Культура и искусство

Режиссер владимир оглоблин: «с моей будущей женой меня заставляли расстаться в цк партии»

0:00 — 17 августа 2000 eye 1697

Имя Владимира Николаевича Оглоблина не слышал только тот, кто не знает, что такое театр. Он учился в Харькове, начинал актером в Москве и Ярославле, где поклонницы не пропускали ни одного его спектакля. Как режиссер работал в Харьковском театре им. Т. Г. Шевченко и Киевском театре им. И. Франко. Современный зритель, несомненно, помнит его «Короля Лира», потом -- спектакли «Моя професiя -- сеньйор з вищого свiту», «Благочестивая Марта», «Санитарный день», «Васса Железнова», «Трибунал», «Кабанчик»… Достать билеты на его спектакли было трудно, а в день премьеры лишний билетик спрашивали уже у метро. После Театра им. И. Франко был Киевский молодежный, приглашали Владимира Николаевича и во многие театры бывшего Союза -- его постановки всегда отличались знаком качества. В этом году Оглоблину исполнилось 85. Но он по-прежнему работает -- ставит спектакли и… выращивает цветы.

«Я очень увлекался Хостикоевым»

-- Владимир Николаевич, складывается впечатление, что как режиссер вы не знали провалов.

-- Знал. Как это получилось? Сделаешь один хороший спектакль, а потом три--четыре получаются серенькие или вообще не получаются. А бывало, что снимали уже готовый спектакль -- у меня 26 снятых спектаклей, и в Украине, и в России. То мне национализм «шили», то пацифизм, то вообще неизвестно что. Я же не вступал в партию. Принципиально. И вот однажды вызывают меня в ЦК КПУ и спрашивают: «Почему не хотите вступать в партию? Корнейчук настаивает, да и вообще -- надо».

Я ответил: «Понимаете, есть вера в Бога, а есть служение в монастыре, то есть рабство. Так вот, я верю во все коммунистические идеалы, считаю себя строителем коммунизма, но в партию не пойду, потому что не хочу быть рабом. Вот сейчас вы меня пригласили и мы разговариваем на равных. А если я стану коммунистом, черта с два вы мне разрешите здесь сидеть и спорить с вами. Придется стоять навытяжку и говорить: «Слушаюсь!» Мой собеседник расхохотался, и на этом дело в ЦК закончилось. Но не кончилось в жизни. Мне долго не давали званий, потому что никогда не злословил за стеной -- все говорил в глаза. Многого не успел: с классикой у меня почти не сложилось…

-- Но были же «Безталанна» и «Васса Железнова» в Театре им. И. Франко?

-- Самый лучший мой спектакль -- это «Чудаки» М. Горького, я его трижды ставил: сначала в Вильнюсе, потом в Харькове, затем в Николаеве. А в Театре им. И. Франко были и «Хвацький молодець -- гордiсть захiдного краю» (мы его «Герой» называли) -- замечательный спектакль, и «Моя професiя -- сеньйор з вищого свiту», и «Благочестивая Марта». Я тогда очень увлекся Хостикоевым, а еще больше -- Бенюком. Для него и ставил и «Трибунал», и «Хвацького молодця», и даже «Марту» -- я все это в нем видел. Более того, если бы я снова ставил «Короля Лира», предложил бы эту роль ему. В моем, уже ставшем классическим спектакле Лира играл Марьян Крушельницкий -- тоже комедийный актер. И в этом было открытие.

-- Вас называют единственным режиссером, обучающим актеров.

-- С этим сейчас на Украине беда. Взять молодых режиссеров большого таланта, которые умели работать с актерами -- Липцин, Нестантинер и Бильченко -- где они? За границей. А у каждого из них были свои группы актеров, но их не поддержали. Я сейчас работаю с актерами Бильченко -- они же как цветы живые. А в академических театрах актеры -- искусственные цветы. Я почему ушел в свое время из Театра Франко? Ведь никаких же особых конфликтов не было. Но мне надоело каждый день сталкиваться с законченной актерской формой, когда вынимается из одного кармана один готовый рецепт, а из другого -- другой… А чтобы сломать стереотип и, как говорил Москвин, начать роль сначала, надо быть в душе ребенком. Если из театра уходит детство, театр становится мертвым.

