валентине Распутине и т. д.
-- Скажите, насколько поэт чувствует себя дееспособным в кресле госслужащего?
-- Слава Богу, я не только поэт, но еще и киносценарист, литературовед, общественный и политический деятель. Словом, много чего перепробовал в жизни. А последние четыре месяца, с момента назначения на должность главы Госкоминформполитики, чувствую себя полноценным чиновником в хорошем смысле этого слова. Хотя, конечно же, кресло народного депутата куда уютнее. Зато здесь, в комитете, живая и реальная работа: чувствуешь, что ты на что-то влияешь и способен изменить ситуацию в отечественном информационном пространстве. Хотя, если честно, мне почему-то казалось, что Президент не утвердит мою кандидатуру, потому что захочет видеть на этом месте менее импульсивного и более предсказуемого человека, нежели все творческие люди.
-- Насколько я знаю, своей нынешней должностью вы обязаны Николаю Жулинскому. Теперь, вкусив сего нелегкого хлеба, не собираетесь в отместку написать на г-на Жулинского какую-нибудь эпиграммку?
-- Все как раз наоборот: это он должен быть мне благодарен за свое вице-премьерство. Я, как глава Конгресса украинской интеллигенции, предложил Леониду Кучме рассмотреть кандидатуру Жулинского на вакантное в то время место в правительстве. А потом Жулинский меня как бы отблагодарил.
-- Как вы думаете, не будет ли в дальнейшем недоразумений в нашем информпространстве из-за того, что полномочия вашего госкомитета в некотором роде пересекаются с функциями Национального совета по телевидению и радиовещанию?
-- В России, например, это регламентируется просто: там есть Министерство печати, в структуру которого входят Госкомитет и Нацсовет по ТВ, а также Госкомитет связи и информатики. У нас же, по сути, три структуры с похожими полномочиями. Возможно, это стремление быть демократичнее самого Папы Римского. С другой стороны, Нацсовет практически полтора года не функционировал… Сейчас концепция работы нашего комитета только вырабатывается, а в сентябре мы планируем выходить со своими предложениями к Президенту. Постараемся выполнить главную задачу: направить разрозненные клановые и иные интересы, превалирующие в информационной среде, в русло интересов государственных.
-- Однако любой среднестатистический гражданин наверняка уверен, что ваш комитет, среди прочего, выполняет и цензорские функции…
-- Ну что вы! В Конституции записано, что у нас нет и не может быть вообще никакой цензуры. Мы координирующая структура: следим за тем, что происходит в информпространстве, и время от времени сообщаем главе государства свои предложения. Я не помню случая, чтобы мы кому-либо не разрешили зарегистрировать ту или иную газету. Если и были какие-то претензии, то они носили рекомендательный характер.
-- В Москве недавно глава Совета нацбезопасности РФ Сергей Иванов созвал «на чашку чая» главных редакторов крупнейших изданий и давал им «ценные указания». Как вы считаете, у нас еще все впереди?..
-- Евгений Марчук, насколько я знаю, на такие беседы редакторов не приглашал. Но я слышал о его позиции в вопросе информполитики: мол, на Совете по нацбезопасности и обороне отдельным пунктом нужно поставить вопрос об информационном пространстве Украины. Да и мой первый разговор с Президентом как раз касался того, что вопрос информационной безопасности следует ставить в один ряд с проблемами, касающимися экономической и энергетической безопасности.
-- У вас выгодная должность: вы регулируете финансовые каналы государственной поддержки печатных изданий. Скажите, одолевают просьбами коллеги по поэтическому цеху?
-- Обращаются постоянно. Особенно, когда речь идет об издании книг. Моими предшественниками даже была разработана национальная программа книгопечатания, но из-за нехватки средств реально влиять на тиражи украинскоязычных книг мы не в состоянии. Вот недавно издали «Вiйськовi щоденники» Олеся Гончара, готовим к печати книгу к 100-летию чрезвычайно интересного, но малоизвестного для нынешнего поколения писателя, политолога и врача Юрия Липы…
-- На фоне российских событий с арестом Гусинского и разговоров об истинной свободе слова в Украине стали ходить слухи, что, мол, Драч собирается пересмотреть лицензирование всех русскоязычных изданий…
-- Не только русскоязычных, а всех существующих в Украине. Хотим очень внимательно присмотреться, на каких правах существует то или иное издание. Например, в московских газетах, выходящих в нашей стране, было задекларировано, что они выходят на русском и украинском языках в определенном соотношении. И где же это соотношение? Были еще обязательства по наполненности «наших» московских изданий материалами о событиях в Украине. Кроме маленьких «фитюлек», ничего обещанного я не видел, зато если надо дать об Украине негативный материал, то пожалуйста -- целая полоса, причем первая. В любой цивилизованной стране такие вещи повлекли бы за собой международный скандал, но наша зависимость от российской газовой трубы… Словом, вы сами понимаете.
-- Уже будучи на посту главы госкомитета, вы как-то сказали, что фильму «Рожденная революцией» предпочли бы какой-нибудь американский боевик. А какой именно?
-- Ну-у! Это был ситуативный вызов коммунистам. Ведь во время разборок между левыми и правыми в сессионном зале по одному из каналов как раз показывали этот фильм. И было это не совсем корректно. Я же воспитан на добротных классических образцах мировой кинематографии -- Бергман, Бунюэль, Феллини, Антониони и т. д. А моими педагогами в Москве на высших сценарных курсах Госкино СССР были режиссер Михаил Ромм, кинодраматург Виктор Шкловский -- после таких учителей какие могут быть боевики? Чтобы я смотрел боевик, он должен быть утонченным в смысле сюжета и разноплановости ходов, а не в плане пропаганды насилия и жестокости.
-- Иван Федорович, признайтесь, любите время от времени просматривать фильмы, снятые по вашим сценариям? Или перечитывать на досуге собственные стихотворения? Например, о Ленине…
-- Я улавливаю иронию в ваших словах. Однако за свои стихи о Ленине мне не бывает неловко, ведь в тот период моей жизни я свято верил в КПСС, в рядах которой состоял 30 лет. Даже Народный рух как общественно-политическое движение я начинал, будучи членом Компартии. И все мои стихи о Ленине, о комсомоле, посвященные строительству всяких ГЭС -- это была моя жизнь, потому я от них не отказываюсь. А что касается фильмов, то мне было бы интересно сейчас пересмотреть и «Криницю для спраглих», и «Кам»яний хрест», и тем более «Iду до тебе», снятый Николаем Мащенко с российской актрисой Аллой Демидовой в главной роли -- Леси Украинки.
-- Расскажите, как вы познакомились с Сергеем Параджановым?
-- Параджанов -- один из тех, кто приобщил меня к кинематографу. К тому времени я уже был изгнан из Киевского университета за националистическую деятельность. Павло Загребельный забрал меня работать в «Лiтературну газету», так как уже были опубликованы мои поэмы «Нiж у Сонцi» и «Смерть Шевченка». Тогда же Параджанов пригласил меня на встречу с молодыми писателями. В Союз писателей (он находился на нынешнем Майдане Незалежности. -- Авт. ) он пришел в черном фраке и с огромным букетом алых роз -- вручал каждому по цветку, колючками как бы навсегда пришпиливая нас к кинематографу. А потом я поехал в Москву. Меня сопровождал Мыкола Винграновский, чтобы хоть как-то помочь в поступлении на сценарные курсы… Прекрасные годы в моей жизни: в тот период как раз проходило становление Театра на Таганке, я познакомился с Тарковским…
-- Не жалеете, что не остались тогда в Москве? Возможно, там бы достигли большего в творчестве…
-- Почти не слукавлю, если скажу, что не сожалел об этом. Ведь Москве всегда хватало своих героев, а я вернулся туда, где, как мне казалось, был нужен больше.