-- А у великих актеров, с которыми вы работали, была эта детскость восприятия мира?

-- Конечно! Бучма был ребенком (в моем спектакле «Не називаючи прiзвища» он сыграл последнюю в своей жизни роль). Крушельницкий был совершенным ребенком, с ним я «Лира» делал. А Юра? Он же был настоящее дитя. Я любил этих людей.

Какой он был образованный человек, Гнат Петрович Юра! Как он знал живопись, его даже в Эрмитаж вызывали, чтобы определить подлинность картины какого-то итальянского мастера (у него и своя коллекция картин была замечательная). Интересно складывались отношения Гната Петровича с Марьяном Крушельницким, которого Театру Франко, в общем-то, навязали. Это был своеобразный период двоевластия: главным режиссером был Крушельницкий, а художественным руководителем -- Юра. Между собой они не ругались, но и не дружили. Об их отношениях ходили легенды. Жили они в доме напротив театра. Помню, как-то после ночных монтировок «Короля Лира» я вышел на улицу и увидел, что Юра и Крушельницкий гуляют по периметру скверика, что возле театра, неумолимо приближались друг к другу. Остановился и жду: как же они встретятся? И вот дошли они до угла, шляпы приподняли над головой, поклон.. и разошлись. Потом с другой стороны скверика встречаются -- то же самое.

А как мы на художественной коллегии распределяли роли одной эстонской пьесы! Целый месяц у нас на это ушел. Вот, например, выбирается актриса на роль главной героини. Гнат Петрович говорит: «Це менi здається, Олечка Кусенко. Як ви, Марьяне Михайловичу?» Крушельницький отвечает так ласково-ласково: «А ви бачили руки Кусенко? Вона велика актриса, але руки в неї мужицьки. А то ж iнтелiгентка. Нi, я не згоден». В общем, не сошлись во мнениях. Пару дней прошло -- снова собираемся. Снова начинает Гнат Петрович: «Марь`яне Михайловичу, я тут подумав i згоден. Дiйсно, Олечка велика актриса, але це не її. роль». А Крушельницкий отвечает: «А я як раз то ж подумав. Черт з ними, з руками, хай грає. В неї ж душа!» Опять, значит, ничего не вышло.

«Фотография Корнейчука у меня в квартире висела лицом к стенке»

-- Говорят, Крушельницкий очень тяжело умирал.

-- Умер он от нелепой болезни с парадоксальным названием «доброкачественная опухоль» -- триста граммов этой опухоли ему вырезали из мозга. Он ведь перед операцией уже буквально сходил с ума. Мне говорили, что он как-то странно себя ведет, но я не верил, даже возмущался и обижался за Марьяна Михайловича. А потом однажды встретился с ним возле Оперного театра. Присели мы на скамеечку, и стал он мне рассказывать, как новый спектакль решает -- он тогда в Оперном «Хованщину» ставил. Описывает мне мизансцену: «Тут виходять люди, люди, а потiм пiшли секретарi i… Микита Сергiйович». Я оторопел. «Что?» -- спрашиваю. А он смутился: «Ой, ви знаєте, на мене нiби находить». И заплакал. Я отвел его домой, а у самого слезы на глазах -- понял тогда, что это конец. Ему было всего шестьдесят пять лет… Великий был человек и великий ребенок, что для артиста -- первое дело.

-- Вам посчастливилось работать с выдающимися актрисами -- Валентиной Чистяковой, Наталией Ужвий…

-- Чистякова -- это трагедия. Кое-что она, конечно, сыграла, но могла бы гораздо больше, если бы Курбаса не посадили (а ведь, по правде говоря, ему национализм и формализм приписывали зря, у него был нормальный реалистический театр).