-- Именно за умение вовремя знакомиться с нужными людьми и за созвучные текущему партийному моменту нотки в творчестве вас называли «паркетным писателем»…
-- Не согласен с этим. В своей творческой судьбе я был счастлив, так как моя первая книга «Соняшники» сразу же открыла мне двери в Союз писателей. Олесь Гончар тогда принял нас с Евгеном Гуцолом -- вероятно, чтобы показать, что Союз не столь консервативен, как о нем думают, и замечает молодые таланты. Действительно, я всегда находился под «крылом» таких известных людей как Мыкола Бажан, Олесь Гончар, Павло Тычина, Максим Рыльский. Поэтому властям со мной было труднее расправиться. А ведь еще в 1962 году у меня были стихи, за которые очень легко было угодить в лагеря навсегда. Именно мои строки «сита морда костомахи з червоним прапором в руцi» любил цитировать покойный Вячеслав Чорновил. Эти стихи переписывались от руки и ходили в народе наравне со стихами диссидентов. Множество людей изучали тогда украинский язык, чтобы в оригинале читать молодого Винграновского, Лину Костенко, Коротича и вашего покорного слугу. А в те времена, когда журнал «Всесвiт» редактировал Дмитро Павличко, там публиковалось такое, чего не могли себе позволить даже в Москве.
-- А сейчас-то пишете что-то, кроме, конечно, постановлений и циркуляров?
-- Засесть за значительный труд нет времени. Надеюсь, на пенсии наверстаю. Тем более что у меня лучшая творческая мастерская -- это моя дача в Конче-Озерной, где обосновался так называемый писательский хутор. Сейчас я бываю там почти каждый день. Люблю со своим другом, немецкой овчаркой Рекс, прогуливаться вдоль всех дач. Самая первая -- бывшая дача Андрея Малышко, самая дальняя -- дача нашего сатирика Олега Чорногуза… Знаете, поэта ведь вдохновляет не партия, а луга, озера с дикими гусями, не пуганными охотниками. Душа радуется, когда вижу, как бродят по скошенному полю аисты…
-- Помню наизусть ваши стихи, разоблачающие акул капитализма. В школе по программе те строки заучивали наизусть. Изменилось ли с тех пор ваше восприятие заграницы?
-- Первый раз я попал за границу в 1962 году. Это была Италия, и, конечно же, как любой советский человек, я испытал огромное потрясение. Но до сих пор помню тогдашнего секретаря ЦК комсомола по идеологии Евгению Чмихало, которая отправила меня тогда в Италию. Она очень близко к сердцу принимала все проблемы молодых писателей. Кстати, именно она сделала киевскую прописку, а затем и комнату мне, Мыколе Винграновскому, Евгену Гуцолу, Владимиру Дрозду и многим другим.
Недавно я побывал в Барселоне. Не перестаю удивляться, насколько испанские художники были, что называется, «скаженi до роботи» даже в преклонном возрасте. На примере Сальвадора Дали и Пабло Пикассо убеждаешься: познание окружающего мира не заканчивается никогда.
-- Иван Федорович, вы не жалеете, что сын не продолжил ваше поэтическое дело, а выбрал медицину -- весьма далекую от поэзии область?
-- Сложилось так, что с самого начала у нашей семьи было много друзей-врачей. Взять хотя бы Юрия Щербака -- известный медик, а затем и писатель. Или же Виталий Коротич -- по специальности тоже врач, а потом уже писатель. Мой самый близкий друг Анатолий Токарь -- сейчас известный геронтолог и гериатр. То есть сказалось влияние окружения -- и сын занялся фармацевтикой, медприборами. Сейчас он мотается между Киевом, Прагой, Веной, Казахстаном и т. д. А вот дочка Марьяна отчасти пошла по моим стопам: она работает в Праге на радиостанции «Свобода». Сначала училась в Киевском университете, а потом по приглашению наших друзей поступила в Чикагский. И мне приятно, что дети прекрасно владеют языками. Украинским, в том числе.
«Facty i kommentarii «. 17-Август-2000. Политика.