Так вот у Курбаса было две актрисы -- Ужвий и Чистякова. Последняя, к тому же, еще женой была и актрисой -- от Бога. А Ужвий он делал. Но как только его арестовали, она его сразу же предала, как предала и своего мужа, известного украинского поэта-футуриста Михаила Семенко.

А Чистякова… Она была невероятно красива. Когда я еще учился в Художественном институте в Харькове, я видел ее в лучших ролях, еще в курбасовских спектаклях. Все были влюблены в нее. А потом мы встретились в 1952 году, на моем спектакле «Не називаючи прiзвищ», где она впервые в жизни сыграла характерную роль. И сыграла блестяще! С этого спектакля началась наша дружба. Потом я поставил для нее «Привидения» Г. Ибсена. И в Киеве на гастролях, которые проходили в помещении Театра русской драмы, ей устроили такую овацию! А потом Микола Бажан поднялся на сцену и встал перед ней на колени. Это была великая актриса. И очень несчастный человек. В театре ее обожали, но -- только в театре. Когда о ней заходила речь, кто-нибудь обязательно вспоминал: «А це Курбаса жiнка… » И все. Однажды в докладе, с которым я должен был выступать от Украины на театральном съезде в Москве, я посвятил ей целый абзац. Его вычеркнули.

Ее очень любила мать Курбаса… А под конец жизни она была одинока и умирала совсем одна. Но это, наверное, судьба многих великих актрис. Вот и Олечка Кусенко, прелестная актриса и чудесный человек, умерла одинокой. Поля Куманченко тоже умирала одна…

-- Владимир Николаевич, многие ваши спектакли о любви…

-- Сегодня это для меня больная тема. Творчески больная. Сейчас ударились в какую-то невероятную крайность: я не святоша, меня возмущает, что так открыто проповедуется секс. Тайну у людей отбирают, превращая любовь в спорт.

Когда мы соединялись с Еленой (жена режиссера -- актриса Елена Федоровна Пицканович), это было страшное дело! Я ведь был женат тогда на замечательной актрисе Ольге Валуевой. Но когда мы с Еленой Федоровной встретились и поняли, что любим, то Боже мой! Мы такими муками завоевывали свое счастье! Какими только способами нас ни убеждали расстаться -- даже в ЦК вызывали. Мы от всего этого уехали в Тбилиси, нас вернули. А потом все как-то уладилось. Мы уже 42 года вместе, и счастливы. Елена Федоровна не только жена, но и мой большой друг. Я ведь до сих пор ни одного спектакля без нее не выпускаю. Она вроде бы и не работает, просто присутствует на репетициях. Но этого достаточно. Я знаю, что она прямо, без реверансов скажет, что в спектакле не так.

-- Ходит много домыслов о вашей ссоре с Корнейчуком.

-- Одно время мы очень сильно дружили. Я три пьесы его поставил. А потом поссорились… Он предложил мне поставить «Память сердца», за которую получил Шевченковскую премию. Я ее прочел и сказал: «Александр Евдокимович! Саша! Так нельзя, так плохо. Это же не Корнейчук, а сладенькая мелодрама». И не взял пьесу (я тогда руководил Харьковским театром). Он отдал ее в другой театр, там ухватились -- Корнейчук же! А потом на банкете по случаю премьеры, выпил уже, конечно, и тост за меня поднял. Плохой тост. «За то, чтобы повыздыхали Оглоблины!» Не простил, значит. Я тогда фотографию, которую он мне подарил (она в киевской квартире висела), приехал и перевернул лицом к стене. А когда он умер, перевернул обратно. Но не снимал… Она и сейчас у меня в кабинете висит…


«Facty i kommentarii «. 17-Август-2000. Культура.